Как часто дети, вырастающие сегодня в церковных стенах, отходят от веры. А их родители ищут ответ на вопрос – что же мы сделали не так?
Анна Николаевна Гаранкина, сотрудница Ялтинского историко-литературного музея, росла в семье протоиерея Михаила Семенюка, настоятеля собора святого Александра Невского в Ялте. Ее дедушка приехал служить в Крымскую епархию по приглашению святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Как воспитывали церковных детей тогда, полстолетия назад?
Специально-«церковного» воспитания не существовало. Дети просто росли под сенью храма, собора святого Александра Невского в Ялте. И выросли верующими и порядочными (любимое слово Анны Николаевны) людьми.
Александро-Невский собор в Ялте
Приезд в Крым. Первая встреча с владыкой Лукой
– Анна Николаевна, как Ваша семья оказалась в Крыму?
– В 1951 году, мне было тогда пять лет, мы приехали в Крым по приглашению владыки Луки. До того дедушка служил на Волыни настоятелем Успенского собора во Владимире Волынском. После очередной опалы он оказался в Шацке, в Полесье. Сейчас это известный курорт, а тогда был небольшой, Богом забытый, хуторок. Прихожане дедушку любили. Благодаря им мы выжили!
Владыка Лука пригласил дедушку, во-первых, потому что они были давно знакомы, многое перестрадали, за обоими тянулось клеймо «ссыльных попов». А во-вторых, дедушка был очень образован. Он знал в совершенстве много иностранных языков, великолепно рисовал, был блестящим оратором, знатоком библейской истории, особенно Ветхого Завета, владел древними языками. Владыка это ценил и считал, что особенно в Ялте должны служить образованные священники. А после войны таких священников в Крыму не хватало.
У меня же развивался сильный процесс в легких, что способствовало принятию решения о переезде в Крым. Но, конечно, прежде всего, для дедушки было большой честью быть приглашенным владыкой Лукой. Мне кажется, что если бы владыка Лука служил где-то в Сибири, или в Средней Азии, дедушка все равно бы к нему поехал!
Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука. Храм св. Феодора Тирона в Ялте. 1950–е гг.
Меня готовили к встрече с владыкой. Моя бабушка, очень строгих правил, происходила из знатного дворянского рода и старалась мне, ребенку, прививать уважение к священнослужителям. Она много рассказывала о том, какой владыка Лука хороший врач и добрый человек, как много он делает для нашей семьи. Но мне, ребенку, было гораздо важнее, что мы едем в Ялту, и там есть море, есть пальмы. Выросшая в болотах Полесья и в жутком холоде, я не могла представить, что где-то светит яркое солнце.
Дедушка первым отправился на разведку, а мы с бабушкой и мамой ждали его в Шацке. Когда он вернулся, я бегала с детьми на поле (мы пасли лошадей). И вот мы видим: дедушка идет в подряснике, со своим фанерным чемоданчиком. Я подбегаю к нему: «Ну что, мы едем?» Он отвечает: «Да, мы обязательно едем. И там есть море». Вокруг дедушки собрались дети. Они никак не могли понять, что же такое море. И дедушка объяснял: «Это озеро Свитязь, еще одно озеро, и еще, и еще, и конца-краю не видно». Когда мы ехали, мне так хотелось поскорее увидеть это море!
Наконец, мы приехали в Крым. Сразу я, конечно, не понимала, что жизнь сводит меня не просто с другом дедушки и замечательным человеком, но с будущим великим святым земли русской. Прекрасно озаглавил свою книгу Марк Поповский «Жизнь и житие». Я знала жизнь владыки Луки, но было в этой жизни уже и житие.
Незадолго до кончины владыки мой дедушка подарил ему икону. На ее оборотной стороне он написал: «Да святится имя твое». Его слова стали пророческими.
– Вы помните Вашу первую встречу с владыкой Лукой?
– Мы вышли на перрон в Симферополе. За нами прислали злополучную «Победу», из-за которой столько грязи потом было вылито на святителя. Нас встречали секретарь епархии отец Виталий Карвовский и Евгения Павловна Лейкфельд, личный секретарь владыки.
Она была его глазами, его в какой-то степени даже и душой (ведь именно она переписывала проповеди святителя Луки, его «Дух, душу и тело»!). Очень порядочный человек! После войны ее должны были депортировать из Крыма за немецкое происхождение, вместе с огромным числом татар, греков, немцев, армян. И только по просьбе владыки Луки (он редко просил, за себя не просил никогда, а только за близких людей) ее оставили.
