Инокиня Евгения (Сеньчукова)
Человек начинается с семьи, а семья созидается человеком, и про эти семьи можно много сказать по детям и родителям. Сестра моя ходила в воскресную школу — даже не в воскресную школу, а центр духовного развития, созданный постоянной прихожанкой, опытным педагогом, — и я завидовала ужасно: в моем детстве такой приходской активности не было.
Дети весело шумели на переменках, пели на праздничных богослужениях, но могли и что-то «околоджазовое» исполнить, учили сольфеджио не хуже, чем в музыкальной школе, постоянно, не только к православным праздникам, что-то лепили и рисовали; они ездили в паломничества с пикниками и веселыми играми на природе, посещали детский дом с подарками и концертами; в Центре начали заниматься инклюзивным образованием задолго до того, как об этом стали много говорить — просто со всеми на равных правах учились два особых, как теперь их называют, ребенка, не умевшие говорить, страдавшие от физических недугов. Один мальчик через несколько лет умер — но у него было нормальное детство. А его мама иногда еще приходила в центр, заносила пряники к чаю (самовар с чаем пыхтел на столе все время занятий), легко делилась воспоминаниями и переживаниями.
Здесь не говорили о политике или «прогнивающем Западе» — то есть взгляды у всех были разные, но конфликты оставались за порогом. Взаимному уважению тут тоже учили.
Наверное, благодаря этому центру дети и не разбегались из храма в трудную подростковую пору. Напротив, порой приходили учиться совершенно не церковные ребята — кого-то бабушка привела, кому-то родители пытались организовать внешкольный досуг… Через полгода их уже вместе с родителями можно было встретить на воскресной литургии. Закончившие центр девчонки приводили своих молодых людей, некоторые парни даже алтарничали, а потом почти всегда повзрослевшие выпускники приходили венчаться со своими половинками.
В какой-то степени центр был «маркером» адекватности. Я и сейчас, приезжая в Москву и приходя в храм, бывший моим приходским много лет, рада встречать семьи, с которыми познакомилась там. И находить на просторах сети аккаунты друзей и подружек моей сестры тоже люблю. Это совершенно нормальные люди — ответственные, порядочные, увлеченные, радостные изнутри. Если хотите, это и есть плод православного воспитания. Вот сестру мою, например, не вытащить ни на какие политические мероприятия в принципе — она музыкой занимается, работает и путешествует, о чем и пишет. А Настя Павликова до последнего времени весело делилась семейными фотографиями — она уже мама, и нашла себя как маму.
Поэтому когда я узнала, что Аня Павликова — это ее младшая сестра (на фотографии, конечно, я ее не узнала — виделись-то мы, наверное, в ее детстве, в храме семьями близко не дружили, а потом я уехала), я просто поразилась. Экстремизм?! Террористическая организация?! Свержение конституционного строя?! Что за чушь! Нет, конечно, на преступнике не стоит штамп «нарушитель», бывает, что и наркоманы из приличных семей выходят, но…
В общем, я стала копать и проверять, а накопав и проверив, я поразилась еще больше. Как я и предполагала, все дело было высосано из пальца провокатора. Если бы Аня не сидела в СИЗО, я бы решила, что это какая-то пародия на плохой детектив, сейчас придет какая-нибудь Настя Каменская или Перри Мейсон, настоящий преступник будет изобличен, а девочка отправится к своим попугаям. Но не приходит даже Эркюль Пуаро, а девочка все сидит. При полном абсурде обвинения. При полном отсутствии малейших следов организации хоть чего-то противозаконного.
Это не пытавшаяся сбежать в ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ. – Ред.) Варвара Караулова, которая действительно туда пыталась сбежать. Это не нарушавшая порядок молодежь на акциях Алексея Навального — ну нарушали, конечно, нарушали, на фонаре вот сидели, я своими глазами видела. Это просто абсолютно домашняя Аня Павликова, которая не могла бы устроить ничего экстремистского, просто потому что для экстремизма нужна некоторая доля активности, которая у нее уходила во всякие милые и уютные вещи, типа ветеринарии.
Это просто ребята, которые сидели и болтали о негативных сторонах жизни в России и о том, что было бы можно исправить. Если даже эта болтовня становилась опасной, делом агента было бы организовать ребятам встречу с полицией или с каким-то иным специалистом, направить их энергию в более официальное русло — и через короткое время они бы все не в Макдональдсе и каком-то сомнительном офисе сидели, а с министерством по делам молодежи сотрудничали ко всеобщему благу.
Я почему так долго и подробно вспоминала про детский центр при храме — да потому что реакция на малейшую несправедливость у человека, воспитанного в христианской среде, и должна быть острой, болезненной, должна вызывать простое человеческое огорчение и желание все немедленно исправить. Для молодого же человека именно рационализация всех проблем, всей мирской несправедливости — «пройдет и это», «пустяки — дело житейское» — признак мертвой совести. Думаю, даже искренние сторонники сегодняшнего положения вещей в России понимают, что идеально далеко не все. Было бы идеально, мы бы уже в Царствии Небесном жили.
Так и создаются кружки по политическим и всяким другим интересам, и в этом нет ничего нового — задача «взрослых людей» укрепить в добром и отстранить от дурного. А не провоцировать на дурное, как делал человек, сдавший «опасных преступников» правоохранительным органам.
К чему я все это пишу? Я вряд ли смогу переубедить тех немногих, кто искренне считает, что девочка ужасная террористка, так что пусть сидит. Эти люди жестоки и не любопытны — подробностей дела никто не скрывает, и все это в целом совпадает с рассказами членов семьи Павликовых. Я не смогу переубедить и тех тоже немногих, кто искренне считает, что суд разберется — эти люди наивны до глупости и не понимают, что в политических делах суды всегда перестраховываются, а если даже суд и разберется, то тюрьма калечит. Даже месяц. Или два. Или тем более — три. Дело не только в том, что девочка, давно имевшая проблемы со здоровьем, потеряла его там окончательно. Дело в навсегда искалеченной душе. Никто не вернет человеку нескольких месяцев взаперти по абсурдному обвинению.
Я сильно сомневаюсь, что мой сбивчивый текст послужит поводом к публичному покаянию судьи или к явке с повинной провокатора, который бы признал, что просто обманул и запутал группу молодых людей. И, наверное, сделать ничего нельзя. Если люди вершат несправедливость, их совесть текстами не пробудить.
Но, может быть, мы просто помолимся? Это православная девушка из верующей семьи, наша сестра во Христе, и ей просто нужна поддержка. Молитва — это большая сила, может, у нас получится помолиться так, чтобы стены несправедливости рухнули, и Аня вышла на свободу?