Марина Журинская. Фото: Юлия Маковейчук
Получается, что самый естественный для меня способ писать про рок — это писать письма. Ведь и началось все с того, что я решила написать письмо про «Детей минут», которое вылилось в очень большую статью, которую невзирая на ее непомерную величину поместили и в «Фоме», и на Правмире, на котором мне, правда, говорили, что нынешний читатель большого не читает… Выяснилось, что еще как читает.
Хорошо, написала я маленькую статью про Шевчука — теперь уже сетуют, что маленькая. И получила отзывы, которые мне показались словами людей не только заинтересованных, но и, так сказать, пребывающих в теме, так что захотелось ответить. К чему и приступаю.
Да, если подумать, в эпистолярной форме ничего для этой темы неожиданного нет, потому что рок — действо открытое и взывающее к открытости. Поэтому не трактат и даже не лекция, а вот именно что переписка — лучший способ обсуждения, поскольку представляет собой общение, иными словами — интерактивное действие. Что-то в этом роде я почувствовала, увидев в хронике, как 15 августа к стене Цоя на Арбате возложили номер «Фомы» с моей статьей. Для меня это был момент счастья. А затем воспоследовало обсуждение уже двух моих статей в ноябрьском «Фоме». Конечно, приятно было (такие люди!), но и понятно, что теперь не имею права прекратиться. А это серьезно, это ответственность.
Самое замечательное, что отсутствие у меня такого права констатируют и отзывы на Правмире. Так вот, буду жива — продолжу и про Цоя, и про Бутусова, и про Шевчука. А вот про Башлачева так прямо сейчас обещать не могу, хотя и отдаю должное тем, кто мне это предлагает. Приятно, когда у людей работает интуиция, вдвойне приятно, когда интуиции совпадают. Я ведь творчество Саш-Баша довольно подробно изучала пару лет назад — и тогда же поняла, что мне нужна еще какая-то дистанция во времени и в раздумьях, чтоб дойти до мысли, что-де мол вот, кажется, уже могу написать. Пока еще не могу; пока еще в моем отношении к нему больше напряжения, чем понимания.
Цой, Башлачев, Майк
Мне ведь к тому же еще долго нужно вслушиваться в «Иначе», потому что я хотя и чувствую, что это и красиво, и очень значительно, но нет необходимой ясности (у меня, не у Ю.Ю.). «Родившиеся» свалились на меня сразу и целиком, так тоже бывает. Но в основном не сразу получается войти в ту степень свободы, когда нет ни сроков, ни жанровых рамок, а пишешь, как пишется, и понятия не имеешь, что выйдет. Я и «Детей минут слушала несколько недель без перерыва, прежде чем поняла, как я к ним отношусь. А потом — и еще пару месяцев.
Но, пожалуй, то, за что мне особенно хочется поблагодарить отозвавшихся — поблагодарить самым взволнованным образом и с самыми горячими заверениями в лучших чувствах — это за понимание того, что я по мере сил стараюсь показать, что поэзия рока — это «признанная классика нашей любимой русской литературы». Добавлю — и мировой, потому что от нее наша литература неотделима.
Но вот что касается «утверждения о том, что русский рок мертв» и того, что в это верить не следует, то если такое утверждение и было произнесено в сколько-нибудь значимой форме, то, наверное, я это упустила. Правда, было некогда сказано, что рок-н-ролл мертв, но это далеко не одно и то же. Насколько я могу судить, это следует понимать как суждение о танце, а не о направлении в искусстве, так что это высказывание скорее всего справедливо, причем справедливо уже очень давно — настолько давно, что и ранние программы «Наутилуса» при всем своем обвальном успехе сопровождались отдельными жалобами на то, что под эту музыку трудно танцевать. Это еще мягко сказано — трудно, подчас и просто невозможно, и именно потому что рок — это далеко не музыкальное сопровождение для танцев. А что это такое — боюсь, в полном объеме нам пока еще не понять…
В этой связи внимания заслуживают слова читателя о том, что музыка Бутусова ему всегда казалось мрачной. Это оговаривается как личное мнение, поэтому оспорено быть не может, но может быть понято, а там и объяснено. Мне вот музыка Шнитке всегда казалось мрачной. И не мне одной. Шопеновские траурные марши тоже весельем не блещут. Реквиемы, как Моцарта, так и Верди — не самая искрометная музыка. Другой вопрос — так ли уж музыка обязана не быть мрачной? Вопрос этот может быть поставлен и шире — по отношению к искусству как таковому. Вообще говоря, и в литературе бывают книги «с плохим концом», а в драматургии — трагедии.