Мы прибыли на Госпитальную (сейчас улица Курчатова), в епархиальное управление. Там, в двухэтажном домике, всего в пяти минутах ходьбы от Свято-Троицкого кафедрального собора находилась квартира владыки Луки. Сейчас на месте дома стоит часовенка в память о святителе.
Архиепископ Лука по дороге домой на ул. Госпитальной. Слева от владыки – прот. Виталий Карвовский, справа – Е. В. Лейкфельд
Конечно, моему разочарованию не было предела! Я увидела старого, больного, но высокого и, как мне показалось, величественного, человека. В домашних войлочных ботах «прощай, молодость». В скромном ветхом подряснике. Я подошла под благословение (это было неукоснительно, так нас воспитывали), и тут же мне уже хотелось бежать во двор, где я видела детскую компанию.
Владыка, видя, что я не нахожу себе места, обратился к Е. П. Лейкфельд: «Евгения Павловна, вот Вам деньги, возьмите Аню и пойдите с ней в универмаг. Купите ребенку игрушки». До этого момента у меня не было настоящих игрушек (только куклы, сшитые бабушкой и разрисованные дедушкой). Мы жили скудно. А тут сумма показалась мне огромной, на нее купили потрясающую куклу, книжки…
Меня иногда спрашивают: «А Вы сохранили куклу, которую Вам подарил святой Лука?» Да нет, конечно. Моей куклой играл весь наш двор, она быстро претерпела всевозможные изменения и была выброшена. Единственная игрушка из подаренных владыкой у меня есть и сегодня: это пластмассовая обезьяна, с оторванными руками. Не знаю, каким чудом она уцелела!
Тогда для меня была важна моя детская любовь, которая, наверное, самая большая, бескорыстная и наивная. А отношение к владыке как к святому появилось уже позднее.
Детство в священнической семье
Я была очень самостоятельным ребенком. Жизнь в семье священников так приучала нас. Меня с детства заставляли выучить (не написать на бумажке, а выучить!) адреса людей, к которым, в случае чего, я должна была пойти и с ними жить. Родители не верили, что могут наступить иные времена. Так, я не знаю, где сидел мой дедушка. От меня в детстве это скрывали, чтоб я нигде и никому случайно не проболталась. Мне всегда повторяли: «Разговоры, которые ты слышишь дома, сразу забудь!»
«Девочка в штанах», я лазала по всем крышам, играла со всеми собаками и котами нашей округи… И дедушка с бабушкой к этому относились спокойно.
С другой стороны, дети священников взрослели рано. Собор стоял в центре, автобус двигался только по центральной улице, а часть священнослужителей жила в Васильевке или на Ломоносова. Когда поступали требы, я, пятилетняя, шла на другой конец города и сообщала диакону Григорию: «Отец Григорий, погребение – во столько-то, Вы служите».
– А не страшно было так, одной, ходить через весь город?
– Ну, я же шла с компанией (смеется…) Наши друзья жили далеко за городом, в лесу, и я в первом классе ходила к ним относить еду. Все-таки время было другое, не как сейчас!
Но если я шла по улице вместе с дедушкой (священники тогда ходили не в цивильной одежде, а в подряснике), то нам вслед улюлюкали, плевали, кидали камни, в ребенка – камни, понимаете?! Все это было. Но я шла. Мне было очень больно за дедушку, что его обзывают, я понимала, как это мерзко, и старалась держать его крепко за руку, чтоб он чувствовал, что я – с ним!
И только сейчас, достигнув возраста моего дедушки, я понимаю, что это значило для него – знать, что твои близкие, кого ты очень любишь, с тобой и никогда тебя не оставят, не предадут. Это огромное счастье! Дедушка любил меня безмерно.
Именно он своим примером заложил во мне сострадание и желание прийти на помощь. У нас в семье было непреложным законом: любому человеку, оказавшемуся в беде, в любое время суток и при любом твоем физическом состоянии, как бы плохо и больно тебе самому ни было, идти и помочь.
Аня дома с дедушкой и бабушкой. Ялта. 1952 г.
