Автор этого рассказа, трагически погибший 13 августа клирик Костромской епархии священник Григорий Чекменев, опубликовал его еще в 2007 году под псевдонимом «Герман Пронин» в первом номере журнала «Семья России». Лишь полтора года назад он поместил его в своем Живом Журнале presvitergrig, удаленном неизвестными.
Через приоткрытое боковое стекло в кабину врывается ветерок, приятно лаская лицо и волосы. Дорога лентой уходит за горизонт и где – то далеко растворяется в неясной синей дымке. С двух сторон эту серо-черную асфальтовую ленту сжимает лес, чуть нависнув над полотном дороги. Ветер – гость в кабине наполнен его ароматом. Облака в небе временами прячут за своими бархатными горбами солнце, создавая здесь внизу тень и вместе с тенью желанную в знойный день прохладу. Мы мчим на автомобиле по просторам России навстречу новым впечатлениям. Погода стоит замечательная, только что мелькнул справа указатель, предупредивший нас, что мы ворвались в Рязанскую область. Лес и не думает кончаться. Прекрасный летний день. Хорошо.
Из динамиков автомагнитолы супруги Никитины своим творчеством поддерживают в нас хорошее настроение:
«Нет мудрее и прекрасней,
Средства от тревог,
Чем ночная песня шин,
Длинной, длинной, серой ниткой,
стоптанных дорог,
Штопаем ранение души!»
Мы, правда, мчим по дневной дороге, Никитины поют про ночную песню шин, но это не имеет значения, настроение бодрое и приподнятое. Хочется подпевать. Что-то нас ждет впереди?
Временами лес отступает, наполненные июньским цветением луга радуют глаз. То там, то здесь мелькнет на мгновение какая-то речушка, петляющая вслед убегающей трассе. Дети на заднем сидении с восторгом кричат: «Мама, мама, смотри, вон там коровки!» Сидящая рядом со мной милая моя супруга улыбается, оборачивается к детям и кивает им, показывая рукой: «И вон там ещё!».
Временами мимо нас проносятся деревеньки и села с церковками игрушками на пригорках. Любопытно все-таки, отчего почти все они так богато убраны в сравнении с окружавшими их домиками, и так нарядно выглядят? Если и есть на что смотреть в наших селах, так это на церкви да на часовни. В других строениях не найдешь ничего примечательного для глаз. Что этим хотели сказать наши предки, оставившие нам так много столь нарядных церквей после себя? Иногда по дороге попадется церковь без села, одиноко возвышаясь среди леса. Таких одиночек много вдоль дорог. Неужели везде здесь были села?! Сейчас в это трудно поверить. Чем можно заниматься в такой глухомани, в которой мы оказались теперь волей случая? Не понять наших предков, трудно для понимания все увиденное. Вот впереди показались руины полуразрушенной церковки. Ловлю себя на мысли, что и руины заставляют невольно любоваться собой.
Дорога, сделав плавный поворот, уходит постепенно вниз, лес обрывается и впереди блестит река. Мост с низкими перилами едва заметен из — за сияния речной глади. Смотрю по карте, что за река. Так, перед нами речка Выша, приток реки Цны, которая в свою очередь впадает в Мокшу. Где – то здесь должен быть какой-то древний монастырь.
Внезапно, совершенно неожиданно, впереди вырастают как из под земли, огромные величественные соборы, своими куполами-исполинами закрывающие небо. Только что были только хилые деревянные постройки, только что был лес, река, луг… И вот буквально откуда ни возьмись эти громады среди леса. Каждый из них украсил бы собой любой крупный город и даже столицу. А тут…
Дети, задремав было, проснулись, и тоже их поразила приближавшаяся к нам с большой скоростью громада соборов. «Папа, папа, смотри, как красиво! Давай туда заедем!» Обязательно заедем, не пропустим такого случая. Наверное, это и есть знаменитый Вышинский монастырь, о котором мы слышали еще в Муроме. Тут, говорят, еще какой-то монах заперся и никуда не выходил. Его уговаривали выйти, а он – ни в какую. Так и умер взаперти. Непонятные все они какие-то. Зачем так было делать, с какою целью? Интересно, а переночевать у них можно будет?