Выступление группы "Наутилус Помпилиус". 1988 год.
Встречается в мемуарной литературе такой эпизод. Советские композиторы были призваны дать оценку «художественной самодеятельности». То есть рокерам. Те жутко боялись, но выступили, «Наутилус» — со «Скованными одной цепью». Обсуждение. Молчание. Один из композиторов говорит: «Все мы скованные. Я лично скован». На этом обсуждение в общем-то заканчивается. Тем самым случилось то, что дерзкие мальчики своей мрачной музыкой достучались-таки до души.
Да вот и у Цоя есть «Печаль», внутренне перекликающаяся с «Хандрой» Пастернака (вообще-то это перевод с французского, но тем не менее):
…Хандра без причины
И не от чего.
Хандра ниоткуда
На то и хандра,
Когда не от худа
И не от добра.
А печаль? — ну что ж, «при печали сердце делается лучше» (Екл 7:3); «печаль ваша в радость будет» (Ин 16:20).
И кто сейчас помнит такое понятие советского искусства: «легкая музыка»? Правда, хотя слов этих нет, но такая музыка как таковая сохранилась и теперь называется попса. А толку-то? Вот уж где уныния не бывает, а сплошная бодрость, от которой подчас взвыть хочется.
Очень давно Аристотель придумал термин «катарсис», что в переводе с греческого значит «очищение». Катарсис означает такое воздействие искусства, когда зритель (или слушатель) ужасается, сопереживает, сострадает — и от этого сострадания очищается душа. И даже оный Аристотель утверждал, что в этом и состоит сокровенная суть искусства.
Только не надо забывать, что далеко не всегда моря крови и горы трупов в искусстве могут повлечь такой вот благодетельный результат. Здесь все зависит и оттого, насколько способен к переживанию сам творец, и оттого, насколько воспитана способность переживать у аудитории. Воспитание чувств, знаете ли, великое дело.
А чувства без переживаний не развиваются. Я вот знаю случай, когда одна бабушка, дама образованная и… как бы поосторожней выразиться… имеющая определенный навык пребывания в церкви, препятствовала вхождению в Церковь юной внучки. Аргументация: она в храме начинает плакать. А что же ей, простите, делать, если она только-только и урывками может осознавать несовершенство своей обычной жизни? Надеюсь, девушка все-таки как-то пробьется.
Но знаю я и случай похуже. Умирал старый врач, от той болезни, с которой всю жизнь сражался. Поддержал жизнь множеству людей, а потом на себя уже сил не хватило. Попросил пригласить священника. Немолодая дочь, тоже врач, отказала. Мотив: он тогда перестанет бороться за жизнь. Как будто он и так не знал лучше всех, сколько ему осталось…
Радость, бодрость, надежда, чувство прекрасного, счастье — это все великолепные дары Божии, которые нам следует в себе развивать и благодарить за них. Но наряду с ними существуют в мире боль и страдание, и нужно уметь их чувствовать и разделять. Чтобы не заболеть страшной болезнью, которую Честертон называл «дурной оптимизм за чужой счет», и о которой сложена пословица «чужую беду руками разведу». Симптомы этой болезни — эгоизм, равнодушие, не-любовь…
Ну, есть у невеселого искусства (помните, у Цоя — «Играй, невеселая песня моя») и еще один пакет смыслов, о котором сейчас говорить не принято, поскольку считается, что каждый имеет право на все (кстати, именно так устроен ад): предостережение.
Вот, например, такая страшная вариация на тему предания о Гаммельнском крысолове — «Музыка на песке». Очень невредно вспомнить: а за что, собственно говоря, Крысолов утопил детей города Гаммельна? — А за то, что ему не заплатили за выведенных крыс [2]. А у нас нынче не заплатить за работу — неотъемлемая часть «бизнеса» от строительства до искусства. Не страшно?