Наш дом не запирался, это знают все мои подруги. Мы жили в маленькой комнатушке возле собора. «Хатынкой» называли ее те, кто приходил к нам. Вечно у нас кто-то ночевал. В комнате стояли письменный стол (дедушка за ним рисовал и много писал), столик, за которым я делала уроки, маленький шкафчик, стул и одна кровать. На кровати спал дедушка, а мы с мамой и бабушкой – на полу. Плюс: с нами спали, и там, где стоял умывальник, спали, и везде спали… приехавшие отовсюду люди, которым негде было остановиться. Как в эту комнату вмещалось иногда до 20 человек, я не представляю!
И знаете, у нас всегда, даже когда ничего не было, стол накрывали белой накрахмаленной простынею, ставили сахар и каждого гостя моментально угощали чаем с сахаром. При этом ни бабушке, ни дедушке не приходило в голову, что кто-то может быть им за это «обязан». А сейчас, к сожалению, так часто бывает, что получишь помощь и тяготишься ей, чувствуя себя в долгу перед давшим!
И детей сегодня не всегда приглашают в эти шикарные особняки, потому что там – ковры, мебель… потому что вдруг съедят что-то, что дорого куплено. А в наше время все жили так, как наша семья: и в церковном доме на Ломоносова, и в домах моих подруг. Мы, дети, бегали в квартиры друг к другу, сразу нас сажали за стол, все делилось между нами поровну.
Подруги мои происходили из семей ялтинской интеллигенции очень высокого уровня. Они не ходили в храм, но по образу жизни были верующими – не сознавая того, они жили, как заповедал Христос. Ведь вера – это образ жизни! А часто бывает: люди говорят, что нужно жить по заповедям Христа, а сами не живут! Те же не говорили, и даже заповедей не знали, но их исполняли!
Человек порядочный
– Вы часто употребляете слово «порядочный человек». Это слово сейчас почти позабыто. Что Вы вкладываете в понятие «порядочность»?
Прот. Михаил Семенюк с внучкой Аней
– Вы знаете, это слово было в моей семье самым главным. Я слышала его с детства. И, наверное, поэтому так часто употребляю. Всегда в разговорах бабушки, дедушки, мамы я слышала слово «порядочный». Для них оно было мерилом человека.
Порядочность – это исключительная честность. Это свойство человека не предавать другого, не склоняться перед обстоятельствами и властью.
Когда дедушку пригласили в КГБ, чтобы разглашать тайну исповеди, он повернулся и ушел. Это тоже порядочность, то есть не нарушение данного обета.
Безвозмездная помощь другому, сострадание, желание помочь, доброта – и это все тоже порядочность. Очень большое слово! Надо мной часто смеются: «Ну, у тебя одно слово: порядочный…» А для меня это слово очень много значит в жизни, понимаете?!
Время и Церковь. Портрет эпохи
– Сейчас многие идеализируют советское время. Каким оно было для Вас?
– И я его до какой-то степени идеализирую. Дедушке после Варшавы, после лагерей предложили вернуться за границу, где он мог вполне «сытно и достойно» прожить эту жизнь. Но он сказал: «Я вернусь на Родину, потому что Родина – это не государство, не управленческий аппарат. Родина – это леса, поля, люди, звери, травы, цветы. Я хочу лежать в своей земле. Я хочу, чтобы хоронили меня родные руки и провожали меня в последний путь те, кого я любил и кто любил меня».
Конечно, годы атеизма и надругательства над священством были страшные. Владыка Лука и мой дедушка самыми страшными считали не послереволюционные, но 1950 –1960-е годы. Послереволюционные – уничтожали священство физически, а хрущевские – морально. А это для них было самое страшное, когда священник публично вставал и говорил: «Я, такой-то, понял: Бога нет. Отрекаюсь от Бога, буду служить верой и правдой своему народу». Нахлынула волна массовых публичных отречений от Христа, которые публиковались в газетах на первой полосе.
Кроме того, в хрущевские годы началось повальное закрытие церквей, священников отчисляли за штат без прихода и без средств к существованию. Когда дедушку отправили за штат, ему выдавали от епархии 20 рублей (это меньше студенческой стипендии, мне платили тогда 28 рублей!). Дедушку выгнали из Ялты, несмотря на ходатайство владыки Луки перед Патриархом, и направили во Введенскую церковь. Но и ее в 1961 году снесли. Прямо у дедушки на глазах по храму проехал бульдозер!
Если бы не мой отчим, Иван Васильевич Мясоедов, человек партийный, но крайне порядочный (вот опять говорю это слово!), не знаю, как бы мы выжили! Отец бросил маму, когда мне исполнился год, потому что ему сказали: «Или поповская дочь, или карьера». Он выбрал карьеру. Но судить нельзя, такое время было… Владыка Лука говорил: «У каждого есть свой предел боли, физической, психической и моральной». У отца предел был таким.
