Я могу просто побыть с тобой
Михаил Селезнев
Мы много общались с отцом Сергием в 1994-1995 годах. Тогда я был на стажировке в Амстердамском свободном университете (VU). Правда, перед этим я несколько раз уже бывал в Голландии и всегда останавливался у него, в большом старинном доме на Кловенирсбургвал, в самом центре Амстердама.
Это был дом родителей его жены, Алены Фоогд. Я далеко не единственный, кто останавливался в этом гостеприимном доме: там был в те годы своего рода перевалочный пункт для гостей из России. Отец Алены, отец Алексий Фоогд (изначально Alewijn Voogd), голландец из голландцев, преподавал славистику в Амстердамском университете и принял православие в 1967 г. (такое нередко бывает на Западе среди славистов).
В 1974 г. по его инициативе был основан русско-голландский православный приход в Амстердаме, первую службу в нем совершил приехавший из Англии митрополит Антоний (Блум). В 1978 г. он же рукоположил отца Алексия в священники.
Как многие среди того поколения российских интеллигентов, которые в 1970-х/1980-х годах пришли в Церковь (например, как его старший коллега и друг, отец Ианнуарий (Ивлиев), преподававший с 1980-х годов Новый Завет в Ленинградской / Санкт-Петербургской духовной академии), Сергей Овсянников был физиком по образованию. Он окончил физфак ЛГУ. В 1980-м поступил в семинарию, в 1982-м в духовную академию.
В 1986 году женился на Алене Фоогд, приехавшей в Ленинград на регентские курсы. Женитьба на иностранке поставила его в разряд «неблагонадежных» и на какое-то время лишила работы. В 1989-м, после либерализации советского режима, они с Аленой уехали в Англию.
Отец Сергий с женой. Фото: Aliona Ovsiannikova-Voogd / Facebook
В священники отца Сергия рукоположил в 1990 году митрополит Антоний (Блум). Много лет спустя в своих воспоминаниях о том, как митрополит Антоний в течение целого года готовил его к будущему рукоположению в священники, о. Сергий приводит слова, которыми тот начал этот «курс»: «Я не богослов в школьном понимании этого слова, а значит, я не буду читать тебе лекции, которые ты смог бы записывать в свой конспект. И экзамена в конце нашего курса тоже не будет. Просто какую-то часть пути мы пройдем вместе». «Это было, – вспоминает отец Сергий, – главным моментом всех наших бесед – мы шли вместе, рядом».
Это очень точная метафора того, как митрополит Антоний, а вслед за ним и отец Сергий, понимали пастырство: не старшина в роте, прокурор на суде или надсмотрщик в лагере, а «мы шли вместе, рядом». Ведь речь заходит о таких вещах, в которых особенно ясно чувствуется неадекватность человеческого слова. А слово, сказанное старшиной или надсмотрщиком, тем более будет грубой ложью.
Пастырство в такой перспективе – это как при встрече с человеком, у которого умер кто-то близкий, – и что можно сказать в утешение? «Если бы я был Богом, я знал бы, что тебе сказать; но я не Бог. А если я буду говорить что-то благочестивое, это будут пустые благочестивые банальности. Но я могу просто побыть с тобой».
Отец Александр Шмеман был, несомненно, совсем другим человеком. Но я сразу вспомнил отца Сергия, когда прочел в его дневниках: «И вот идут и идут за советом… исповедь, разговор, разговор, разговор… И какая-то слабость или ложный стыд мешают сказать каждому: «Никаких советов у меня нет. Есть только слабая, колеблющаяся, но для меня несомненная радость. Хотите?» При полной разнице характеров и темпераментов – это портрет отца Сергия как священника.
Отец Сергий и митрополит Антоний
Попробуйте быть слабым
…Год, который я провел в Амстердаме, был очень тяжелым для меня. Спустя месяц после того, как мы с семьей приехали в Голландию и начались занятия в университете, с моей мамой, которая осталась в Москве одна, случился инсульт. Она потеряла ориентацию в окружающем мире и почти полностью утратила речь. Так прожила она еще шесть лет.
Среди нескольких уцелевших слов, которые она могла произносить, сохранилось слово «хорошие»; так, часто повторяя его, она обращалась к нам с Машей и к внуку. Я метался между Москвой и Амстердамом, не зная, что делать: возвращаться? оставаться? кто будет заботиться о матери? что делать с квартирой?
Честно говоря, я был бы очень рад, если бы какой-нибудь старец, – или младостарец, или псевдостарец – взял бы на себя груз решений. Но отец Сергий не стал играть роль старца, младо- или псевдо-.
Просто помню его слова: «Вы пытаетесь быть сильным. Вы действительно очень сильный человек. Но человек не все может выдержать. Попробуйте быть слабым…»
Никаких ЦУ я от него не получил, хотя (редкий случай в моей жизни) искренне хотел. Но, пожалуй, именно эти слова были действительно нужны мне, чтобы выдержать невыносимое напряжение тех месяцев…
Эритрейки в амстердамском приходе
После рукоположения отец Сергий служил в амстердамском приходе, вместе с тестем, настоятелем прихода отцом Алексием Фоогдом, а после его смерти в 2002 году возглавил общину. С начала 90-х в Амстердаме появилось множество русских и русскоязычных: кто-то учился в университете, кто-то получил место в престижной лаборатории, кто-то приехал на заработки. Для них отец Сергий открыл при церкви школу, где преподавали русский язык и литературу, историю русской культуры, для желающих – Закон Божий.