Между прочим, кое-какие факты говорят о том, что Гаммельнский крысолов — не вполне выдумка: на главной улице Гаммельна до сих пор запрещено играть на музыкальных инструментах. А в архивах найден старинный молитвенник с надписью: «Десять лет назад ушли наши дети». И есть предание о том, как о ту пору в Центральной Европе обнаружилась группа детей, которые говорили по-немецки и понятия не имели, как они здесь очутились…
Оно конечно, предостережения мало помогают: «Не пей, братец, козленочком станешь». — Выпил. Стал. Но чистота совести того, кто предостерег, тоже кое-что значит в этом мире.
Да, читатели правы, я действительно считаю рок неотъемлемой уже частью мировой культуры. Именно поэтому все, что может быть сказано об искусстве, к нему приложимо. И именно поэтому так прискорбно утилитарное отношение к нему — как и к любому искусству. Поэтому огорчительны нижеприводимые рассуждения, лучшее в которых то, что они честны:
«Я очень сдержанно отношусь к некоему поиску чего-то высокого и даже богословского даже в русском/советском роке. Часто мне видится за этим попытка оправдать свое увлечение этой музыкой, что вполне допустимо и без “высоких материй”».
Это подразумевает кое-какие предварительные установки, а именно:
- сознание человека расщеплено;
- человек имеет право увлекаться низким и высоким, но их не следует смешивать;
- рок — низкий жанр, до которого можно опуститься, но поднимать его нельзя.
Внутри этой системы данное мнение правильно, остается только подумать о том, правильна ли эта система?
А что если человеческое сознание цельно или по меньшей мере призвано быть цельным? Кажется, есть понятие гармонической личности, так оно именно об этом.
Низкое, дорогие граждане, это совсем-совсем не то. Это скверна, которой нет оправдания перед Богом. Как и тем, кто отстаивает ее право на бытование и свое право ею увлекаться. А вот Льюис сильно предостерегал от увлеченных раздумий о «высоком» и «духовном», очень резонно указывая, что допуская такое, человек отстаивает для себя право к чему-то относиться пренебрежительно, делает себя судьей мира.
Поэтому будьте добры аргументировано указать, что вы считаете низким и скверным — и тогда поговорим. А что касается высшего («и даже богословского» — не вполне понимаю, как это разделить) смысла, то им обладает весь Божий мир как творение, управляемое Творцом.
Дополнительное соображение: не стоит никого подозревать в неискренности, потому что есть неотменяемый закон сознания: человек может заподозрить другого только в том, на что способен сам. Пожалуйста, для собственной пользы не пытайтесь усматривать у людей задние мысли. Я ничего не «пытаюсь оправдать» — ни рок-культуру, ни свою в ней заинтересованность. Я по мере сил излагаю то, о чем думаю и что ощущаю. Многим нравится.
Марина Журинская и Вячеслав Бутусов на презентации "Архии". Фото Юлии Маковейчук
Примерно в том же русле находится и другое высказывание:
«Конечно, есть тут миссионерская составляющая. Возможность через любовь к этой музыке привести людей к вере. Но, уверен, что это путь для тех, кто уже увлечен. А тем, кто уже находится внутри церковной ограды, пользы, на мой взгляд, от увлечения роком будет маловато».
Здесь тоже во-всю работают ложные установки, причем их гораздо больше.
Я не понимаю, что такое «миссионерская составляющая». Мне уже приходилось писать о том, что я не миссионер и что это констатация, но заодно и позиция. И я еще раз прошу не подозревать меня в тайных умыслах и скрываемых целях. Их нет, и попытка их «вскрыть» относится к области конспирологии. А это вещь опасная и для носителя, и для окружающих.
К вере людей приводит Господь, наше дело — не мешать: не отталкивать и не заманивать ложными посулами. Подозрительность же еще никого не привлекала — кроме тех, кто страдает тем же злым недугом.
Я не понимаю, о каких увлечениях идет речь: об увлечении роком или верой? За неясностью я этот тезис оставлю.
Но давайте подумаем о тех, кто «уже находится внутри церковной ограды». Значит, от рока им пользы немного. И, очевидно, от искусства вообще. И от культуры. А от чего им польза? От самомнения и гордыни? От чувства собственного превосходства? От отказа от всякого движения души?
Знаете что? Не нужно смешивать пребывание в церковной ограде с пребыванием на высотах духа. Это опасно. Не говоря о том что в огромном количестве случаев просто неверно.