Отчим взял на себя материальное обеспечение не только нас с мамой, но бабушки, дедушки, наших многочисленных бедных родственников, прошедших ужасы «красного колеса». Об отчиме дедушка говорил: «Если бы все члены партии были такими, то, наверное, на земле был бы рай!»
Когда дедушка умер, отчим с другими обносил на руках его гроб трижды вокруг церкви. На следующий день его вызвали в обком и стали читать мораль, как он, дескать, мог хоронить попа. А он ответил: «Этот поп мне дороже очень многого», — и положил партбилет на стол.
Положить партбилет на стол в те времена, знаете ли, – это почти то же самое, что расстаться с жизнью! Этот поступок произвел такое впечатление на коммунистов, что отчиму позвонили, извинились, и он остался на своем высоком посту.
Знаете, даже в советское время были потрясающие люди! И если кто-то писал гадкие фельетоны, находился и тот, кто приходил поддержать и извиниться за написавшего. У меня в жизни был такой случай: в ялтинской газете опубликовали омерзительную статью о том, что бабушка, мама и я развратничаем, дедушка, протоиерей, «сожительствует» с молодыми женщинами … – ну редкостная гадость! И директор моей школы (а школа находилась рядом с собором, и дедушку там безмерно уважали) Мария Петровна Тараненко, награжденная орденом Ленина, пришла и просила прощения за автора статьи!
А вот другой советский признанный человек – Константин Георгиевич Паустовский! Он приезжал к дедушке и очень дружил с ним. Бывали у нас Мария Павловна Чехова, художник Ромадин (много его картин хранится в Третьяковской галерее), советские учителя, дети советских работников. Все они приходили к дедушке.
И вы знаете, дедушка всегда говорил: «И в пионерах, и в комсомоле – нет ничего плохого». Я была пионеркой, дедушка не препятствовал, но предупреждал: «Аня, ты помни всегда одно – то, что хорошо, то хорошо (я принимала активное участие в тимуровских отрядах, кострах, походах, помощи людям), но то, что они говорят о вере в Бога, ты должна забыть. Бог есть, ты верующий человек». И я как-то легко это поняла. Я всегда очень верила в Бога. И в школе об этом знали. То есть, понимаете, во всяком времени есть какое-то свое очень хорошее и очень плохое.…
– Каким было это время для архиепископа Луки?
– Владыка очень любил моего дедушку, и дедушка любил его. Всегда владыка приезжал в Ялту на большие праздники. Специально нанимались те, кто за определенные, конечно, «блага» делали страшные вещи.
Архиепископ Лука спускается по ступеням ялтинского собора. Впереди – прот. Михаил Семенюк. 1957 г.
Вот выходит владыка из храма (его под руки обычно вели отец Виталий и водитель Рахманов, дедушка шел впереди). «Наемники» подходили и могли облить чем-нибудь, стараясь попасть прямо в лицо. Но самое ужасное, когда больные открытой формой туберкулеза (а их в Ялте было много) подходили и харкали в лицо мокротой. Представляете?! Владыка, утираясь, шел дальше со словами: «Боже, прости им, ибо не ведают, что творят».
Владыка Лука был в немилости и у Патриарха, и у правительства, несмотря на общегосударственное признание как врача и Сталинскую премию.
Я хорошо помню рассказ из его уст о том, как его пригласили в Мединститут… и выгнали оттуда за то, что он пришел в облачении. Ему сказали – «или снимайте рясу и крест, или вон»! Он предпочел второе. Но когда он говорил об этом дедушке, из его полуслепых глаз текли слезы.
В донесениях уполномоченного (это был не просто человек, который отвечал за дела религии в епархии, но «советский царь», вершивший судьбы людей) сказано, что архиепископ Лука был «тщеславным». Он не был тщеславным, но он знал себя, как хирурга, понимал свою значимость. И ему было очень больно! Он осознавал, как много он может дать студентам.
Владыку так часто обижали, унижали, презирали! В донесениях уполномоченного читаешь, что он служит потому, что скуп и жаден, и ему нужны деньги. Никогда этого не было! Он так много всем помогал! Владыку боготворили в Симферополе. К нему шли, шли и шли. Старики, женщины, больные. За помощью, за советом. И он никогда не брал денег.
