Любое насилие, а особенно убийство, в храме всегда отзывается какой-то личной болью. Но стрельба в южно-сахалинском кафедральном соборе меня задела совсем по-особенному. У меня есть знакомая монахиня, у которой так же, как и у погибшей матушки Людмилы, сын — священник, тоже монах, тоже игумен.
Недавно я оказалась у них в храме, и после всенощной мне надо было сказать ей пару слов. Но «прорваться» к матушке не так-то просто. Пока она говорила то с одним, то с другим, я успела изучить ассортимент немаленькой книжной лавки раза два. Вот почему-то и матушку Людмилу я представляю, судя по рассказам в СМИ, такой же — вечно заботящейся обо всех и всем, отвечающей на разнообразные вопросы.
И вот от этого сравнения становится совсем жутко. Ведь вот она, жизнь, не какая-то далекая, а вот такие же люди, как знакомые мне матушка и ее сын, и вот так бывает в нашей жизни…
Убийство произошло в день собора Новомучеников и исповедников Российских. Да и матушка была пострижена в монашество в честь новомученицы, святой Людмилы Петровой. В поисках информации я периодически в воскресенье заходила на Правмир и натыкалась на заголовок колонки Андрея Зайцева «Почему я не могу молиться новомученикам». И хотя статью я эту читала и понимаю, что не призывает Андрей новомучеников не почитать, а просто пытается найти ответ на вопрос «как их почитать», заголовок всё равно резал глаз.
Я вижу тут два ответа. Ответы-размышления, а не ответы-советы… Но мне и колонка Андрея показалась именно размышлением.
Первый заключается в том, что надо всё-таки смотреть на новомучеников не как на большое количество людей, пострадавших в советское время за Христа, а на каждого отдельно. Сколько их? Несколько тысяч? А как можно почитать сразу несколько тысяч? Как можно вместить? Человеческая психика просто отказывается что-либо понимать, и поэтому сердце молчит. Вот моя психика даже отказывается запомнить точную цифру. Я умею, конечно, пользоваться поисковиками, но факт есть факт, сходу я эту цифру не назову.
Совсем другой разговор получается тогда, когда мы узнаем о каждом отдельно. Конечно, мы не можем узнать обо всех подробно. Но о ком-то можем. Андрей в своем тексте упоминает мученицу Татиану Гримблит. А вот разве в ее жизни нечему учиться? А неравнодушию к судьбе совершенно незнакомых ей людей? Ведь она помогала просто тем, о ком не заботились родные и близкие, кому никто не носил передач. Без разбору: христианин это или убежденный атеист, по какой статье сидит и так далее. Мне как раз кажется, что в нашем современном мире это очень редкое качество. Про себя я точно знаю, что мне оно совсем не свойственно. Вот разве нам нечего у нее просить?
Через узнавание каждого конкретно они становятся для нас ближе. Хотя, впрочем, как мне кажется, новомученики нам вообще близки, мы знаем их не только по иконам и портретам, у нас есть их фотографии.
Их жизнь проходила в тех же условиях, что и жизнь наших бабушек-дедушек, она нам всё-таки больше понятна, чем жизнь, к примеру, святой равноапостольной Ольги. Их письма и дневники написаны тем же русским языком, на котором говорим и пишем мы. Это было совсем недавно, поэтому от этого страшно и больно. И наверно, от этого их чуть проще любить. Конечно, есть святые, далекие от нас по времени, но очень любимые. Тут нет прямой связки со временем. Преподобного Сергия Радонежского, к примеру, вообще не понимаю, как можно не любить. Но всё-таки тех, кто ближе и понятнее, полюбить проще. Возможно, это только мне свойственно, но несколько сомневаюсь в своей уникальности. А любовь и почитание где-то рядом, любовь подскажет, когда и зачем молиться каждому из них.
А вот второй мой ответ всё-таки о том, как можно молиться всем сразу. Мы все, конечно, уже привыкли к убийствам, о них нам сообщают все СМИ каждый день. Но некоторые нас задевают больше. Вот мне всегда очень непонятно и страшно, когда убивают священников. Или вот как в воскресенье — убивают совершенно беззащитных людей в храме. Их, новомучеников, вот так же убили. Ни за что. Только за то, что каждый из них жил так, как ему казалось верным. И у меня какое-то наивное и детское желание — молиться им, чтобы не повторялось этого больше. Да, современные нам убийства не такие, как тогда. Но менее страшными они от этого не становятся.
И, конечно, о том, чтобы никогда-никогда не повторилось того, что было с ними — тоже. Потому что насколько это на самом деле страшно, мы даже представить не можем. И дело даже не в нас самих. За себя-то не так страшно. А вот за близких и родных — страшно было бы очень. Сколько в вашем близком окружении христиан? Много? И в моем немало. И мне очень не хочется за них бояться. И так хватает поводов для беспокойства. Давайте обойдемся «мирными» поводами вроде здоровья и каких-то бытовых проблем…
Об этом, конечно, сложно молиться искренне каждый день. Мне не под силу совершенно точно. А вот слова святителя Тихона: «Умереть легко, очень легко. Гораздо тяжелее жить для Христа и Церкви», — которые Андрей приводит в эпиграфе к своему тексту и которые я тоже люблю, нам забывать точно нельзя. Это относится к любому времени. К нашему тоже. Разве что умереть нам не так легко, а вот жить для Христа — всё так же тяжело. И мне на самом деле кажется, что это тоже — к ним, к новомученикам, в том числе. Ведь не только их мученические кончины важны, но и жизни — тоже. Вот, мученица Татиана Гримблит о том же писала:
Я молю, пошли мне силы,
Чтоб служила до могилы
Одному Тебе.
(1920)
Фото: памятник расстрелянным священникам в г. Шуя