Ну да ладно, грустно как-то получается. И кто виноват, что в школе учат потрошить художественное произведение, прополаскивать в формалине и потом вешать на стенку как вещественное доказательство чего-то скучного и неприятного? И вскрывать злостные намерения автора, который — явно из нехороших побуждений — пытается что-то подозрительное впарить читателю, которому, следовательно, нужно быть бдительным? Вообще-то от этого можно исцелиться. Хотя это и нелегко. Но сказано же, что «совершенная любовь изгоняет страх» (1Ин 4:18).
Сложнее обстоит дело с «церковной оградой», потому что здесь происходит крупное недоразумение. Сногсшибательно красивый этот образ призван пробудить в нас чувство надежного укрытия от зла падшего мира под покровом благодати. Хороши же мы будем, если переосмыслим святые врата Матери-Церкви как КПП, как блокпост… И кто ж тогда решает, кого (и что) пропускать? И за какие такие заслуги мы очутились внутри?
Была такая наука на Западе в свое время — и к нашему стыду. Называлась советология. Изучала жизнь и особенности ментальности советских людей. Ввела термин: «советское двоемыслие». Это когда на работе говорят одно, с трибуны другое, дома еще третье. Боюсь, что пережитки этого двоемыслия сказываются и в нашем отношении друг к другу («интересно, что он этим хотел сказать?»), и в сознании воцерковленного народа.
По этой части у меня пример. Известный православный автор задается вопросом: возможно ли христианское прочтение книг братьев Стругацких. Я смотрю и ничего не понимаю. Вроде он христианин, о чем много лет в подробностях сообщает читателям. Так неужели он думает… нет, я лучше о себе: если я христианка, то любое я буду читать (смотреть, слушать) в этом качестве, то есть всякое мое прочтение будет христианским. Если предмет такого не позволяет — не буду вообще. Но чтоб что-то рассматривать так, а что-то иначе? — Да у меня просто не получится.
Но обо всем об этом можно долго. И нужно, но, наверное, не здесь и не сейчас. Сейчас хочется ближе к теме.
Не буду лицемерить, мне понравились слова насчет исследователей ТАКОГО уровня. А потом стало смешно, потому что я вспомнила про осетрину. Так вот, как осетрина может быть только одной свежести, первой, поскольку она же и последняя, так и исследовать поэтическую семантику можно только на одном уровне, и если угодно называть его ТАКИМ, я возражать не буду. А на другом нельзя просто потому, что нету его, а одни слезы.
Вся беда в том, что на любом «другом уровне» мгновенно проявляются те роковые черты, которые я оплакала выше. И поскольку сейчас развивается интерес к текстам русского рока, уже можно набрать какое-то количество примеров. К счастью, не все они взяты из публикаций, а в значительной мере из частной переписки и устных обсуждений.
Сравнительно простым был случай, когда в инете выложили со всем почтением статью из «Ученых записок» некоторого российского пед. ин-та. Как же, тема интересная: анализ текстов «Наутилуса». К счастью, я не стала запоминать выходные данные, мне только показалось, что автор отличался молодостью и принадлежностью к женскому полу. Женщины вообще прилежны, а в статье сквозило невероятно прилежное следование идеям Фрейда, причем невольно думалось, что только что вычитанным, с пылу с жару горячим. Поэтому от текстов только клочья летели: любое отраженное в них движение души рассматривалось как злокозненная маскировка, скрывающая тягу к убийству и одновременно к самоубийству… Вспомнить страшно.
Еще бывают попытки раскрытия сути (да что там Фрейд! это вроде бы и Ленин писал — о срывании всех и всяческих масок) творческим методом, который в соседских перебранках называется «ну чо ты к слову цепляешься». Делается это так: упоминается приблизительный факт из жизни творца произведения (или упомянутое нечто, что исследователю заблагорассудилось считать фактом)… и все, более ничего не нужно, дальше — творческий простор. Поскольку не хочется никого упоминать, ограничусь вымышленным примером.
Берем Лермонтова. «Выхожу один я на дорогу … ночь светла… пустыня внемлет Богу». берем Пушкина: «Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды…». Сеятеля за непонятностью отбрасываем и обобщаем: М. Ю. и А. С. принадлежали к (одному и тому же?) клубу экстремального туризма и специализировались на сверхдальних переходах по пустынной местности; как туристы со стажем, выходили затемно. Но степень риска была высока: «Как труп в пустыне я лежал…» Очевидно, все-таки потом как-то выбрался.