Мы приезжали с дедушкой в Симферополь, и при нас владыка вел приемы. Даже полуслепой, обремененный огромной епархией, он никому не сказал: «Я занят». И всегда находил доброе слово, верный медицинский совет, материальную помощь. Когда мы оказались в страшной беде, он купил нам квартиру. Я потом уже видела документы, как он платил епархии рассрочку из своего жалования каждый месяц за нас.
Роскошь и Церковь. История с белугой
Все знают, что свою Сталинскую премию, за исключением очень небольшой суммы, он направил в Фонд помощи детям-сиротам войны. И сделал это по непреложному закону души – отдавать тем, кто нуждается больше. «Я, – считал он, – не имею права иметь то, чего нет у других, тем более у обездоленных детей послевоенной поры».
Владыка не имел личных дорогих вещей: ни одежды, ни ваз, ни картин… В его доме все было предельно скромно. В донесениях упоминается дача в Алуште. Но это была не дача даже, а маленькая татарская хатка, вокруг нее – сад. Там, в тишине, владыка отдыхал не столько даже от трудов, но от бесконечной советской суеты вокруг храма и общения с уполномоченными. Сам владыка имел полное безразличие к жизни тела. Она мало интересовала его. Но очень строг он был к жизни души.
Квартира владыки была обставлена просто – железная кровать, диван, обтянутый дерматином, стол, иконостас, печатная машинка Евгении Павловны, много фотографий. И большая картина, написанная архиепископом Лукой (мне она очень нравилась в детстве): поле, цветущее маками, и идущий по этому полю Иисус Христос.
Архиепископ Лука на богослужении в Свято-Троицком соборе Симферополя
Владыка всегда находился в опале, потому что никогда не молчал. Не смолчал он, и когда избирали патриарха Алексия (Симанского). Он как член Священного Синода выступил против избрания. И его перестали приглашать на заседания Синода.
Он обличал роскошь у священнослужителей. Никогда ее не оправдывал, как и мой дедушка. Они считали, что священники не могут жить роскошно, когда вокруг так много бедных и несчастных людей.
Прот. Михаил Семенюк с ялтинским приходом. 1950–е гг.
Знаете, была в Ялте Елизавета Петровна Алчевская, очень известная в дворянских кругах верующая и состоятельная женщина, всегда нам помогала. Я тяжело в детстве болела туберкулезом, и Елизавета Петровна старалась купить для меня дорогие продукты. Я хорошо помню… я сидела дома, в нашей «хатынке», играла с кошкой на кровати. Пришла Елизавета Петровна и говорит бабушке: «Анна Харитоновна, Вас не было дома, я купила белуги, оставила в соборе у отца Михаила, сварите бульон для Анечки». Бабушка так обрадовалась, белуга была очень дорогой рыбой. «Царская рыба» ее называли.
Приходит дедушка. Бабушка: «Миша, где белуга?» Дедушка: «Как где? Мы сварили суп и раздали всем бедным у собора. Они так давно этого не ели!» Бабушка говорит: «А как же Аня?»
Вы знаете, лицо дедушки стало таким холодным-холодным и голос совершенно неузнаваемым: «Если Аня будет кушать белугу, когда кругом – нищие, она никогда не поправится. Мы не имеем права жить так, чтобы кушать белугу». И все, понимаете? Больше к этой теме мы не возвращались.
Церковное воспитание тогда и сейчас
Меня не воспитывали так, как сейчас принято воспитывать в верующих семьях: «ты должна то, то и то…» Воспитывала сама жизнь и пример родных, очень высоко нравственных людей, их взгляды, их разговоры. Главное: «Не предай! Ни в любви, ни в вере, ни в дружбе».
Дедушка невероятно ценил дружбу. Когда он оказался за штатом, и ему по почте из епархии приходили эти несчастные 20 рублей, он рассылал по 5 рублей по четырем адресам вдовам своих друзей. Большего он не мог, но он считал, что для людей это много значит даже не в материальном смысле, а в том, что о них помнят, их любят… Я сама осознала это позднее, получая помощь от моих друзей, оказавшись в трудной ситуации. Я почувствовала, что важна не только материальная поддержка, но это подтверждение великого братства дружбы, когда тебя любят, о тебе помнят и заботятся, независимо от того, есть ли от тебя польза или нет.
