Людмила Петрановская
Чудовищная история с убийством девочки в Саратове вызвала большой резонанс, но надо понимать, что случаи, когда ребенок погибает от рук преступника-рецидивиста при подобных обстоятельствах, единичны. Большинство случаев насильственной смерти детей происходят в семьях, от рук родственников или людей, которые живут с ними в одном доме. На одного ребенка, убитого на улице, приходится несколько сотен детей, вынужденных годами жить в опасности, детей, жестоко искалеченных или убитых людьми, которым они доверяли, теми, которые их должны были защищать. Скорбеть о Лизе и выступать против закона о домашнем насилии довольно лицемерно. Мы не можем оставить детей без защиты на том основании, что их убивает не чужой человек за гаражами, а кто-то из близких прямо у них дома.
Когда речь идет о вмешательстве в дела семьи, мы все испытываем понятную тревогу. Закон о домашнем насилии прочно связан в сознании многих со страшными рассказами про «отберут ребенка за шлепок по попе», «подросток наговорит на родителей за то, что отняли компьютер». Но важно понимать, что существующее положение дел создает в этом плане гораздо больше рисков.
Что происходит сейчас, если кто-то предполагает, что ребенок пострадал от насилия в семье? Допустим, в детском саду увидели у него синяки и в ответ на вопрос «Что случилось?» он сказал, что его побили дома. Воспитатель обязан сообщить в опеку. Опека обязана разобраться.
Сотрудник опеки оказывается перед очень неприятным выбором. Возможно, ребенок все придумал или его не так поняли. Возможно, его правда избили. За один день и максимум один разговор с родителем (и то если удалось его застать дома или вызвонить по телефону) это не всегда поймешь. Как быть? Отправить ребенка домой, где его, возможно, изобьют до полусмерти за то, что «настучал»? Или запугают, чтобы больше никому ничего не рассказывал? Или увезут в неизвестном направлении? Мы же не знаем, в каком состоянии тот, кто его побил. Может быть, у него алкогольный психоз, или он жестокий психопат. Это может быть вообще не родитель, а, например, сожитель матери или родственник, страдающий зависимостями. А может быть, ничего страшного нет, и произошло недоразумение, или, даже если ребенка наказали сгоряча, родитель уже сам сожалеет и решил, что больше никогда такого не сделает?
Врагу не пожелаешь принимать такие решения. Либо сотрудник опеки оставляет ребенка в ситуации, когда он находится в полной власти человека, который гипотетически является насильником по отношению к нему, и человек может сделать что угодно, либо забирает ребенка в приют. Наверное, неудивительно, что в этой ситуации чаще всего принимается решение ребенка забрать, даже если нет уверенности, что угроза очень серьезная.
Происходит очень несправедливая вещь. Мало того, что ребенка избили, после этого его забирают не только от обидчика, но и от его других родственников, которые, может быть, его не обижали! Из его семьи, из его дома, от его игрушек, от его друзей, из его школы – от всего его мира. Его насильственно помещают фактически в место лишения свободы, пусть и комфортное, — именно за то, что его побили. Нынешняя практика, которая существует сейчас – это практика “наказания жертвы”, того, кто пострадал. И нет другого способа его защитить, кроме как изолировать. В довольно частой ситуации – насилие со стороны сожителя матери – ребенок оказывается в приюте, теряя все, а насильник сплошь и рядом продолжает жить где жил, если не заведено уголовное дело.
После этого у опеки есть неделя на то, чтобы подать на лишение родительских прав. Закон обязывает ее это сделать. И через неделю эта же горячая картошка оказывается в руках судьи. У судьи обычно к этому времени недостаточно фактов, чтобы принять решение: было, не было, опасно, не опасно, можно возвращать, нельзя возвращать. Понятно, что сплошь и рядом перестраховываются. Если есть риск вернуть ребенка туда, где, возможно, ему грозит опасность, или ребенка оставить в учреждении – выбирают оставить в учреждении.
Таким образом, сейчас практика такова, что малейшее подозрение, что ребенок в семье подвергается насилию, влечет за собой катастрофические последствия для ребенка и для семьи. Очень трудно потом вернуть обратно, на это не предусмотрено процедуры и никто не хочет брать на себя ответственность. Даже если удалось вернуть ребенка, травма для него и для семьи бывает очень серьезной.
Как же быть, ведь действительно страшно оставлять ребенка в, возможно, опасной ситуации?
