Понятие чуда в христианстве и исламе

“Татары: И Мухаммед творил много чудес <…> Так, в одно время <…> он разделил луну пальцем надвое и потом соединил ее; заставил говорить верблюда, камень и дерево, маленькие камешки, бывшие у него на ладони, прославляли его; с самого раннего времени и до смерти белое облако осеняло его <…> Всех же чудес невозможно и пересказать.

Колостов: Мне кажется, достаточно и высказанных вами чудес, чтобы видеть, сколь велики и дивны чудеса творил Мухаммед, но <…> все они почти бесполезны для людей. Истинные посланники Божии исцеляли больных, возвращали зрение слепым, очищали прокаженных, воскрешали мертвых и т. п. А Мухаммед исцелил ли хотя одного больного? Нет. Возвратил ли зрение слепому? Нет. Очистил ли прокаженного? Нет. Заставлял ли немых говорить? Нет. Воскрешал ли мертвых? Нет и все нет”¹.

Этот отрывок из рядового миссионерского дореволюционного произведения очень хорошо очерчивает столкновение двух различных пониманий смысла сверхъестественных явлений. Искренняя вера мусульман в то, что чудеса призваны служить прославлению пророка, сталкивается с не менее искренним убеждением христианина, что главное назначение чудес в принесении пользы людям.

Такой конфликт пониманий имеет под собой глубокие корни. Действительно, в исламе чудо — это прежде всего знамение, тогда как в христианстве — сверхъестественное вспоможение отдельной личности или же группе людей. Особенно ярко видна принципиальная разность этих подходов к пониманию чудесного в одном древнем хадисе. Передают, что когда Мухаммеду рассказали о хождении Христа по воде, то он ответил: “Да будет милостив Аллах к брату нашему, Исе! Будь у него больше уверенности, он смог бы ходить и по воздуху”². Для Мухаммеда чудо хождения по воде отображало как раз визуальную проекцию степени приближенности к Богу, но Сам Христос, как мы помним, шел по воде просто для того, чтобы перейти на другой берег!

Четче очертить различия этих подходов и выявить причины, лежащие в их основании, и призвана данная статья.

Чудеса в Коране, Ветхом и Новом Завете

«Мусульманские богословы подробно рассматривали теорию чудес и классифицировали чудеса святых как карамат, “хариз­ма­тические деяния”, а чудеса пророков — как муджизат, “не­повторимые деяния”. Эти два типа чудес всегда четко различались»³. Считалось, что “если чудо-муджиза помогает пророкам публично проповедовать свои учения, то чудо-карама дается мусульманскому святому в знак правильности избранного им пути и не подлежит разглашению”⁴. Приведенный в начале фрагмент христиано-мусульманского спора относится, конечно же, ко второму типу, и в этой главе речь пойдет имено о чудесах этого типа, чудесах-муджизат.

Примерно то же, что показал нам процитированный выше суфийский хадис, можно увидеть, если сравнить первое чудо Христа по Корану с первым чудом, совершенным Им по Евангелию. Согласно Корану, первым чудом Сына Марии было то, что Он, в младенческом возрасте, чудесным образом на руках у Матери заговорил с иудеями, свидетельствуя о Себе как о пророке, которому будет ниспослано Писание (Коран 19.31–34). Согласно же Евангелию, первое Свое чудо воплотившийся Сын Божий сотворил на браке в Кане Галилейской, когда по просьбе Своей Матери превратил воду в вино, дабы избавить от позора бедных брачующихся, у которых вина недоставало, и сотворил так, что это, как подчеркивает Евангелист, осталось неизвестным даже присутствовавшим на свадьбе.

Другое чудо Исы-Иисуса, описанное в Коране, — чудесное явление трапезы (Коран 5.112–115), имеет явную параллель с евангельским чудом умножения пищи и насыщением нескольких тысяч пришедших услышать проповедь Христа (Мф 14:15–21; 15:32–38; Мк 6:35–44; Лк 9:12–17; Ин 6:5–13). В истории, рассказанной в Коране, Апостолы просят явить им (!) трапезу как доказательство пророческих полномочий Исы: «Boт cкaзaли aпocтoлы: “O Иca, cын Mapйaм! Moжeт ли твoй Гocпoдь низвecти нaм тpaпeзy c нeбa? <…> Mы xoтим пoecть c нee, и ycпoкoятcя нaши cepдцa, и бyдeм мы знaть, чтo ты cкaзaл нaм пpaвдy, и мы бyдeм o нeй cвидeтeлями”. Cкaзaл Иca, cын Mapйaм: “Aллax, Гocпoди нaш! Hизвeди нaм тpaпeзy c нeбa! Этo бyдeт пpaздникoм для пepвoгo из нac и для пocлeднeгo и знaмeниeм oт Teбя» (Коран 5.112–114)⁵. В Евангелии инициатива чудотворения исходит от Самого Христа, и мотивация его совершенно иная: Иисус же, призвав учеников Своих, сказал им: жаль Мне народа, что уже три дня находятся при Мне, и нечего им есть; отпустить же их неевшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге (Мф 15:32).

С достаточной степенью осторожности можно сказать, что в исламском представлении о чудесах, совершенных пророками, в том числе и кораническим Исой-Иисусом, личностная мотивировка, основополагающая для Евангелия, совершенно не находит себе места. Чудо-муджиза — “это деяние, совершаемое пророком по воле Бога как доказательство его права на пророчество. Чудеса являются знамением связи пророка с источником откровения”⁶. В этом смысл пророческих чудес по Корану, таков он и для мусульманского богословия. Мысль о том, что единственного умершего сына вдовы Христос воскресил лишь потому, что сжалился над нею (Лк 7:13), для последовательного мусульманского богословия непонятна и неприятна, и именно потому, что подобная индивидуализация не имеет основания в этой религиозности, тогда как для христианства основание столь пристального внимания к человеческой личности обусловлено догматическим фактом личностного вочеловечения Бога-Слова, посредством которого каждая человеческая личность призвана к обожению. Это непонимание и неприятие хорошо иллюстрирует пример известного мусульманского апологета ХХ века Ахмада Шалаби, который отрицал Евангельские чудеса Христа на том основании, что, по его мнению, они походили на театральное действо без какой-либо цели. Он протестовал: “Бог привел к смерти, а Иисус оживляет”⁷. Единственной целью чудес может быть лишь доказательство достоверности миссии пророка.