Теперь я научилась разграничивать два слова – милосердие и благотворительность. Благотворительность – это, наверное, очень великая миссия, многие в ней сегодня участвуют для создания своего имиджа. Но милосердие – это совсем другое. Милосердие – это милость, оказанная сердцем, когда ты отдаешь то, чего сам не имеешь в достатке.
Так жили мои родные. Не имея, они отдавали. Отдавали потому, что иначе им самим становилось тяжело на душе. А когда их благодарили, они не понимали, за что их благодарят. Вот эта легкость отдачи, помощи в беде очень характерны для окружавших меня с детства людей.
На веранде ялтинской квартиры, подаренной прот. Михаилу Семенюку архиепископом Лукой
У церковки
Понимаете, не было у нас «церковного воспитания»?! Но одна моя подруга однажды мне сказала: «Я только сейчас поняла, как много дало мне то, что мы все выросли под сенью храма».
Мы все жили около храма, играли на церковном дворе. «Церковка», «пошли играть в церковку», «встречаемся в церковке»… Мы играли и в мяч, и в классики, и в скакалки. «Бабушки» выговаривали. И дедушка всегда предупреждал меня: «Смотри, чтобы они не видели особенно». Сам же он считал великим счастьем, что дети играют под сенью храма, что им там весело и радостно.
И действительно, ялтинский храм, это святое место, нас осенял своей благодатью. И мы все выросли, я считаю порядочными людьми. Воспитались в нас доброта, сострадание, взаимопомощь, искреннее желание помочь человеку в беде (не потому, что надо, а потому, что иначе нельзя!).
Нас никогда ничего не заставляли. Ну, конечно, на «Отче наш», на «Символ веры» я должна была молиться в храме. А так: идет служба, мне надо что-то у бабушки взять, я забегала, просила ее, и бабушка всегда спокойно мне отвечала.
Дедушка: протоиерей Михаил Семенюк
Мой дедушка родился в 1892 году на Украине. Его родители были помещиками. Благодаря своим способностям он рано окончил гимназию и поступил в Тульскую духовную семинарию. Там он подружился с сыном ректора отца Филарета Русакова Михаилом Русаковым. Русаковы – это аристократический петербургский род. Дедушка очень полюбил Михаила и его сестру Вареньку, мечтал на ней жениться, но как-то это не сложилось. Он блестяще окончил Тульскую семинарию. Потом учился в Варшавском университете, в Петербурге, прослушал курс лекций в Париже, в Сорбонне. Он был очень образован. Знал немецкий, французский, английский, польский, чешский языки. Из древних – латынь, арамейский, греческий, церковнославянский. Он считал, что священник обязан знать языки Библии.
Прот. Михаил Семенюк. Ялта. 1966 г.
Когда я поступила в институт, нам преподавала немецкий Евгения Пресман. Она всегда задавала большое количество переводов. А дедушка был уже за штатом, жил в Керчи. Я собирала с двух групп 50 работ, тащила к дедушке в Керчь и потом привозила обратно в Симферополь. Преподавательница читает, а перевод-то сделан литературно! И она все недоумевала: «Кто вам это переводит?!» Потом, конечно, она узнала и сама обращалась к дедушке за помощью. Когда нам было тяжело материально, дедушка занимался переводами также на французский и английский.
Еще он очень любил рисовать. Дедушка рисовал для моих одноклассников. Они приходили к нам домой с альбомами и просили: «Дедушка Миша, нарисуйте нам, пожалуйста!» Дедушка расписал иконостас ялтинского собора (его роспись очень высоко оценил владыка Лука), вырезал рамы для икон. Я не помню дедушку без дела: он все мог смастерить своими руками.
– А кем дедушка был рукоположен?
– Митрополитом Варшавским Дионисием. И сразу, молодым, направлен в Варшавскую миссию. Когда Галицию присоединили к Советскому Союзу, его арестовали. Он попал в лагерь. Это от меня скрывали тщательно. Там он познакомился с архиепископом Лукой, и началась их дружба, которая продолжилась в Крыму.
При большой твердости в вере и несгибаемости в главном, дедушка был легким человеком: вспыльчивым, но отходчивым. Любил всякие проекты, компании, беседы. Они могли часами разговаривать с владыкой Лукой. Оба прекрасно знали библейскую историю. А дедушка к тому же владел древнееврейским языком, и раввин Симферополя приезжал к нему брать уроки, по рекомендации владыки Луки.
Отношение с инославными и иноверцами
– Как владыка Лука и Ваш дедушка относились к инославным и иноверцам?