Пожалуй, к такого рода деятельности относится и унылейшая дискуссия по поводу арифметики. Дело в том, что поэт Александр Логинов, сочинивший большинство текстов для бутусовского альбома «Цветы и тернии», позволил себе озорную фразу: «Прибавив к минусу минус, я получу чистый плюс». Такое вот поэтическое преодоление суровой реальности. Но произошли зануднейшие указания, что минус на минус дает плюс при умножении, но отнюдь не при сложении. Это повторялось многократно и многообразно. И никому в голову не пришло, что в поэзии еще и не то возможно, что это — область фантазии и мысленных экспериментов. Иногда они дают потрясающий результат, полностью неожиданный.
Например, уподобление радуги змее в «Эхолове». Долгое время я думала, что интересно, конечно, но непонятно. А совсем недавно обнаружила, что в дагомейском фольклоре есть такое хтоническое божество, змея-радуга, кусающая себя за хвост. И не успела поздравить В. Г. Бутусова со столь основательными успехами в фольклористике, как выяснилось, что он об этом не знал. Но не зря некий сказочник говорил: «Я всегда подозревал, что пишу чистую правду»…
Результатом этого приятного пустячка была обоюдная радость и — в качестве бонуса — понимание мною того, что писать нужно именно «змеядуга», а не через дефис, как вроде бы полагается, потому что при слитном написании на стыке вырисовывается слово «яд», что вполне соответствует авторской концепции многообразных прочтений.
С неохотой возвращаясь к более унылой деятельности, отмечу, что она очень не нова: в 20х-30х гг. ХХ века это было принято, причем в специфической форме, запечатленной в анекдоте. Происходит конференция по пушкинистике. Главная задача — доказать, что Пушкин был на стороне трудового народа и приветствовал его освободительную борьбу. Получается довольно бледно, и раздается возглас из зала: «А почему вы не приводите решающий аргумент? Написал же он ОКТЯБРЬ УЖ НАСТУПИЛ!».
Смех смехом, но недавно я узнала такого же рода решающий аргумент, якобы свидетельствующий о том, что Цой был христианином: написал же он «Городу две тысячи лет», значит, имел в виду двухтысячелетие христианства, следовательно, город этот — Град Небесный на земле, оплот воинствующей Церкви. И никакие слова о том, что в те годы о миллениуме вроде бы еще не очень говорилось и о двухтысячелетии христианства тоже (а также о том, что войну «Града» с миром вряд ли можно было бы назвать «войной без особых причин») не действовали. Вообще-то христиане вроде не должны принимать нумерологию, но если уж приняли — конец.
Нужно отдать должное: подчас одни и те же люди и подозревают рокеров во всяческих нехорошестях, и приписывают им какое-то убогое, выморочное благочестие там, где его вовсе нет (точнее, благочестие-то есть, но не убогое и не в этом). Так, какой-то очень серьезный исследователь задних мыслей и потаенных смыслов указывает, что Цой свидетельствует против себя в строчке «Соседи приходят, им слышится стук копыт», — де-мол знаем, чьи это копыта. Спокойнее надо, товарищи: в том же тексте (а это «Спокойная ночь») сказано: «те, кто устали ждать, садятся в седло»). Отсюда и копыта. А соседи поэта, сетовавшего на то, что за стеной орет телевизор, — не лучшие свидетели бытия поэтической системы, и не нужно им уподобляться.
Виктор Цой
Вообще-то говоря, для разбора текстов нужно иметь чуткое ухо и поэтический вкус, не говоря уже о языковом. А я слышала тяжкое обвинение: вот есть у Бутусова песня «Колесницегонитель», а в Библии так называют фараона, а он — персонаж строго отрицательный, а в песне колесницегонитель не клеймится и не разоблачается, следовательно… Бросьте, граждане. Слово уж больно красивое. Ну, вроде церковнославянское, но тут уж ничего не поделаешь. Успокойтесь, выпейте чаю, послушайте «Кони привередливые» и помыслите по мере сил, в чем здесь сходства и различия. Полезное, безобидное занятие.