Да, и в Коране также говорится о воскрешениях мертвых и чудесных исцелениях больных, совершенных Иисусом, однако не стоит тем самым вводиться в заблуждение, — это не более чем инклюзивный элемент синкретичной религиозной системы, коей, безусловно, является ислам. Сказания об этих чудесах появились в исламе лишь как заимствование из христианства, и потому вполне естественно, что они переосмысляются мусульманами исходя из собственного понимания чуда.

Ключевую роль в этом переосмыслении играет уже упоминавшееся понятие мусульманского богословия муджиза;мн. число муджизат, — совокупность “чудес, которые пророк с позволения Бога может демонстрировать в качестве подтверждения истинности своей пророческой миссии”⁸. Воспринимаемые через призму этого понятия исцеления и воскрешения, совершенные кораническим Исой, встраиваются таким образом в довольно цельную картинку: “современники Мусы (Моисея) известны своими значительными достижениями в области иллюзионизма. Но его муджиза победила лучших иллюзионистов Египта. Современники Исы (Иисуса) славились своими достижениями в области медицины, но Иса со своим муджиза — лечить неизлечимые болезни и возвращать к жизни покойников, — был уникален. Арабы, современники Мухаммеда славились высокими достижениями в области риторики и поэзии. Самым величественным муджиза Мухаммеда был Коран. Ни одному арабскому поэту во время своих публичных выступлений не удалось предложить равное ему творение”⁹. Вполне очевидно, что при таком понимании совершенно нивелируется личностная мотивировка совершения чудес, основополагающая в христианстве (вспомним: чего ты хочешь от Меня? — Господи! чтобы мне прозреть. — прозри! (см. Лк 18:41–42)).

В этой связи очень красноречив 43-й аят 3-й суры, содержащий квинтэссенцию миссии Исы и вложенный в его же уста: “Я пpишeл к вaм co знaмeниeм oт вaшeгo Гocпoдa. Я coтвopю вaм из глины пo oбpaзy птицы и пoдyю в нee, и cтaнeт этo птицeй пo извoлeнию Aллaxa. Я иcцeлю cлeпoгo, пpoкaжeннoгo и oживлю мepтвыx c дoзвoлeния Aллaxa. Я cooбщy вaм, чтo вы eдитe и чтo coxpaняeтe в вaшиx дoмax. Пoиcтинe, в этoм — знaмeниe для вac, ecли вы вepyющиe!”. Очень показательно, что оживление глиняных птичек (сюжет, восходящий к апокрифическому “Евангелию детства”) ставится в одном ряду с оживлением мертвых и исцелением больных людей. Это естественно, поскольку смысл чудес здесь заключается не в облегчении человеческих страданий, а в доказательстве истинности пророческой миссии.

Средневековый мусульманский богослов аль-Мутанна говорил, что Иисус исцелил слепорожденного и прокаженных именно для того, чтобы тем самым доказать иудеям, что Он — пророк, “поскольку прирожденная слепота и проказа неизлечимы”¹⁰. Такое видение коренным образом противоречит христианской традиции восприятия исцелений, совершенных Христом: “Спаситель знал их (иудеев — Ю. М.) ослепление и потому творил чудеса не для их убеждения, а для того, чтобы других исправить”¹¹, — писал великий христианский подвижник святитель Иоанн Златоуст за двести лет до появления ислама.

Cходным образом в мусульманской традиции переосмысляются и чудеса воскрешения мертвых, так что они, также теряя личностную мотивировку, и вовсе превращаются в нравоучительные интермедии. Один характерный пример. «Передают, что однажды, когда Иисус проходил через кладбище, он остановился и вознес моление: “О Господи, благоволением и милостью Твоею да воспрянет один из умерших!”. Земля расступилась и высокая фигура восстала из праха. “Кто ты?”, — спросил Иисус. Человек назвал свое имя. “Когда ты умер?” — “Две тысячи семьсот лет назад”. — “Что ты ощущаешь, будучи мертвым?” — “Горький вкус смерти, что и сейчас со мной”. — “Что сотворил Господь, чтобы сделать смерть столь неприглядной для тебя?” — “С тех пор как я умер, претерпевал я непрестанное дознание касательно доли имущества сирот, которую я присвоил себе, и доныне приходится мне расплачиваться за это”. Сказав так, он сошел в могилу»¹².

Говоря о чудесах Мухаммеда, нельзя не отметить, что в Коране неоднократно отрицается возможность совершения им каких-либо чудес (см. Коран 13.8; 17.90–95; 25.58 и др.), что не помешало, впрочем, возникновению уже в самом раннем времени преданий о многочисленных чудесах, совершенных “про­ро­ком”, некоторые из которых были приведены во вступлении.

Однако на основании этого отрицания делать тот вывод, что “в кораническом тексте чудеса — дело, не очень достойное настоящего пророка”¹³, было бы в корне неверным. Чудеса Мусы-Моисея известны. Дауд-Давид повелевает неживой природой (Коран 21.79). Сулейман-Соломон по Корану обладает чудесными способностями разговаривать с животными, шайтанами и джиннами и повелевать ими (Коран 27.16–45). Юсуф-Иосиф провидит будущее (Коран 12.42). Иса-Иисус оживляет глиняных птичек (Коран 3.43), исцеляет больных, низводит с неба стол, полный пищи (Коран 5.113–114). В Коране имеются сказания и о чудесах, происшедших не с пророками, а с обычными людьми. Таков, например, рассказ о путнике, умершем и воскрешенном Богом через сто лет вместе со своей ослицей и пальмой, у которой он остановился (Коран 2.261), или об отроках, невредимо проспавших по воле Бога в пещере 309 лет (Коран 18).