День уже к вечеру клонится, да и устал я порядком за баранкой сидеть с самого утра.
… Оказалось, что монастырь используется не по назначению. У входа нам объяснили, что это лечебница для душевнобольных, которая уже почти переехала в новое место, ряд помещений, а также Казанский собор монастыря уже освобождены для монастыря. И хотя Казанский собор реставрируется для церковных служб, но еще живут на территории других зданий больные и медперсонал. На мой вопрос насчет монахинь мне объяснили, что монахини проживают временно в местечке с названием Быкова Гора. Едем туда, ещё раз полюбовавшись величественным видом соборов. Один из них своим куполом напоминал Исаакиевский собор Петербурга и казался таким же громадным. Много все –таки чудесных мест на Руси.
… Встретила нас некая особа во всём черном. Объяснил, кто мы и зачем приехали. Она, молча выслушав, удалилась, попросив подождать. Вскоре к нам вышла уже довольно пожилая дама во всём черном и представилась настоятельницей монастыря, игуменьей Нонной. На вопрос о ночлеге ответила, что разместить сможет, если нам не покажутся слишком суровыми здешние условия. Дескать, с детками у нас не так часто останавливаются. Тем не менее, в наше распоряжение была предоставлена довольно опрятная комната с кроватями как для деток, их у нас двое задорных погодок, так и для меня с супругой.
Игуменья Нонна пригласила нас к себе на ужин, объяснив, как найти игуменский корпус, выйдя из корпуса гостиничного. Всем нам уже начало нравится всё с нами происходящее, и мы с удовольствием согласились отужинать с игуменьей вместе. Ни разу не ужинал в столь экзотической компании. Перед тем, как сесть за стол, игуменья повернулась лицом к иконам, расположенным красивой композицией в углу, и прочла что-то вслух, наверное, какую-то молитву. Потом перекрестила размашисто стол, и мы сели. Все было приготовлено очень просто, но на редкость вкусно. На столе стояли миски с окрошкой, в горшочке дымилась картошка, в довольно крупных тарелках разместился столь же крупно нарезанный сыр. Громадные куски ноздреватого хлеба пахли остро и возбуждали аппетит.
В банке стоял холодный квас, выдававший свою прохладу запотевшими стеклянными боками. «Хлеб, сыр и масло у нас собственного приготовления, попробуйте» — сказала игуменья. Дружно мы принялись поглощать все нам предложенное. Никогда не ел ничего вкуснее. Когда голод был утолен, я решился спросить про монаха взаперти, выразив свое недоумение подобным поведением. Игуменья заулыбалась: «Этот монах был не просто монахом. Он был епископом на покое. То есть имел сан епископа, высший священный сан в церкви, но при этом не служил, а проживал в монастыре частным лицом. Звали его епископ Феофан. Был весьма учен, много писал. А затвор его – это для особого усилия в молитве». И далее игуменья терпеливо и подробно объяснила нам, что такое молитва, какое главное дело у монаха, почему монахи уходят из мира, почему внутренняя жизнь монаха богаче на события, чем внешние переживания людей мирских и что всё на земле стоит молитвой монаха. И доехали мы сюда без происшествий потому, что молится кто-то за нас. Говорила она просто, спокойно и очень убедительно. Поймал себя на том, что мне хочется вот так сидеть и слушать, и слушать её очень долго. Хотелось слушать. Понятнее становилось поведение того епископа, и уже не недоумение, а уважение рождалось у меня к тому епископу Феофану.
Я спросил о многочисленных храмах в округе. Игуменья заговорила о службе церковной. По её словам выходило, что в каждой церковке – Бог. Дом Божий и украшается, и освящается по-особому: не для себя, для Бога! Потому-то они, церкви, и освящают все вокруг себя, и крестом на куполе, и звоном колокольным, и пением церковным.
А еще мы узнали, что верующие причащаются. Я смутно когда-то об этом слышал, но подробно узнал обо всем от игуменьи. От услышанного сердце мое по непонятной причине стало биться сильнее. Православные причащаются Тела и Крови Христа!!! Взволновало это известие меня очень сильно. Ушли спать. Дети и супруга моя уснули сразу же. Но ко мне сон не шёл, несмотря на усталость. Всё пытался осмыслить услышанное. Понятно было главное — мы узнали нечто такое…
Уже ближе к утру заснул крепким сном.
