В культурном центре «Покровские ворота» с 27 апреля проходит выставка «Religare/восстановление связи». 13 мая в «Покровских воротах» состоялся круглый стол, который вели одна из участниц выставки и ее куратор Татьяна Ян и ответственный редактор «Журнала Московской Патриархии» Сергей Чапнин. Участники обсудили главную тему выставки — восстановление утраченной связи веры и художественной традиции.
Современное искусство не стесняется говорить о красоте
В анонсе к выставке Татьяна Ян цитирует слова английского теоретика искусства Джона Рескина (1819–1900): «Великое искусство может иметь три главные цели: во-первых, усиление религиозного чувства, во-вторых, нравственное усовершенствование, в-третьих, облегчение жизни страдающих». «И сегодня, после очевидного финала начавшейся в середине XX века тенденции, построенной на отрицании в искусстве созидающего смысла и устремленности к истине, такое отношение к творчеству вновь становится актуальным», — считает куратор выставки.
Татьяна Ян
На круглом столе она повторила эту мысль. Рушатся стереотипы, и уже не считается неприличным, как еще несколько лет назад, говорить о красоте в современном искусстве. «Мне кажется, что большинство представленных здесь работ красивы настоящей красотой», — сказала Татьяна Ян.
Пустыня — переломный момент в творчестве
Владимир Наседкин, чьи работы также представлены на выставке, рассказал, что они с женой дружат с настоятельницей Серафимо-Знаменского скита в Подмосковье игуменией Иннокентией. Однажды они привезли ей каталог своей инсталляции, и матушка Иннокентия показывала его монахиням и объясняла: «Это художники, у них свой путь к Богу».
— Важным переломным моментом в моем творчестве стала пустыня, — рассказал Наседкин. — Я много путешествовал, и пустыня принципиально изменила мой образ мыслей. Парадоксально, но именно в этой пустоте можно услышать зов Бога. И уже через много лет я прочитал, что первые монахи уходили именно в пустыню.
Я понял, что экспрессия в искусстве подменяет страсть, и для меня теперь главное в искусстве — недосказанность, паузы, пустоты. Хочу, чтобы зритель пережил тот же религиозный опыт, который переживаю я, когда создаю картину, гравюру. Я даю ему возможность домысливать и достраивать сюжеты моих картин. Отсюда минимализм, сдержанность.
Считаю, что можно с холодным сердцем провести несколько линий, но страсти в этом будет больше, чем в очень экспрессивном выражении. На мой взгляд, это и есть религиозное искусство.
Владимир Наседкин и Татьяна Баданина
Жена Владимира Наседкина и участница выставки Татьяна Баданина сказала, что для нее творчество — молитва.
Идеология современного искусства себя исчерпала
Еще один участник выставки, Богдан Мамонов, говорил о том, что такое современное искусство. Это, по его мнению, исторический проект, заданный в конце XIX века. После известных слов Ницше о смерти Бога в образованном обществе возникли и стали популярными идеи, что мир плох и его надо изменить. Искусство рассматривалось как главный инструмент изменения.
Богдан Мамонов
— Искусство — полигон, на котором можно проиграть некие модели развития человечества, — объяснил Мамонов. — В СССР современное искусство подавляли, потому что сам Советский Союз был реализацией преображения мира без Бога. А на Западе преображения не происходило, общество продолжало развиваться поступательно, и модель эта определялась в искусстве — весь вектор современного искусства был направлен к будущему.
По словам Богдана Мамонова, после падения СССР общество утратило веру в преображение будущего, и вся идеология современного искусства себя исчерпала. Сегодня оно продолжает существовать благодаря налаженному рынку, в котором задействовано много людей, но идеология умерла.
Надо ли называть искусство христианским?
Мамонов сказал, что словосочетания «христианское искусство» или «православное искусство» ему не близки — он считает, что такие прилагательные становятся для искусства идеологическим маркером, а христианство, Евангелие антиидеологично. Любая попытка замкнуться в православном мирке, будь это мир искусства, школы, кафе или такси (оказывается, есть и православные такси) плохо совместима с христианским мироощущением. Замыкание в границах — принцип секты, а не Церкви.
Во времена гонений об истинности христианства свидетельствуют мученики, в спокойные для Церкви времена, считает Мамонов, главное свидетельство — христианская культура. Во время большевистских гонений в России сотни тысяч новомучеников и исповедников российских свидетельствовали о Христе. Но уже 20 лет Церковь свободна, христиане могут свободно проповедовать. Но пока современное искусство не свидетельствует об истине.
— Современное искусство у нас сводится к гельмановщине — другого актуального искусства, которое воздействует на общество, нет, — отметил Мамонов. — В жизни христиан смысл присутствует, но в искусстве он пока не выражен. Это происходит от боязни. А ведь первые христиане смело обращались к формам языческого мира и на этом создали всю христианскую культуру.