Нет, чудо занимает в Коране свое определенное, законное и далеко не последнее по важности место. Помимо обсуждавшегося уже понятия муджиза, которое действительно очень близко мировоззрению Корана, чудо в последнем имеет и свое внепророческое осмысление. Весь тварный мир со всеми его естественными процессами, все перипетии определенной Всевышним судьбы свидетельствуют о могуществе, силе и разумности Бога. Но чудо — это свидетельство высшего порядка. Это водораздел, после которого ответственность человека достигает критической точки: если после явного чуда он не уверует, то будет подвергнут немедленной страшной каре (Коран 5.115 и др.).

Однако и в таком осмыслении чудо, как можно заметить, не вырастает из мусульманского представления о нем лишь как о свидетельстве. То “отделение создания от Создателя, которое Мухаммедом было провозглашено безграничным и бесповоротным”¹⁴, не позволяет допустить личное участие и глубокую личную заинтересованность Бога в этой земной жизни созданного Им человека, со всеми ее мелочами и повседневным бытом, жизни, которая, как верят христиане, была освящена Его ипостасной, исторически реальной сопричастностью ей.

Если мы обратимся к Ветхому Завету, то увидим, что в нем присутствуют и сосуществуют и чудеса-знамения, и чудеса-вспоможения. Так, чудо Илии с огнем (3 Цар 18:15–38) — типичный пример знамения, тогда как воскрешение Елисеем отрока Сонамитянки (4 Цар 4:18–37) — столь же типичный случай сверхъестественного вспоможения. Можно даже сказать, что знамения в Ветхом Завете доминируют — И сказал [Господь Моисею]: вот, Я заключаю завет: пред всем народом твоим соделаю чудеса, каких не было по всей земле и ни у каких народов; и увидит весь народ, среди которого ты находишься, дело Господа; ибо страшно будет то, что Я сделаю для тебя (Исх 34:10). Из многочисленных случаев употребления в Ветхом Завете слова “чу­деса” (ъBам€фђр„), большая часть употреблена в прямой связке с “знамениями” (ъъКаКдИ), что заставляет предположить доминирую­щее (но все же не единственное!) понимание смысла чудес как особого вида знамений¹⁵.

Однако в Новом Завете все кардинально меняется. При обилии чудес (t¦ qaumЈsia), знамения (t¦ shme‹a) не просто отходят на второй план, их не просто становится меньше, — можно сказать, что они принципиально отвергаются. Христос отвергает предложение сатаны совершить знамение, бросившись со стены храма и оставшись невредимым (Мф 4:5–7; Лк 4:9–12). Христос неоднократно отвергает прямые требования фарисеев явить им знамение (Мф 12:39; 16:4; Мк 8:12; Лк 11:29; Ин 2:18–19), говоря: для чего род сей требует знамения? Истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение (Мк 8:12). Более того— даже когда Иоанн Креститель посылает своих учеников, которые не вполне понимали, Кто есть Иисус (Ин 3:25–26), спросить: ожидать ли нам другого? (а не “ожидать ли мне другого”), желая, чтобы Христос как-то лично, по-особенному убедил бы их¹⁶, то Господь отвечает им таким образом, что и общеизвестных совершенных Им чудес достаточно для того, чтобы уверовать тому, кто желает верить Богу (Мф 11:2–5; Лк 7:19–22). Даже для них Он отказывается совершать специальные знамения.

Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи (Мф 12:39–40); Род сей лукав, он ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был знамением для Ниневитян, так будет и Сын Человеческий для рода сего (Лк 11:29–30). Каково значение этих слов? Очевидно, что в том, что Господь и так делает, уже заключено знамение. Ведь Иона — едва ли не единственный пророк Ветхого Завета такого масштаба, который не творил вообще никаких чудес (на что указывал еще преподобный Ефрем Сирин¹⁷)! И смысл ответа Иоанновым ученикам именно таков.

Итак, как мы видим, для Нового Завета это смещение акцента в понимании чуда имеет принципиальное значение. На наш взгляд, это может быть связано с тем, что с пришествием Христа качественно изменились отношения человека и Бога¹⁸. Когда Сам Бог рядом, знамения излишни. Не случайно столь много знамений в Ветхом Завете; они — атрибут, неотъемлемая часть закона, который исполнен пришествием Христа (Мф 5:17).

По апостолу Павлу, закон был нужен для познания греха, по пришествии же Спасителя мы получили оправдание и действительное освобождение от греховных уз (см. Рим 3:20). И продолжение исполнения этого самого по себе благого и богоданного закона после краеугольного для истории человечества события Воплощения, после качественного изменения отношений человека и Бога, может даже навредить человеку, ибо делами закона не оправдается никакая плоть (Гал 2:16). Такое механическое, уже безблагодатное исполнение закона, которое в трансформированном виде безусловно сохраняется и у мусульман, ставит преграду между исполняющим и Христом, ибо если законом оправдание, то Христос напрасно умер (Гал 2:21).

И, как представляется, “голое” чудо-знамение отвергается Новым Заветом именно в комплексе общего преодоления ветхого закона греха и смерти посредством нового закона жизни во Христе Иисусе (см. Рим 8:2).

Таким образом священные тексты христианства и ислама стоят на взаимоотторгаемых позициях по вопросу о смысле и месте сверхъестественных явлений в человеческой жизни и Священной истории.

