О месте поэзии
У кого-то нет места для поэзии, у кого есть. Все зависит от того, какое сам человек место занимает, какое у него направление ума и деятельности. И размер ума. Размер души. Если человек ничтожный, то у него никогда не было места для поэзии, ни прежде, ни теперь, ни завтра. Такие люди отрицают Шекспира, отрицают Гомера. Получается, живут в черных дырах. И ничего! Процветают. А другие наоборот — не специалисты пристраиваться. Но для них поэзия всегда была, есть, будет.
(из интервью журналу «Самиздат»)
О бардах
Я слово «барды» не люблю и называю авторов песен «полигимники». Я и себя отношу к полигимникам. От слова «Полигимния» — муза песнопения….Нынешним полигимникам не о чем петь. А правду они петь не хотят.
(из интервью «Литературной России»)
О помешательстве
Ненормальность ненормальности рознь. У меня в пьесе «Трактир Четвереньки» есть такой разговор Юнги и трактирного работника. «Я помешался на богатой почве, — говорит один, — а ты на бедной!». Вот и у нас сейчас почти все помешались на бедной почве. А бедная почва — это богатство! Помешаться на деньгах — значит быть таким дураком, каких свет не видал. У нас в России свет их не видал, а сейчас — видит.
(из интервью «Литературной России»)
Об оптимизме
Я всегда надеялась на добрых людей, на судьбу. Я оптимист по жизни. Хотя часто меня старались переделать в пессимиста. Но, думаю, добрых людей судьба сама выносит…
(из интервью «Литературной России»)
О книгах
Если бы не было жизни в книгах — В жизни бы не было книг…
(из стихотворения «Мяч, оставшийся в небе»)
О правде
На нас ничего уже не действует. То, что раньше мы воспринимали бы, как какой-то ужас, или возмутительные явления, не лезущие ни в какие ворота, на то теперь многие глядят почти равнодушно. Нас как будто нарочно подменили. Подменяют все, подменяют язык. Нас приучили к словам-«смягчителям», мы боимся слово молвить. Напрямик называть вещи своими именами. Ведь для этого надо сбросить оцепенение, это заклятие. Это как в сказках, где превращают кого в дракона, кого в лягушку. И потом должна приехать какая-то девица, и, извините, поцеловать этого дракона, или Иван Царевич взять эту лягушку в жены. Пока никто не едет, никто никого не спасает. Мы сами должны из этих лягушек, из этих — «зверь лесное чудо морское» в наш прежний облик вернуться. А как это сделать, если мы еще и материально под корень подрублены? Как это сделать, я не знаю. Но надо это заклятие суметь с себя сбросить. Пусть не у всех это получится, но у кого-то это получится.
(из интервью «Литературной России»)
О пассивности народа
Говорят, это у нас такой народ, от природы бездеятельный, не протестующий, покорный. Вовсе нет! А просто безоружный. Хоть бейся об стену лбом, а если твой оппонент вооружен, а ты безоружен — что тут сделаешь? Говорят, что народ пассивен. Он не пассивен, он безоружен. А другие вооружены. Вот в этом контрасте очень много коварства.
(из интервью «Литературной России»)
О плагиате
Никогда плагиат не выйдет из моды и будет всегда. Сейчас особенно без плагиата люди никуда — очень мало самостоятельно мыслящих и самостоятельно видящих. Отсюда все эти римейки. Одну и ту же чеховскую «Чайку» и так, и сяк уже переделали, и вверх ногами, и по-всякому. Потому что сами уже ничего не могут.
(из интервью «Российской газете»)
О бессмертии поэзии
Настоящая поэзия всегда остается поэзией, во все времена. Никто с ней ничего не сделает. Вот с поэтами – могут. Поэт – простой человек, а потому раним. Поэтам во все времена не легко было. А с поэзией, что можно сделать? Она всегда жива. Может быть, потому и жива, что поэтам не легко…
(из интервью Александру Сальникову)
О божественности поэзии
Никуда поэзия не может уйти! Все поэты могут уйти, а она останется. Поэзия — от Бога. Это помесь предвидения с воспоминанием. Поэзия препятствует превращению людей в носорогов (как у Ионеско!) сейчас, когда эти самые ионесковские носороги целыми стадами вырвались на волю. Поэзия — не только роза в цвету, но и кукиш подлому прагматизму — тому, который думает, что он все знает.
(из интервью «Российской газете»)