Полтора года назад Полина попала под поезд и получила тяжелейшую черепно-мозговую травму. До сих пор она не может говорить, ходить, самостоятельно есть. Ей нужна профессиональная реабилитация. Мама Полины не работает, ухаживает за дочерью. Девочка стоит в очереди на квоту на реабилитацию по ОМС, но восстановление нужно начинать прямо сейчас. Платный курс стоит дорого. А кроме мамы и старенькой бабушки, у Полины никого нет.
— Полинка, давай с тобой позанимаемся, помассируем пальчики, чтобы ты снова могла рисовать, держать ложку, — Яна подходит к кровати, на которой полусидит-полулежит ее 16-летняя дочь. Берет ее за руку и начинает осторожно разгибать пальчики, сжатые в кулак.
Полина начинает морщиться, открывает рот и поднимает глаза вверх.
— Тебе больно? — Яна с тревогой смотрит на девочку.
Полина два раза закрывает и открывает глаза — это значит «да».
Полина с мамой
«По лицам врачей я сразу поняла — все плохо»
— Я не знаю, зачем дочка пошла на железнодорожную станцию в тот день и что там произошло. А она сама не может этого рассказать. Уже полтора года Полина не говорит. Если честно, я хочу, чтобы она никогда не вспоминала о случившемся. Расследование сначала прекратили, решив, что это несчастный случай, потом снова возобновили. Копают, копают… А я сейчас хочу только одного — чтобы Полина встала на ноги, — говорит Яна.
Был последний учебный день перед каникулами — 28 мая. Полина окончила 7-й класс и возвращалась из школы домой вместе с подругой. Но до дома она так и не дошла.
До трагедии
— В тот день я поехала в квартиру бабушки — разбирать ее вещи. Накануне, 27 мая, было 40 дней, как ее не стало. Около 12 часов дня я позвонила дочке, хотела узнать, вернулась ли она из школы. Но трубку Полина не взяла. Через несколько минут я снова набрала ее номер. Тишина. На душе стало как-то неспокойно. Я понимала, что дочка могла отключить звук в телефоне, как делала раньше, поэтому позвонила своей маме, мы живем втроем: «Полинка пришла из школы?» — «Нет». Снова набираю Полине. Безуспешно.
Спустя несколько минут звонок от жены брата: «Полина попала под поезд». От этих слов я дар речи потеряла. Окаменела просто, — вспоминает Яна.
Выяснять подробности случившегося она не стала. Несколько секунд простояла в полном оцепенении, а потом бросилась в больницу. Думала об одном: только бы дочка была жива.
— Когда я приехала в больницу, там уже шла операция. Когда она закончилась, я по лицам врачей поняла, что все плохо. Меня всю трясло. Коленки чуть ли не до лба подпрыгивали. «Один процент из ста, что девочка выживет. Сильный удар в голову. У нее не мозги, а каша», — услышала я. Потом увидела Полину. Ее перевозили из операционной в реанимацию. Она была вся отекшая, перебинтованная. На ИВЛ. Я едва ее узнала, — говорит Яна.
Полина
Набирала сок в шприц и давала по капельке
От врачей Яна узнала, что у Полины тяжелейшая черепно-мозговая травма, ушибы внутренних органов, перелом левого плеча. Ей вскрыли черепную коробку, удалили отломки костей и сшили разорванные сосуды.
Яна не находила себе места от отчаяния: ее единственная, любимая дочка, которую они поднимали вдвоем с мамой, на грани жизни и смерти. Ей хотелось все время быть рядом с Полиной, но в реанимацию врачи ее не пускали несколько дней. Дали добро только после распоряжения главврача.
— Когда с дочкой все это случилось, я сразу оставила работу — была поваром. В больницу приезжала каждый день. Меня пускали к дочке часа на три. Врачи постоянно повторяли: «Вы ни на что не надейтесь. У девочки в любой момент могут почки отказать, или она заболеет менингитом (воспаление оболочек головного и спинного мозга). Даже если Полина выйдет из комы, останется в вегетативном состоянии». — «Но бывают же чудеса на свете!» — говорила я врачам. Те отвечали: «Чудеса бывают, молитесь», — рассказывает Яна.
Полина
Только через три месяца Полина вышла из комы. Ее перевели из реанимационного отделения саратовской больницы в паллиативное отделение в Энгельсе. Все, что она на тот момент могла, — открывать правый глаз.
