У моей дочери Веры очень громкий голос, и она очень любит орать. Иногда мне кажется, что Вере просто нравится в любом случае издавать громкие звуки.
Например, она поет. Недавно на дне рождения своей сестры Нади Вера постелила себе коврик на террасе, стала на коврик и проорала на всю округу песню «Вместе весело шагать по просторам». Она довольно точно попадала в ноты для трехлетней девочки.
Она смешно перевирала текст. Следовало бы умиляться. Но громкость звука была такова, что для огромной Arenadi Verona это, возможно, и сошло бы, но на маленькой террасе маленького домика у моря у всех лопались барабанные перепонки.
Еще Вера разговаривает. Нет, вы не понимаете: она разговаривает так, как будто рядом работает отбойный молоток, и надо его перекричать. Любое сообщение в Вериных устах звучит как лозунг. Попробуете представить себе девочку, которая стоит на огромной площади и кричит миллионной аудитории: «Папа, я хочу писать!»
Любой вопрос, задаваемый Верой, звучит как обличение. Представьте себе: огромная площадь, толпа и девочка кричит: «Папа, где моя заколка?» Мне даже подумалось как-то, что Вера, возможно, плохо слышит. Но нет, я проверял: слышит тишайшие шепоты и шорохи. Просто ей нравится орать.
Ходит с песнями и с речевками. За ужином ведет себя как развязный тамада. Если даже совершенно нечего сказать, то Вера все равно не помолчит ни минутки, а будет громко говорить городу и миру «ла-ла-ла», «гы-гы-гы» или «де-де-де».
Представьте же себе, как Вера орет, когда есть повод. Упала и ушибла коленку, потеряла игрушку, уронила наземь мороженое. В этих и подобных случаях Вера встает посреди комнаты, разевает рот, выпучивает глаза и орет так, как будто на нее скачут всадники Апокалипсиса.
Это страшный крик. Любой всадник Апокалипсиса от такого крика развернулся бы и ускакал прочь, но мы не можем, мы – родители.
В течение нескольких месяцев с тех пор, как Верины крики вышли на проектную мощность, мама последовательно выдвигала и отвергала научно обоснованные теории о том, почему Вера так орет. Орет, потому что голодная. Орет, потому что не выспалась. Орет, потому что хочет писать. Но нет: выспавшаяся, сытая, только что пописавшая и поглаженная по голове Вера разевает рот и орет:
– А-а-а-а-а! Губная помада-а-а-а-а! – и потом еще сорок минут на пределе громкости. – А-а-а-а-а-а!
И причина всего лишь в том, что Вера пыталась намазать губы губной помадой, а та размазалась по щекам.
– А-а-а-а-а! – и огромные слезы, как у клоунов в цирке.
В один из таких дней во время одного из таких сеансов дикого крика я подумал две мысли. Сначала я подумал, что событие, которое взрослому кажется не достойной внимания мелочью, для маленького ребенка действительно же может быть трагедией вселенского масштаба. Потом я подумал, что даже если произошла трагедия вселенского масштаба, даже если на тебя скачут три полка всадников Апокалипсиса – все равно не надо так орать. Взял Веру на руки, отнес в дальнюю комнату, сел на пороге и сказал:
– Верочка, ангел мой, если ты хочешь орать, то ори, пожалуйста, здесь. А когда наорешься, мы с тобой пойдем к маме и Наде.
– А-а-а-а-а!
– Ори сколько хочешь.
– А-а-а-а-а!
– А когда наорешься, пойдем к маме и Наде, будем ужинать и играть в новый конструктор.
– А-а-а-а-а!
Я повторял одни и те же фразы очень спокойным и тихим голосом. И когда Вера убедилась в том, что я совершенно неизобретательный долдон, ее как будто выключили. Плач мгновенно прекратился. Вера улыбнулась и сказала:
– Папа, ты видел мои красивые камешки? Хочешь, я подарю тебе два?
С тех пор Вера не орет. То есть в моем присутствии не орет, а без меня орет как прежде.
И Надя тоже не орет. Надя ведь видела Верину истерику и мою на нее реакцию. Поэтому Надя не орет, а только грозится заорать. Например, мы купаемся, прыгаем в воду, двадцать раз. Изможденный и нахлебавшийся я говорю:
– Все, Наденька, пора вылезать.
– Нет, еще пьйигать! – настаивает Надя.
– Нет, пора на берег.
– Хнык!
– Хоть ты-то не ори, ради всего святого.
– Тогда еще пьйигать.
И мы еще прыгаем.
Фото: Ольга Лавренкова