Чудеса святых

Известно, что богословие ортодоксального ислама не признает культа святых. Тем не менее в массовом сознании рядовых мусульман, в суфизме и во многом близком к нему шиизме он испокон веков занимает определенное место и имеет свою богатую историю и сложившиеся традиции. Несмотря на чуждость этого культа кораническому исламу, он все же носит на себе неизгладимый отпечаток общего мусульманского мировоззрения, а близость и безусловно некоторая зависимость его от аналогичного христианского почитания святых тем более делают интересным сравнения, поскольку тем ярче оттеняют различия.

В этой главе разговор пойдет о совершаемых этими святыми “харизматических” чудесах, чудесах-карамат.

Эти чудеса, приписываемые почитавшимся вали, мусульманским святым, “друзьям Аллаха”, внешне достаточно разнообразны. Так, “один чудотворец в Нисибине мог ходить по воде и останавливать течение Джейхуна. Другой из воздуха извлекал драгоценности, а вокруг одного чернокожего факира в Абадане вся земля сверкала от золота так, что его гость в страхе бежал прочь. Один испытывает со своим ослом чудо Валаама <…> Другой смеется, будучи уже трупом, так что никто не соглашается его обмыть <…> На кающегося суфия близ Каабы слетела с неба записка с отпущением как уже содеянных грехов, так и всех будущих <…> По команде отца ордена египетских суфиев Зу-н-Нуна его ложе само перемещалось из угла в угол его дома. Другой суфий сдвинул гору. А основателю суфийского движения ас-Сари сама Вселенная в образе старой женщины подметала пол и заботилась о пище”¹⁹. “Абу Исхаку Харави ночью гурии делали ложе из своих кос. Бу Йазид просит Аллаха уведомить землю о его (Бу Йазида) любви, в результате чего происходит землетрясение. Харарани, держа слово, приходит с того света к смертному одру своего ученика”²⁰. Того же рода и шиитские рассказы о чудесах Али и его семьи. “Али <…> заставляет исчезать страшных львов, обращает вспять воды Евфрата <…> Сам Аллах придерживает заход солнца для того, чтобы Али успел совершить вечернюю молитву”²¹. Отрубленная голова сына Али Хасана, хранящаяся в одной из мечетей, продолжает время от времени цитировать отрывки из Корана²².

Помимо вышеописанного, нередки случаи прозорливости²³, а также проявлений сверхъестественной кары обидчикам святого (карательные чудеса), на которых мы остановимся более подробно чуть ниже, и экстериоризации, то есть одновременного присутствия святого в разных местах.

Куда менее впечатляющими на этом фоне кажутся чудеса христианских святых. Можно взять для сравнения такой выдающийся и пользующийся читательской любовью на протяжении столетий памятник христианской агиографии как “Собесе­до­ва­ния” святителя Григория Двоеслова, из четырех книг которого одна целиком посвящена описанию чудес святого Венедикта. Что же это за чудеса? По молитвам святого разбитое сито, взятое в долг его кормилицей, чудесным образом оказывается целым (2.1). Нищий гот, живущий при монастыре, очищая место на берегу озера от бурьяна, роняет железо косницы в омут. Святой Венедикт приходит и бросает деревянную рукоять следом; железо всплывает и само накладывается на рукоять. Святой отдает орудие готу со словами: “возьми, работай и не печалься” (2.6). По приказу святого ворон уносит отравленный хлеб из монастыря (2.8). По его молитве братия во время строительных работ с легкостью поднимают огромный камень, который до того никак не могли осилить (2.9). В другой раз по молитве святого отчаявшийся должник находит при дороге у его кельи как раз столько золотых монет, сколько ему было необходимо для возврата долга (2.27). Во время голода в кладовой монастыря, опять же по молитве святого, пустая бочка наполняется маслом (2.29). Помимо этих чудес присутствуют также воскрешения двух мертвых (2.11,32), исцеление прокаженного отрока (2.27) и душевнобольной женщины (2.38) и избавление от демона (2.30).

Казалось бы, в своей основной массе что это за чудеса? Камень помог поднять, топор выловил! Ни огня с неба, ни луну надвое, ни реку вспять. Однако мы должны понимать, что нищему, добывавшему себе пропитание топором, взятым в долг и по случайности утратившему его, в этот самый момент не нужны ни огонь с неба, ни оживление глиняных птичек: ему нужен топор, именно этот топор. И внимание христианской святости к простым проблемам конкретного человека являет собой проявления того же духа Христова.

Конечно же, было бы неверным говорить, будто среди многочисленного и обширного мусульманского агиографического материала совершенно отсутствуют чудеса-вспоможения; вовсе нет. Так, среди чудес Хабиба ал-Аджами, описываемых Аттаром, приводится случай, когда благословение Хабиба помогло старой женщине найти ее сына²⁴. Шейх Наджм ад-Дин сыну другой женщины помог сделать карьеру²⁵. У Бухари и Муслима среди описаний чудес самого Мухаммеда приводится и следующее, возводимое к Имрану ибн Хусайну: «Однажды ночью, когда посланник Аллаха был в пути вместе со своими сподвижниками и их стала мучить жажда, он послал на поиски воды двоих из них, указав, в каком месте они найдут женщину с верблюдом, на котором будут навьючены два кожаных бурдюка, и приказав привести ее к нему. Посланные отправляются и в скором времени находят ее. Она оказывается язычницей, не признающей Мухаммеда пророком. Тем не менее она прибывает к нему. Мухаммед велит отлить воды из ее бурдюков в сосуд, затем произносит что-то над этим сосудом, после чего вода в бурдюках чудесным образом умножается, так что хватает наполнить мехи всем присутствующим. Мухаммед приказывает отблагодарить женщину съестными припасами и возвращает ей бурдюки, полные водой со словами: “Поезжай! Поистине, мы ничего не взяли из твоей воды, это Аллах напоил нас!”. Женщина возвращается в свое селение, рассказывает о случившемся, после чего жители селения явились к посланнику Аллаха и все до единого приняли ислам»²⁶.