…Разбудили нас крики за окном о пожаре. Оказалось, под утро загорелся реставрируемый в монастыре Казанский собор. Реставрация уже подходила к концу, готовились в нем служить с недели на неделю, и вот такая напасть. В собор уже отнесли облачения, книги, всю утварь необходимую. Теперь это все под угрозой. Оставив свою жену с детками в гостинице, помчался в сторону монастыря. Там обязательно потребуется моя помощь.
…Вся кровля собора была объята пламенем. Купол в огненном цветке пламени. Жар вокруг нестерпимый, не подойти к собору. Из открытых дверей выносят облачения, книги… Вот — вот рухнет кровля прямо на головы добровольцев спасателей. Облитая водой одежда почти мгновенно высыхает от жара. За клубами дыма не видно солнца. А с восточной стороны собора лицом к нему стоит игуменья Нонна с псалтирью в руках и вслух читает. Временами отрывается от чтения с вопросом — «Не все ещё вынесли?», и, получив отрицательный ответ, продолжает молиться. Наконец все вещи были спасены. «Слава Тебе, Господи!» — размашисто крестится игуменья. Она закрывает медленно огромный Псалтирь и также медленно, синхронно движению её руки начинает рушиться кровля собора и одновременно со звуком захлопнутой книги грохот ударившейся о землю сгоревшей кровли. В голове с острой ясностью вспоминаются вчерашние слова игуменьи: «Молитвами монахов весь мир стоит». Молитва игуменьи держала кровлю! Она перестала молиться, и произошло то, что должно было произойти еще час назад, но её молитвой сдерживалось. Сказать, что я оцепенел от увиденного, значит, ничего не сказать…
…Через приоткрытое боковое стекло в кабину врывается ветерок, приятно лаская лицо и волосы. Дорога лентой уходит за горизонт и где – то далеко растворяется в неясной синей дымке. С двух сторон эту серо-черную асфальтовую ленту сжимает лес, чуть нависнув над полотном дороги. Ветер – гость в кабине наполнен его ароматом. Облака в небе временами прячут за своими бархатными горбами солнце, создавая здесь внизу тень и вместе с тенью желанную в знойный день прохладу. Мы мчим на автомобиле обратно домой. В голове вертятся строки песни, услышанной от одной из монахинь монастыря на Быковой Горе:
Господь — Спаситель мне и Свет,
Кого я убоюся?
Господь Сам жизнь мою блюдет,
Кого я устрашуся?
Я только от Творца прошу
Чтоб в Храм Его вселиться.
И больше в свете не ищу
Как в оном веселиться.
Все прежние недоумения были разрешены. На душе покой. Какое чудесное место мы посетили! Какая игуменья! Она точно святая. И этот случай на пожаре. Мы все твердо знаем, что приедем сюда еще и ещё. В это живописнейшее место с удивительнейшими людьми, так непохожими на всех, которые нам до сих пор встречались. На прощанье игуменья сказала нам: «Феофан Затворник говорил – Вышу можно променять только на Царствие Небесное. Приезжайте к нам еще». Обязательно приедем. Неоднократно ещё посетим мы этот уголок Рязанской земли. И Вы приезжайте. Не пожалеете.
Читайте также:
Тенденция, однако…
Мы не объяснили и не объясняем людям, зачем надо ходить в храм! И они без нас, людей церковных, этого и не узнают никогда. Ушло то поколение людей, которое что-то помнило о церковной жизни и о Церкви в России в начале века. Теперешние бабушки – это вчерашние комсомолки, проведшие молодость в борьбе с Православием. Целые поколения в нашей стране выросли без религиозного воспитания.
Священник Григорий Чекменев: записки провинциального священника
В ночь с 12 на 13 августа трагически погиб протоиерей Григорий Чекменев – клирик Костромской епархии. Ему было 39 лет. «Я не привык называть людей быдлом, даже если они и орут, и матерятся, и выпивают, и т.д. Для меня и в местах заключения люди остаются людьми, а не быдлом. И другим советую относиться такожде. Видишь человека в неподобающем? И за него распялся Христос. Помни об этом.»