Но совершенно изнемогла я в диспутах с твердым сторонником собственной идеи насчет того, что «Атлантида» — песня масонская, поскольку там упоминаются тайные знаки и и перстень. Перстень, правда, дарит отец вернувшемуся блудному сыну в знак приязни; перстни носят и католические епископы, о которых вряд ли справедливо утверждать, что они масоны. Что касается тайных знаков… Илья Валерьевич Кормильцев, написавший этот текст, был человеком не только талантливым, но и весьма начитанным. На предмет Атлантиды существует множество фантастических построений, которые все сводятся к одной модели: это развитое иератическое общество, управляемое кастой жрецов, манипуляции которых имели гибельные последствия. Интересующимся смело могу указать квинтэссенцию такой теории — повесть Агаты Кристи «Пес смерти», где все это наличествует; встречается и в других книгах, более многословных и хуже написанных. Так вот, ничего этого я объяснить не смогла; мой оппонент упорствовал так, как будто я являюсь тайным представителем тех самых жрецов и тех самых масонов и в коварно-корыстных целях стремлюсь его обмануть.
А мне в конце концов стало смешно, хотя вспомнила я вещи совсем не смешные. В советские времена было принято решение искоренить буддизм путем искоренения авторитетных ученых пандитов. По делу одного из них «пригласили» на допрос в качестве эксперта специалистку. Показали ей буддистские ритуальные изображения и спросили, что это там за красное пятнышко на одном из них. Не успела дама углубиться в объяснения символики цвета в искусстве буддизма, как ее прервали вопросом:
— Значит, Вы признаете, что буддисты приносят кровавые жертвы?
Она с трудом отдышалась и обрела утраченный дар речи. Но ей все равно не поверили.
Так нужно ли нам (и полезно ли) брать пример со «специалистов» КГБ с обвинительным уклоном?
Постскриптум,он же ЭПИЛОГ С ЭПИГРАФОМ
Одно мне жаль — по моим наблюдениям, некоторые любящие рок любят его отчасти за счет авторской песни. А для меня они составляют единство, и это единство чувствовал Цой, ценивший Вертинского, и восчувствовали его даже библиографы интернета, в котором есть рубрика «Авторская песня и русский рок». И действительно, что может быть ближе? Ну, например, как мне, любящей цоевское:
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать,
обходиться без кимовского:
Какая степь широкая, а счастья не видать,
Какая даль далекая, а смерть — рукой достать…?
А поэтому — и в том числе поэтому — в заключение следует эпиграф:
Булат Окуджава
Пожелание друзьям («Давайте восклицать»)
Давайте восклицать,
Друг другом восхищаться,
Высокопарных слов
Не стоит опасаться.
Давайте говорить
Друг другу комплименты,
Ведь это все любви
Счастливые моменты.
Давайте горевать
И плакать откровенно,
То вместе, то поврозь,
А то попеременно,
Не надо придавать
Значения злословью,
Поскольку грусть всегда
Соседствует с любовью.
Давайте понимать
Друг друга с полуслова,
Чтоб, ошибившись раз,
Не ошибиться снова.
Давайте жить, во всем
Друг другу потакая…
Тем более, что жизнь
Короткая такая.
А действительно, что если нам попытаться?
Примечания:
[1] around the rock — Давным-давно, в незапамятные времена, в середине ХХ века разразилась чуть ли не первая мировая сенсация рока — Rock Around the Clock (Билл Хейли).
[2] И у Ибсена есть пьеса о том, как страшная старуха топит крыс — и заодно увлекает в воду мальчика…
Читайте также:
 |
|
 |
«ДЕТИ МИНУТ», или Письмо священнику о культуре (+ аудио +видео) Марина Журинская Марина Журинская вдумчиво — о Викторе Цое и том, почему его творчество живет, о Вячеславе Бутусове, красоте и смысле поэзии русского рока. |
|
|
|
 |
От Горация до… Марина Журинская Новая программа Ю. Ю. Шевчука называется «Иначе». На просторах инета уже гуляют аудио и видео. И простите мне легкую безграмотность, особенно гуляет песня «Родившимся этой ночью». |
|
|
|
 |
Невесомость… Вячеслав Бутусов и Марина Журинская об Архии и жизни Анна Данилова Марина Журинская и Вячеслав Бутусов о легкости бытия и бездне, о том, что такое жить человеком и быть человеком, о незлобности автора и массовых позорищах, об одиночестве и жертве. |