Запрет находиться с ребенком должен быть предъявлен взрослому
Для этого и предлагается способ, которым во всем мире разрубается этот мучительный узел. Вместо того, чтобы забирать ребенка из-за подозрений, что какой-то из взрослых в его окружении для него опасен, выносится запрет этому взрослому находиться вместе с ребенком. Конечно, это тоже сложная ситуация: может быть, взрослому обидно, неудобно, неприятно, особенно если, например, он на самом деле этого не делал. Но по сравнению с отобранием ребенка из семьи очевидно, что это гораздо меньшая беда – взрослому найти где-то пожить несколько дней или недель, и дать больше времени, например, той же опеке разобраться. Сам по себе запрет очень мотивирует родителя на контакт с опекой, его не придется отлавливать и упрашивать поговорить, как это нередко бывает.
Да и снять запрет — намного проще, чем вернуть ребенка, если уже его отобрали. Допустим, опека несколько дней разбирается, договаривается о каком-то сотрудничестве и видит, что опасности для ребенка нет, и запрет снимается полицией. При этом запрет на приближение это не судимость, не арест, ничего очень ужасного для взрослого человека он не несет, и даже если тревога окажется ложной или преувеличенной, жизнь семьи легче вернется к норме.
В случаях, когда есть серьезная угроза, что обидчик в неадекватном состоянии вернется, будет угрожать семье, то вступает в силу уже вторая часть этого закона, когда ребенка надо забрать в убежище вместе с другим его близкими взрослым, не разрушая семью, не разрушая их отношения. Таких историй не так много, но они случаются, поэтому убежища должны быть в каждом районе.
Обычно, если у человека сохранился здравый смысл, он не будет нарушать запрет на приближение. Если это все таки происходит, можно и нужно вызывать полицию, не дожидаясь агрессии. Полиция в этой ситуации не может сказать, как они сейчас часто говорят: «Будет повод, тогда вызывайте». Нет нужды ждать, что кого-то уже изобьют и потом снимать побои. Есть прямой запрет на приближение к ребенку, если он нарушен – это основание для задержания, для административного дела. Мировой опыт показывает, что это действует очень охлаждающе. Если известно, что за нарушение запрета тебя, а не ребенка заберут в казенный дом – это отрезвляет, а кому недостаточно окажется – административный арест может добавить здравого смысла и самообладания. И наоборот, если взрослый в этой ситуации демонстрирует законопослушность и адекватность, это аргумент за то, что с ребенком все будет в порядке и после отмены запрета. Не гарантия, но весомый довод.
Конечно, к этому должны быть добавлены программы помощи тем родителям, которые бьют детей под влиянием гнева или беспомощности, но это уже сфера социальной работы и психологии, а не закона.
Еще один страх: ребенок (подросток) будет манипулировать и наговаривать на родителей, например, приемных. Такое нечасто, но случается. Он наговорил, его забрали, в приюте он через два дня пожалел и признался, что наврал, и теперь уже очень хочет домой — но не тут то было. Вернуть ребенка, которого забрали по жалобе на жестокое обращение, очень сложно. Такие истории тянутся месяцами, и часто так и не удается вернуть ребенка в семью. В этом случае запрет на приближение также предлагает более мягкий вариант, хотя, конечно, это все может быть очень тяжело и неприятно для родителя, которого оговорили, но восстановить справедливость будет намного проще.
И только в случае, когда у ребенка есть лишь один взрослый, и именно этот взрослый подозревается в жестоком обращении, и невозможно никого найти, кто пожил бы с ребенком или принял бы его к себе, только тогда он помещается в приют. Понятно, что это не так часто будет случаться
Закон о домашнем насилии не касается наказания
Часто встречается аргумент, что закон о домашнем насилии не нужен, ведь все эти случаи и так подпадают под уголовное законодательство, мол, и так нельзя никого бить головой о батарею. Но закон о домашнем насилии не касается сферы наказания. Есть уголовный кодекс, и если установлено, что ребенка били головой об батарею, наказывать будут в соответствии с ним. Закон о домашнем насилии нужен именно для того чтобы в тех случаях, когда неясно, было или нет, когда сначала сказали, а потом взяли назад свои слова, иметь возможность не принимать необратимые суровые решения.
Это закон, который дает пострадавшему защиту на время разбирательства, поскольку понятно, что в семейной ситуации люди очень сильно связаны друг с другом, и у них амбивалентное отношение друг к другу. Если на нас напал незнакомец из-за угла, у нас нет к нему никаких других чувств, кроме возмущения и желания наказать. С родителями и супругами все гораздо сложнее. Жертва может не хотеть быть избитой, но еще меньше хотеть в детский дом или потерять семью. Закон нужен для того, чтобы снизить эту амбивалентность, чтобы дать возможность просто физически не находиться в одном месте, не подвергаться угрозе давления или дальнейшего насилия.
И еще один плюс – закон разрешил бы мучительную дилемму, с которой сталкивается каждый, кто слышит или видит, как бьют ребенка. Сообщить – и уже вечером ребенок будет в приюте. Или не сообщать – и ребенка продолжат бить. Это очень плохой выбор.