– Вы знаете, я обязательно хочу об этом сказать. Они считали, что вера – это состояние души, образ жизни, и уважительно относились к любой вере.
Они не употребляли слова «иноверцы». Дедушка вообще этого слова не признавал: «Не может быть иноверца. Бог един. Это разные формы верований, которые придумали люди. Люди так верят, и мы должны уважать их выбор». Если люди верят в Бога, это уже прекрасно.
У владыки Луки есть много проповедей в защиту еврейского народа. Он всегда говорил: «Не забывайте, что этот народ, давший нам Матерь Божию». Вот в таких убеждениях они меня воспитали.
Наша квартира на Ломоносова находилась напротив дома баптистов. И пастор приходил к дедушке, и дедушка толковал ему многие страницы ветхой истории. Приезжал и ксендз (его замучили бандеровцы за то, что не желал унии, живьем закопав с дочерью).
Бандеровцы
– А сегодня на Украине многие Бандеру превозносят…
– Я могу сказать только то, что я знаю. Не касаясь политики, но того кошмара, который творился на Западной Украине. Это были где-то 40-е гг. Вооруженные отряды, возглавляемые украинскими националистами, выступали за «самостийность и незалежность» Украины. А там была сильна униатская Церковь: под эгидой католицизма, под эгидой римского папы. Поэтому и была создана Варшавская миссия, в состав которой вошел и мой дедушка.
Митрополит Алексий (Громадский)
Бандеровцы поддерживали униатскую Церковь, и православных священников они уничтожали физически: подстерегали, пытали, убивали. Зверски ими был замучен возглавлявший Варшавскую миссию митрополит Алексий. Ему, еще живому, вырезали язык, выкололи глаза и издевались до тех пор, пока он в страшных муках не отошел ко Господу. Он принял кончину первых христианских мучеников. Сейчас говорят о его канонизации. Я считаю, что его жизненный путь очень высок, а сам митрополит Алексий достоин величайшего уважения и освящения его имени.
Бандеровцы охотились и за моим дедушкой. Они даже поймали его. И бабушка уже молилась об одном, чтобы только не мучили. Но случилось чудо: дедушку спасли жители села Бакаты, знавшие его и очень его любившие. Они пригрозили бендеровцам, что выдадут их НКВД, от которого те прятались (в тот момент на Украину были направлены отряды органов НКВД для ликвидации движения), если те не отпустят священника. И дедушку отпустили. Но это было страшно.
Слава Богу, Янукович отменил указ о присвоении Бандере звания героя Украины. Это правильно. Слишком страшной ценой, физического уничтожения своего народа, боролись они за независимость Украины.
Прощание с владыкой Лукой. Прощание с дедушкой
– Первым ушел святитель Лука. Дедушка принимал участие в его погребении?
– Дедушка хоронил владыку Луку. Он служил панихиду. Он нес гроб. Собрались тысячи людей. Мне рассказывала моя свекровь, которая была на похоронах, что процессия от Свято-Троицкого собора до кладбища, которое расположено неподалеку, двигалась девять часов. КГБ скрывало дату, переносило ее, грозилось уволить тех, кто придет на прощание с владыкой. Но людей все равно было море. Люди залезали на заборы, толпились повсюду. Они сыпали розы под ноги двигавшейся процессии (поэтому и сейчас, когда отмечают день кончины святителя, и выносят его мощи, то путь усыпают лепестками крымских роз).
Понимаете, я вот рассказываю Вам о владыке Луке, а в моей голове не умещается, что я рассказываю о святом. Ведь вплоть до канонизации я в записках, поминая своих родных, всегда писала митрополита Алексия и архиепископа Луку, а потом только протоиереев (дедушкиных друзей), диаконов, монахинь, мирских. А теперь не пишу владыку — это уже все, Небеса, с Богом рядом.
– После кончины владыки Луки Вы к нему обращались за помощью?
– Всегда. Молилась ему всегда. С детства у меня было воспитано к нему безмерное уважение. И я понимала (при всей грязи, которая лилась на него), что он человек – великой силы, великой души, великой молитвы. Он молился о нашей семье. И когда он умер, я ходила к нему на могилу (я тогда училась в Симферополе в институте). И приводила туда людей. Простая ограда, крест, но там происходили чудеса, исцеления, было всегда множество людей.