Чудеса-вспоможения, конечно, встречаются у мусульманских святых, но у христианского читателя не может не вызывать удивления, сколь ничтожен их удельный вес в общей массе описываемых чудотворений. Подобное отмечали и другие исследователи. Мишель Шодкевич, рассматривая Ханафи как типичного мусульманского святого, после описания ряда карательных чудес, замечает: “примечательно, что многословный Батануни (жизнеописатель Ханафи — Ю. М.) ничего не сообщает о чудесах своего персонажа в главе, где можно было бы ожидать блистательных проявлений его святости: время, в которое жил Ханафи, отмечено эпидемиями и голодом. Во время таких бедствия обычно обращаются к святым с просьбой о заступничестве, но в рассказе о жизни Ханафи нет и намека на факты подобного рода”²⁷.

Безусловно, уже сама народная компонента мусульманского культа святых обуславливает в нем необходимость отдельного пласта чудес-вспоможений. Люди любят прибегать к помощи святых, надеясь на их сверхъестественную помощь.

Остановимся теперь подробнее на одном из видов чудес, а именно на чудесах карательных. Аннемари Шиммель называет фразу “когда он гневается, Господь мстит его обидчикам” среди наиболее употребительных для обозначения святости человека и в современной мусульманской среде²⁸.

Карательные чудеса присутствуют в жизнеописаниях как христианских, так и мусульманских святых, однако они обнаруживают одно существенное отличие, вполне вписывающееся в общее русло, намеченное ранее. Можно сказать, что мусульманские описания чудес такого рода имеют целью внушить страх перед Богом, в то время как аналогичные христианские сказания подчеркивают Божие милосердие к человеку.

Так, упоминавшийся уже Ханафи “отправляет ученика ходатайствовать перед несправедливым судьей, а тот отвечает оскорбительной запиской. Ханафи рвет записку и сообщает, что с ним поступят так же, как и с его посланием. И вот дом судьи разрушен по приказу султана, его богатства конфискованы, а сам он брошен в тюрьму. Хранитель печати удивлен, видя святого в окружении впечатляющего кортежа сановников: это обычай правителей, говорит он, а не святых. Подобная дерзость дорого ему стоила: он был смещен и приговорен к смерти <…> Служанка суфийского монастыря по имени Барака неосторожно разоблачает чудо, свидетельницей которого она оказалась. Ее разбивает паралич и она оказывается прикованной к постели до конца дней своих”²⁹.

Будучи пьяным, ученик Наджм ад-Дина превозносится над своим престарелым учителем. Узнав об этом, Наджм ад-Дин в гневе проклинает его. Испугавшись, ученик приносит покаяние, на что учитель отвечает: “Раз ты просишь прощения, то веру и религию свою ты спас, но голова твоя пропадет”, и позже ученика обезглавливают³⁰. После незаконного убийства другого своего ученика Наджм ад-Дин произносит длинный перечень городов, которые будут в наказание за это разрушены. Позже он сожалеет, что предал разрушению столько городов, но остановить действие своего проклятия не в силах³¹.

В свою очередь в христианских описаниях чудес такого рода доминирует такая особая черта, как прощение обидчика и отмена наказания. Так, святой Иоанн Мосх в своем “Луге Духовном” приводит рассказ, записанный со слов охотника-сарацина, который, будучи однажды на охоте, увидал монаха-отшельника и возымел желание ограбить его. Но как только он к нему приблизился, то вдруг замер и не смог больше двинуться ни на шаг, и так простоял двое суток. Наконец сарацин взмолился: “Ради Бога, Которого ты чтишь, отпусти меня”. “Ступай с миром”, — ответил инок, после чего охотник получил возможность уйти с места, на котором стоял³². В “Древнем Патерике” приводится история о том, как диакон Пафнутий был оболган из зависти одним из старцев, и после того, как святой добровольно приянял епитимью за преступление, которого не совершал, оклеветавший старец стал одержимым, но по молитве святого Пафнутия демон оставил его³³.

В контексте приведенных здесь случаев не может не придти на память сравнение с Ветхим Заветом, где, как известно, пророк Елисей совершил карательное чудо над поносившими его детьми (4 Цар 2:23–24) совершенно в том же духе, что и описанные чуть выше мусульманские примеры.

В этой связи очень интересным и важным является одно замечание блаженного Феодорита Кирского. Описывая в своей “Истории боголюбцев” случай, когда ведущие себя непристойно перед святым Иаковом Низибийским девицы были поражены сединой, после чего святой изъявил желание помолиться о том, чтобы им вернулся прежний цвет волос, блаженный Феодорит, удивляясь мягкости и кротости поведения святого Иакова в сравнении с поведением в сходном случае пророка Елисея, замечает: “Иаков, имея подобную Елисеевой силу, действовал в духе кротости Христа и Нового Завета”³⁴. Это — ключевые слова, выявляющие всю суть отличия карательных чудес Ветхого Завета и примыкающих к ним по характеру чудес мусульманского мира от подобных же чудес Нового Завета и святых подвижников христианства.

Возможно, что примеры, приведенные выше, несколько упрощают реальное положение дел; на самом деле, конечно же, и в христианстве встречаются случаи (в том числе и в Новом Завете — Деян 5:1–10; 13:8–12) фатально карательных чудес. Но перенос акцента со страха Божия на Божие милосердие уже не меняется, и фатально карательные чудеса также часто осмысляются в свете Божиего милосердия. Так, например, преподобный Исидор Пелусиот эпизод с Ананией и Сепфорой, описанный в 5-й главе книги Деяний, комментирует следующими словами: “наказание согрешивших было не делом жестокости премудрого Петра, но делом назидания человека предведущего, наперед исцеляющего грехи людские. Ибо, начав сеять семена Евангелия и вскоре увидев возникшие плевелы, премудро исторг их без замедления, чтобы, умножившись с пшеницею, не соблюлись они будущему огню на сожжение”³⁵.