Протоиерей Андрей Юревич
Протоиерей Андрей Юревич категорически не согласился с утверждением, что искусство не надо называть христианским, если оно является таковым, если художник в творчестве ищет Христа.
— Не может быть ни православного, ни католического искусства, потому что «православие» и «католичество» — религиоведческие термины, — сказал отец Андрей. — Не может быть католического квадрата или протестантского круга — это фигуры, заданные Богом в мире. Мир Господь создал цветным, а не черно-белым, поэтому и никакой цвет не может быть православным или католическим. Но в мире есть идеи, содержание, которое Господь дал человеку для использования. Он создал рай, но возделывать рай, хранить традиции должен был Адам, а возделывание — творческий акт.
Отец Андрей напомнил, что в первой книге «Властелин колец» Толкиен описывает творение мира. Описывает, как симфоническую музыку, как мелодию, которую исполняет большой хор. И вдруг одна тема проходит диссонансом. Поначалу она красива, но есть в ней что-то тревожное, противоречащее общей симфонии, общему хору, гармонии. В конце концов эта тема развивается и из нее вырастает богопротивник — диавол.
— Он использовал те же самые звуковые инструменты, — отметил священник. — Так и художник все фигуры, цвета может использовать против Бога, а может и за Бога. Разница только в том, в чьей команде играет художник. Он хочет найти Бога или убить Его в своей душе, как Ницше и многие другие теоретики искусства XX века? Вот если он ищет Бога сквозь падения, сквозь мглу, ведет себя, как женщина, страдавшая кровотечением — только дотронусь до чего-то Божественного, исцелю себя и, может быть, поспособствую исцелению окружающих, — почему мы не имеем право называть его искусство христианским? Оно христианское не по конфессиональной принадлежности, а потому, что я в своем творчестве ищу Христа. А кроме Христа никого и нет, только через Него все в мире пребывает. Значит, искусство, ищущее Бога, только христианское искусство.
Восстанавливается ли связь?
Протоиерей Андрей Юревич сказал, что хоть выставка и заявлена как восстановление связи, он видит только некоторую фрагментарность, не может сложить экспозицию в единое целое. Каждый автор говорит о своем, и волнуют их вещи не метафизические, не очень серьезные. Круглый стол он сравнил с возможным поведением апостолов, если бы они не пошли просвещать мир, где претерпели лишения и почти все приняли мученическую смерть, а остались в Иерусалиме.
— Зачем они пошли на лишения? — спросил священник и сам ответил на вопрос. — Потому что была вера, победившая мир. Они пошли спасать конкретных людей, а спасли мир. Давайте спасать конкретных людей, может, через это спасем мир, а мы хотим сразу спасать мир. Мне эта интеллектуальная тусовочка напоминает короткометражку, а надо идти путем сериала: создавать выставки, творческие союзы, обсуждать декларации искусства, организовывать передвижные выставки.
Возражая отцу Андрею, Татьяна Ян рассказала о встрече в 1989 году митрополита Антония Сурожского с художниками на Кузнецком мосту. Кто-то из зала спросил владыку, как он относится к христианскому искусству. «Когда искусство начинает иллюстрировать свои убеждения, оно умирает», — ответил митрополит Антоний.
— Мне кажется, ни в коем случае нельзя ни объединяться, ни говорить лозунги, ни собираться в движения, — сказала Ян. — Сейчас такое время, что каждый художник должен посмотреть в себя, остаться один на один с собой. Тогда, может быть, через много лет вырастет что-то мощное, и оно само объединится.
Владимир Наседкин защитил фрагментарность как концепцию своего творчества:
— Я люблю Восток, а все искусство Востока построено на микрокосме, и в нем я могу увидеть макрокосм.
Татьяна Ян зачитала размышления о творчестве протоиерея Александра Шмемана:
«Категории не могут быть абсолютными, потому что они предъявляют преходящесть мира сего. Категории преодолеваются творчеством. Какие категории у Шекспира и у Пушкина, и если они есть, в чем их интерес? Не в том ли все дело, что каковы бы они ни были, творчество их претворило и торжествует над временем, то есть над всеми категориями? Но творчество всегда из жизни и о жизни, никогда не о категориях. Отсюда вечное непреходящее торжество Библии. Она откровение, но Самого Бога, самой жизни, самого мира, а никак не категорий».
Сергей Чапнин поблагодарил всех за разговор, разговор, по его мнению, трудный, опасный и откровенный.
— Возможно, мы прошли сегодня некий путь восстановления и установления связи между собравшимися в зале. И такое общение — наш общий духовный опыт, с которым мы в последующем будем соотноситься. Надеюсь, у нас будут силы и возможность продолжить разговор и сохранить к следующей встрече откровенность, — сказал Чапнин в заключение.
Подготовил Леонид Виноградов