Наверное, поэтому и началась канонизация, хотя почитание святителя Луки в Крыму еще и при его жизни было огромным. Если узнавали, что он служит, собирались толпы верующих, которые приходили, не раздумывая о вероятных для себя последствиях. Всюду владыку встречали хлебом-солью на красивом рушнике, прекрасными букетами цветов, украшали собор… Так бесхитростно люди выражали свою любовь! Хотя и знали, что владыка всего этого не сможет увидеть!
Дедушка, несмотря на то, что был намного моложе владыки Луки, пережил его на шесть лет.
Богослужение на престольный праздник в храме св.Феодора Тирона в Ялте. В центре – архиепископ Симферопольский Лука. Справа (в митре) – прот. Михаил Семенюк
– Прощание с дедушкой Вы помните?
– Конечно. Тоже собралось очень много людей. Гроб стоял в ялтинском соборе три дня, и все три дня тянулись проститься с дедушкой люди. Приехали прихожане из Керчи, монахини Топловского монастыря. Этот монастырь был разрушен после революции. Кого-то расстреляли, кому-то удалось бежать и поселиться в Керчи.
Дедушке на приходе помогали две монашки – мать Сарра и мать Олимпиада. Мать Олимпиада прислуживала дедушке в алтаре. Была такая маленькая и очень дедушке по характеру подходила. «Олимпиашка» он ее называл – легкая, смешливая. Они шили дедушке облачения, и когда он скончался, пошили ему очень красивое погребальное облачение, расшитое лилиями.
А сейчас я иногда прихожу на могилу и вижу: то яблочко лежит, то конфетки, то люди стоят. Дедушку помнят, хотя столько лет прошло со дня его кончины (он умер в 1967 году), а до сих пор приходят внуки знавших его людей. Это очень много значит!
Прот. Михаил Семенюк среди верующих Ялты
Валерка Малогорский
У нас в «хатынке», за фанерной стенкой жила семья Малогорских. Валера учился со мной в одном классе. Его отец погиб на фронте, мама очень бедствовала, воспитывала сына одна. Она работала в столовой, уходила из дома в пять утра, возвращалась поздно. Валерка был толстый, неуклюжий, плохо учился. И моя бабушка сразу взяла над ним шефство.
Он приходил к нам кушать, делал со мной уроки. Дедушка заставлял его читать, давал ему книжки. Рая, его мама, успокоилась. Она потом всю жизнь приходила в церковь и писала записочки об упокоении Анны и Михаила. Она говорила: «Благодаря им Валерочка остался жив и вырос, и не свихнулся, и не пошел по плохой дороге».
А Валерка…он настолько был ленивый, что ему вскоре надоело ходить ко мне (для этого нужно было выйти из одной двери, пройти три шага и зайти в другую). И что он сделал? Все смеялись до потери сознания: он взял и лобзиком вырезал большую дырку в стене. И через эту дырку кричал: «Отец Михаил, решите мне задачку». А дедушка: «Ну, Валерка, ты даешь, иди сюда!» – «Нет, я устал». – «Ну ладно, Валерочка». Напишет на бумажке: «Аня, объясни ему». А я начинаю: «Как тебе, Валерка, не стыдно? Я тебе бумажку не дам, пока ты не придешь». Начнем ругаться, дедушка слушает-слушает: «Давай, Валерочка, я тебе сам все объясню». Подходит, меня от дырки отодвигает и начинает ему в дырку объяснять, как решать задачу. Вот такая дырка была!
У ялтинского собора. 1956 г.
Вот такой был Валерка Малогорский. Он уже умер, и мама его умерла. Но самое интересное: он жил в Ялте, иногда выпивал. И когда выпьет, сразу брал такси и ехал к дедушке на могилку, там горько плакал, а потом приходил ко мне. Он своего отца не знал и моего дедушку считал отцом. Так искренне, спустя столько лет!
Уроки прошлого
– Вы общались с дедушкой и с владыкой Лукой девочкой, потом девушкой. Что значил опыт общения с такими замечательными людьми для вас?
– Я прожила сложную жизнь. Но подлости не совершила никогда и зла не причинила никому. Для меня всегда было непреложно оказать помощь ближнему: словесную, духовную, физическую, какую угодно. И я это делала не потому, что нужно, но по зову души. То есть эти близкие мне люди сформировали во мне душу. А все-таки главное в человеке – это жизнь души!
Все фотографии предоставлены Анной Николаевной Гаранкиной.
Беседовала Александра Никифорова.
Читайте также:
Я полюбил страдание
5 лет Отечественной войны святителя Луки