В отличие от чудес пророков (муджизат), чудеса святых (ка­ра­мат) вызывали к себе явно неоднозначное отношение среди мусульман. Многие великие учителя суфизма считали чудеса такого рода ловушками на пути к Богу.

Так, рассказывали, что «когда шейх ал-Бистами (ум. 874 г. — Ю. М.) услыхал, что некий чудотворец за одну ночь добирается до Мекки, то сказал: “Дьявол, преследуемый проклятием Аллаха, за один час проходит расстояние от восхода солнца до его заката”. А когда услыхал, что кто-то ходит по воде и летает по воздуху, то изрек: “Птицы летают по воздуху, а рыбы плавают в воде”»³⁶. А «когда Абу Саида ибн Аби-л-Хайра (ум. 1049 г.) спросили, какие чудеса числятся за неким суфием, он возмутился и ответил: “разве не величайшее чудо, что мясник, сын мясника вступил на мистический Путь <…> и что к нему приходят бесчисленные посетители, жаждущие получить его благословение?”»³⁷. Отрицал чудеса также и ат-Тустари (ум. 886 г.), который заявлял, что самым большим чудом является исправление дурной черты характера.

Это отвращение к чудесам выразилось в одном суфийском хадисе, приписывающем Мухаммеду изречение: “Чудеса — месячные мужчин”. “Это изречение <…> означает, что чудеса проходят между человеком и Богом. Как муж избегает сношения с женой в те дни, когда она нечиста, точно так же Бог отказывает в мистическом единении тем, кто совершает чудеса”³⁸.

Каковы причины недоверия к чудесам-карамат? Просмотрим некоторые отрывки…

«Суфии часто совершали чудо “приятия на себя бремени больного”. Для этого необходимо очень сильное таваджжух, сосредоточение больного и целителя друг на друге; но считается, что шейх и его ученик всегда пребывают, если так можно выразиться, на одной и той же волне»³⁹.

“Для излечения болезней часто используются религиозные формулы. История о том, как святой исцелил глухую девочку, прошептав ей призыв на молитву, — только один пример из длинного списка чудесных исцелений, совершенных святыми при помощи формул зикра или молитв”⁴⁰.

Однажды Абу ал-Адйан, мистик Х века поспорил с зороастрийцем, что сможет пройти невредимым через огонь, поскольку огонь сжигает лишь с Божиего соизволения. Он в самом деле прошел огонь и ошеломленный зороастриец принял ислам. Ночью же святой обнаружил у себя на ноге волдырь. Он сказал слуге, что волдырь, должно быть, появился в тот самый момент, когда он очнулся от транса, выходя из огня, и добавил: “А если бы я пришел в себя, находясь в огне, я бы сгорел до тла”. То есть его сохраняла сила транса⁴¹.

Приведенные тексты и выражения свидетельствуют о том понимании, что чудеса мусульманских святых происходят в силу некоего обретенного свойства или способности использовать сокрытые силы человеческого естества либо ритуальных формул, но не в силу личного участия Бога в каждом из этих чудотворений. Вот как на эту тему выражается один из современных суфийских авторов: “суфии относятся к чудесам спокойно, считая их следствием работы определенного механизма (курсив наш — Ю. М.), который будет оказывать влияние на человека в той мере, в какой он будет находиться в гармонии с ним”⁴². Источник такого рода чудес находится как бы вне Бога и Его воли, что, вероятно, и смущало отдельных строгих мусульманских подвижников, стремившихся максимально сосредоточиться на Единственности Бога. Именно потому ортодоксальное богословие ислама “подлинными чудотворцами признало только доисламских пророков”⁴³.

Христианское представление о чудесах, совершаемых святыми, совершенно иное. Святой предстоит пред Богом, всецело живет в Боге, и Бог как сыну и наследнику по благодати дает ему силу дерзновения в молитве и скоро удовлетворяет ей. Но при этом подлинным совершителем чуда всегда является Он Сам, точнее же, это происходит синергийно: личность святого также не выключена из этого процесса. Представление о механическом, неизбежном и неотвратимом последствии проклятия даже со стороны самого его “автора”, как в описанных выше случаях с Наджм ад-Дином, в христианстве совершенно немыслимо.

Даже при позитивном осмыслении чудес-карамат оказывается, что и они по своему значению не выходят за рамки представления о чуде лишь как свидетельстве. “Все эти способности суть лишь демонстрации ad usum populi⁴⁴ того, что они (то есть святые) обладают единственно значимым знанием — тем, что называется ильм би-л-лях, знанием о Боге”⁴⁵.

Расхождение

Обозначенное выше и проиллюстрированное примерами расхождение между христианством и исламом в понимании смысла и цели чудесных явлений обусловлено целым комплексом причин.

Первая из них — кардинальное отличие представления христиан и мусульман о соотношении Бога и человека. Согласно христианскому учению, Господь Иисус Христос пришел к человечеству в целом и к каждому человеку в отдельности. Именно православное понимание вочеловечения Бога как воипостазирования придает христианским историям с чудотворениями неповторимо личностный оттенок, свойственный лишь христианству. Между человеком-личностью и Богом-Личностью христианство утверждает личностные отношения, ставшие возможными благодаря личному подвигу Личности Богочеловека Христа. И этот личностный акцент не может не оказывать влияния и на характер совершаемых чудес.

Не секрет, что само понятие “личность” выработано христианской богословской культурой в процессе поиска адекватной тринитарной и христологической терминологии, и потому впол­не резонен вопрос о правомерности использования его для объяснения понятия, принадлежащего совершенно другой культуре, не имеющей в своей основе тайны Триединства. Существует немало оснований считать, что мусульмане понимают личностность Бога неким совершенно отличным от христиан образом и вкладывают в это слово нечто совсем иное, нежели христиане.