— В паллиативном отделении меня учили ухаживать за дочкой: чистить трахеостому (искусственное дыхательное горло), кормить через зонд, — вспоминает Яна. — Радости моей не было предела, когда Полинка впервые зафиксировала на мне взгляд. Вскоре она стала наблюдать, как за окном падают листья. Начала разглядывать палату и яркие предметы. Я видела эту динамику!
Помню, никого не спрашивая, начала покупать ей сок, — продолжает она. — Набирала его в шприц и давала ей по капельке. Дочка чмокала губами и глотала. Глотательный рефлекс у нее сохранился! Потом Полина начала съедать сначала полбаночки, а потом и по баночке детского питания. Однажды ей попалось что-то кислое, и она сморщилась. «Вкус чувствует!» — радостно сообщила я лечащему врачу. Но он почему-то успехов Полины не замечал. Поверил, только когда нейропсихолог после осмотра сказала: «Девочка не говорит, но все понимает!»
Котенок запищал, а Полина засмеялась
Родственники Полины и жители поселка Поливановка помогли собрать деньги на функциональную кровать для девочки, аппарат для санации (очистки) трахеостомы, подгузники. Оформление инвалидности затягивалось, поэтому жить в то время им троим приходилось на мизерную пенсию бабушки. Денег едва хватало на еду.
С дочкой Яна занималась каждый день. Делала ей массаж, развешивала в комнате картинки и рассказывала о том, что на них изображено. Потом задавала Полине вопросы и просила взглядом выбрать из всех предметов тот, о котором она спрашивала. Полина успешно это делала.
— Я дочку спрашивала: «Кушать хочешь? А пить?» Она моргала глазами два раза в знак согласия. Если ответ был «нет», ее взгляд просто замирал. За несколько дней до 8 марта дочка сделала нам с мамой подарок: впервые улыбнулась. Наша кошка родила котят. Я взяла одного из них в ладошку: «Смотри, дочка, какой красавец!» Котенок запищал, а Полинка рассмеялась. Правда, беззвучно. В январе этого года я сама убрала питательный зонд и мы полностью перешли на кормление с ложечки. А в апреле была еще одна радость. К нам домой приехал врач-нейрохирург, который Полину оперировал, и сказал: «Скорее всего, девочка встанет на ноги». От его слов я просто летала, — говорит Яна.
Квоту запросили, но реабилитации так и нет
По совету нейрохирурга Яна купила подержанную коляску с откидывающейся спинкой и начала высаживать туда Полину. Сначала на несколько минут, потом — на несколько часов.
Из-за слабости мышц Полина не могла прямо держать спину и голову, но Яна верила, что дочь обязательно научится:
— Полина с детства была очень терпеливой девочкой. Упадет, расшибет коленки — тут же встанет, отряхнется и идет дальше. В 12 лет она сильно на велосипеде разбилась. С горы на повороте в забор влетела. Домой пришла, лицо белое, все в ссадинах. И ни слова о том, что ей больно. Плакать начала, только когда в комнате своей закрылась. Борец она.
Полине нужна реабилитация
По дому мне и бабушке всегда помогала, — вспоминает мама Полины. — Пельмешки, пирожки лепила, яичницу готовила. А как начнет убираться, так лучше ее не трогать. Каждую пылинку заметит. В огороде и помидоры, и лук сажала. А еще до травмы Полина очень хорошо рисовала.
Я все мечтала, чтобы она художницей стала. А теперь хочу слово от нее первое услышать. Наверное, в обморок от радости упаду.
Трахеостому-то ей недавно убрали, — говорит Яна. — Теперь Полинка дышит сама. Руки и ноги пока еще спастикой скованы, тонус в мышцах повышен, но будем заниматься. Реабилитация нужна. Квоту запросили еще в начале года. К таким детям, как Полина, у нас в Саратове специалисты обычно домой приезжают, занимаются по две недели дважды в год, но к нам так никто и не приехал. Может, в связи с коронавирусом.
Реабилитация
Полине очень нужна реабилитация под контролем специалистов. И начинать ее нужно уже сейчас, чтобы был результат. Помогите Полине встать на ноги, вернуться к полноценной жизни.
Фонд «Правмир» помогает взрослым и детям, нуждающимся в восстановлении нарушенных или утраченных функций после операций, травм, ДТП, несчастных случаев, инсультов и других заболеваний, пройти реабилитацию. Вы можете помочь не только разово, но и подписавшись на регулярное ежемесячное пожертвование в 100, 300, 500 и более рублей.