Это находит отражение и в бытовом сознании современных мусульман. Так, одна обратившаяся впоследствии знатная пакистанская мусульманка писала в своих воспоминаниях, что главным, что смущало ее в христианстве, было то, что ей “казалось, что христиане <…> сделали Бога Личным”⁴⁶. О подобных проблемах упоминают и христианские миссионеры, работающие в арабских странах: “На языках исламского мира эти истины объяснить довольно сложно. Например, в арабском слово личность имеет оттенок парень или приятель. Говоря о Боге, мусульманин никогда не назовет Его личностью. В исламе Бог — иной Святой”⁴⁷. Интересно, что при подготовке “Декларации о евреях и нехристианах” на II Ватиканском Соборе в разделе, касающемся ислама, из-за невозможности найти в арабском языке точный эквивалент понятию “личный Бог” оно было заменено в окончательном проекте определением “сущий” (ал-каййум). Вариант шахсий был отвергнут, поскольку в арабском этот термин имеет оттенок телесности и с точки зрения исламского учения о Боге неприменим к Божественной сущности⁴⁸. И действительно, среди направлений и тем, по которым шла работа средневековых мусульманских философов и богословов, нет ничего аналогичного или хотя бы схожего с христианскими спорами о соотношении природы и ипостаси (личности) в Боге. Предметом рассмотрения мусульманских богословов служили такие атрибуты Бога как знающий, могущественный, живой (сущий), благородный, вечный и их соотношение с Божественной сущностью⁴⁹. Вопроса о соотношении природы и личности в Боге, повторим, не стояло, что естественно, поскольку для такой постановки вопроса не было никаких предпосылок.

Но может ли быть адекватным понимание, если отсутствует адекватный термин? Это большой и серьезный вопрос, который заслуживает отдельного рассмотрения. Здесь же в виде предположения хочется высказать мысль, что одним из ключевых (во всяком случае с религиозной точки зрения) отличий в понимании личностности Бога является христианское представление о Боге как о Любви (1 Ин 4:8). “Бог — совершенная личность, потому Он и любовь совершенная”⁵⁰ — писал святитель Николай Сербский о той же органической связи этих двух понятий.

Мусульманские подвижники были по-своему велики, но их аскеза “основывалась на том, что Аллах, сотворив однажды этот мир, с тех пор даже не взглянул на него”⁵¹, тогда как подвижники христианства брали на себя подвиг ради той любви Божией, которой так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин 3:16).

Да, и в исламе многие мистики также много говорили о любви к Богу. Но любовь, о которой они говорили, которую воспевали и к которой стремились — любовь рабская, и по их же собственному признанию, «высочайшей честью, даруемой Богом, является наименование “Абдалла” (раб Бога)»⁵². “Любить Бога — значит любить покорность Богу”; “истинная любовь — это повиновение Возлюбленному”; таковы объяснения, принадлежащие самим суфиям⁵³. А в христианстве человек призван к сыновней, а не рабской любви к Богу. Христианская любовь — это любовь, осмысляемая сквозь призму факта самопожертвования Бога ради человека.

Передают, что однажды сподвижники Мухаммеда сказали ему: “Поистине, мы отличаемся от тебя, о посланник Аллаха, ведь Аллах простил тебе то, что предшествовало из твоих грехов и что было позже”. Услышав это, он разгневался так, что это стало заметно по его лицу, и сказал: “Я лишь больше боюсь Аллаха и больше знаю о Нем, чем вы!”⁵⁴. Боюсь и знаю — это основополагающие глаголы, определяющие сущность богопочитания в исламе. И можно сказать, что без представления о крестной, жертвенной любви Бога к человеку и миру за рамки этих глаголов не удалось выйти даже величайшим из мистиков ислама, и это наложило свой отпечаток в том числе и на представление о смысле и назначении сверхъестественных явлений.

Вторая причина связана с тем, что христианское понимание чуда неизбежно выражает христианский опыт близости Бога. Бог близок к каждому Своему избранному, и потому для Него нисколько не зазорно принимать непосредственное участие в судьбе каждого. Коран тоже говорит о Его близости: “Mы coтвopили чeлoвeкa и знaeм, чтo нaшeптывaeт eмy дyшa; и Mы ближe к нeмy, чeм шeйнaя apтepия”(Коран 50.15), но христианство говорит о том, что Бог во Христе стал единосущен каждому человеку и каждый человек во Христе может стать единосущен Богу. Такой близости ислам, даже мистический, не знает.

В-третьих, и об этом уже говорили исследователи, различие в понимании чуда в христианстве и исламе имеет корни в различии представления этих двух религий о соотношении человека и тварного мира⁵⁵. С точки зрения ислама человек, хотя и “намест­ник Бога на земле” (см. Коран 2.28), всецело принадлежит нашей тварной реальности, всецело включен в нее; с точки же зрения христианства “человек среди всех творений занимает особое место”⁵⁶, он одновременно и принадлежит сотворенному, и стоит над ним в силу данной лишь ему сообразности Творцу. В исламе немыслимы строки вроде: не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями (Пс 8:6–9).

И для христианства и для ислама свойственно представление о том, что сотворенный Богом мир совершенен и самодостаточен:

Ты поставил землю на твердых основах: не поколеблется она во веки и веки. Бездною, как одеянием, покрыл Ты ее, на горах стоят воды. От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят; восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них. Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю (Пс 103:5–9)

“И coлнцe тeчeт к мecтoпpeбывaнию cвoeмy. Taкoвo ycтaнoвлeниe Cлaвнoгo, Myдpoгo! И мecяц Mы ycтaнoвили пo cтoянкaм, пoкa oн нe дeлaeтcя, тoчнo cтapaя пaльмoвaя вeтвь. Coлнцy нe нaдлeжит дoгoнять мecяц, и нoчь нe oпepeдит дeнь, и кaждый плaвaeт пo cвoдy” (Коран 36.38–40).

Внутри этого порядка не заложено необходимости во вторжениях извне для того, чтобы что-то подправить и т. п. В таком случае возникает вопрос о месте и смысле чудес в таком мире, ибо любое чудо безусловно является именно таким вторжением, нарушением раз и навсегда установленного Богом порядка. Общий термин богословия ислама для сверхъестественных событий харик ал-ада ‘то, что разрывает обычай’⁵⁷, выражает то же понимание.

Ислам преодолевает эту проблему посредством отведения чудесам определенного места в самой системе мира, вводя обсуждавшееся уже понятие муджиза, в то время как христианство решает этот вопрос все в той же личностной плоскости, провозглашая, что человеческая личность для Бога выше закона: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк 2:27).

Православное отношение к чудесам внехристианского мира

Подводя итог, нельзя не остановиться на следующем немаловажном вопросе: как мы, православные христиане, можем и должны относиться к описываемому в мусульманских источниках чудотворству основателя ислама и мусульманских святых, и, шире, к чудесам в нехристианских религиях вообще?

Что касается чудес самого Мухаммеда, то Святые Отцы, надо сказать, серьезно к ним не относились. Ученик и ближайший сподвижник преподобного Иоанна Дамаскина Феодор Абу Курра называет подобные мусульманские предания “лживой мифологией”⁵⁸, в которой путаются сами мусульмане, и больше ни слова об этом у православных полемистов того времени нет. Думается, такого отношения к рассказам о чудотворениях основателя ислама (которое, кстати, полностью разделяют и современные исследователи) нам и следует придерживаться. Что же касается чудес мусульманских вали, то их отрицать вовсе не обязательно. Во-первых, по представлениям самих же суфиев, “чудеса могут совершаться не только пророками и святыми, но и заведомыми грешниками, подобными ал-Даджжаджу, Фирауну, Нимруду и т. п.”⁵⁹, так что доказательством истинности ислама они быть не могут. Во-вторых, мы знаем, что апологеты христианства, сталкивавшиеся с проблемой внехристианских чудес, решали ее однозначно: “если он и творил чудеса, то с помощью бесов”⁶⁰, — заявляет Евсевий Памфил о чудесах Аполлония Родосского. И это, в принципе, общая позиция апологетов.

В православной аскетике вопрос о “чудесах от диавола” разрабатывался более подробно ввиду его особой практической важности для подвижничества. Прежде всего это касается чуда прозорливости, наиболее распространенного среди мусульманских “святых”. “Приметил я, — пишет преподобный Иоанн Лествичник, — что бес тщеславия, внушив одному брату помыслы, в то же время открывает их другому, которого подстрекает объявить первому брату, что у него на сердце, и через то ублажает его как прозорливца”⁶¹. “Некоторые братья пошли к авве Антонию, — повествует Древний Патерик, — рассказать ему о некоторых явлениях, которые они видели, и узнать от него, — истинны ли они были или от демонов. С ними был осел, и он пал по дороге. Как только они пришли к старцу, он, предварив их, сказал: отчего это у вас на дороге пал осел? Братия спросили его: как ты узнал об этом, авва? Демоны показали мне, отвечал старец. Тогда братия говорит: мы об этом-то и пришли спросить: мы видим явления и они часто бывают истинны, не заблуждаемся ли мы? Так старец на примере осла показал им, что они происходят от демонов”⁶².

Но не только чудеса подобного рода могут имитироваться ухищрениями бесов. “Весьма часто люди, развращенные умом и противники веры, именем Господа изгоняют демонов и творят великие чудеса <…> так что даже сила исцелений исходит иногда от недостойных и грешных <…> Исцеления такого рода бывают по обольщению и ухищрению демонов. Человек, преданный явным порокам, может иногда производить удивительные действия и поэтому считаться святым и рабом Божиим. Через это увлекаются к подражанию его порокам и открывается пространный путь к поношению и уничижению святости христианской религии; да и тот, кто уверен в себе, что обладает даром исцелений, надменный гордостию сердца, испытывает тягчайшее падение”⁶³. Татиан Ассириец передает следующее высказывание святого Иустина Философа: “дивный Иустин верно выразился, что демоны подобны разбойникам. Ибо как у тех в обычае ловить кого-нибудь живьем, а потом возвращать близким за выкуп, так и эти якобы боги, напав на чьи-либо члены, затем, заботясь о собственной славе, в сновидениях приказывают людям выйти принародно, на виду у всех, и когда насладятся восхвалениями, удаляются из недужных, прекращая болезнь, ими самими устроенную, и возвращая людей в их прежнее состояние”⁶⁴.

И высказывание современного афонского старца о чудесах мусульманских подвижников твердо лежит в русле той же традиции: “сказал старец: есть разница между чудесами нашей веры и чудесами других вероисповеданий. И ходжа совершает чудеса различными магическими способами. Он добивается, чтобы видели свет, в то время как мы, когда дьявол показывает нам свет, показываем ему спину <…> Мы ищем чуда от Бога и не общаемся с дьяволом”⁶⁵.

Швейцарский исследователь отмечает, что “воскрешение из мертвых, которое творили современные им христианские чудотворцы, отсутствует в репертуаре мусульманских святых”⁶⁶. Это очень любопытный момент, если вспомнить, что по мнению ряда Отцов Церкви (преподобных Макария Египетского и Иоанна Кассиана), диавол может творить любое чудо, кроме воскрешения из мертвых…

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1 Кор 13:2). Эти слова вновь обращают очи нашего ума к тому, что составляет самую суть христианства и наших отношений с Богом; к тому, что и является главным критерием отличия чудес истинных от ложных.