Большая часть учеников, как и их родители, не имели никакого отношения к Церкви, но здесь они могли общаться с учителями и друзьями на родном языке и им было хорошо. Эти занятия были дополнительными к голландской школе. Первые годы они проходили в уже упомянутом мною доме родителей Алены – отца Алексия и Татьяны Филипповны Фоогд – в центре Амстердама.
Я хорошо помню эту школу, потому что именно там, в Амстердаме, мой сын пошел в свой первый класс: одновременно в голландскую школу Монтессори и русскую школу отца Сергия, а моя жена вела у начальных классов (в том числе у нашего сына) русский язык. В начале мая все ученики вместе с о. Сергием и преподавателями выезжали на несколько дней за город, в летний лагерь, ходили в походы. Тот же образ – «какую-то часть пути мы пройдем вместе».
Церковь отца Сергия стала центром притяжения для российских эмигрантов, стажеров, студентов, живших в Голландии, независимо от их национальности, вероисповедания и т.п. Впрочем, не только для российских. Здесь были готовы принять людей самых разных национальностей – а кого только не сыщешь в Амстердаме! В одном из последних интервью он говорил о трехстах прихожанах двадцати национальностей.
Уже тогда, в середине 90-х, среди прихожан появились совершенно экзотические чернокожие женщины в белых одеяниях – эритрейки. Эритрейская Церковь принадлежит к семье восточных («монофизитских») Церквей и вплоть до 1993 г. была частью Эфиопской Церкви. Вслед за отделением Эритреи от Эфиопии в 1993 году, Эритрейская Церковь отделилась от Эфиопской и отношения между ними стали, мягко говоря, небратскими.
Амстердам – город потрясающе многоязыкий и многонациональный, в нем немало и эфиопов, и эритрейцев. Выгнанные из эфиопской церкви, эритрейцы стали искать, кто их приютит, – и характерно, что именно церковь отца Сергия оказалась самой открытой для «бездомных» эритрейцев. Никто не стал вести богословский диспут о Халкидонском соборе.
Эритрейки стояли всю службу, от начала до конца, и благочестиво внимали церковнославянским песнопениям с вкраплением фламандских молитв. Стояли строго, в белых одеяниях, при входе в храм снимали обувь – видимо, так положено. Мужчин я не помню – то ли мужчины у них, в отличие от женщин, в церковь не ходят (впрочем, такое гендерное различие свойственно не только эритрейцам), то ли они одеты были более общепринятым образом, – а вот женщины выделялись ярким цветовым пятном. И – удивительно, но они прижились в этом совершенно чужом для них русско-голландском храме, по ту сторону проведенной полтора тысячелетия назад догматической границы.
С тех пор, как я впервые их увидел в храме отца Сергия, прошло уже четверть века – а эритрейки (теперь, наверное, уже дочери тех эритреек) по-прежнему приходят сюда. Здесь их готовы принять. Это очень важная черта для того понимания священнического служения, которое отец Сергий, безусловно, унаследовал от митрополита Антония: принять человека. «Полюби нас черненькими», – гоголевская метафора прямо-таки обретает плоть и цвет в этой истории с эритрейками!
Фото: Russisch-Orthodoxe Kerk te Amsterdam / Facebook
Библейские переводы
В Голландии священники не получают зарплаты от государства. Отец Сергий работал переводческим консультантом Объединенных библейских обществ. Библейские общества – организации, которые занимаются переводом, изданием и распространением Библии.
Старейшим из них является Британское, основанное в 1804 году. К числу старейших (если не считать перерыв в полтораста с небольшим лет) относится и Российское библейское общество: оно было основано, по примеру Британского, в 1813-м, закрыто в 1826-м и вновь возродилось в 1990-х. В настоящее время библейские общества существуют практически во всех странах, кроме тех, где распространение христианской литературы запрещено законом.
Объединенные библейские общества – своего рода аналог ООН. Это международная организация, которая координирует помощь богатых библейских обществ более бедным и оказывает национальным библейским обществам разнообразную поддержку, в том числе помогает организовать работу над переводом Библии на местные языки.
Когда пал «железный занавес», Объединенные библейские общества стали искать человека, который мог бы наладить контакты с Россией, Русской Православной Церковью, российскими учеными и организовать, если нужно, работу над переводами Библии на языки России.
Я не знаю точно (никогда не спрашивал отца Сергия, потому что никогда не предполагал, что буду писать его биографию или некролог), но думаю, что его кандидатуру подсказал Объединенным библейским обществам либо митрополит Антоний, либо кто-то из его окружения. Штаб-квартира Объединенных библейских обществ находится в Англии, и им естественнее всего было обратиться за советом именно к владыке Антонию.
С начала 90-х годов отец Сергий в качестве переводческого консультанта Объединенных библейских обществ приступил к организации работы над новым переводом Нового Завета на современный русский язык. В этом проекте было несколько участников.
Синоптические евангелия переводил Сергей Сергеевич Аверинцев – он работал над ними еще с конца 1980-х, а в каком-то смысле слова всю жизнь. «Иоаннов корпус» (Евангелие, послания, Апокалипсис) переводил Анатолий Алексеевич Алексеев, крупнейший в России специалист по славянской Библии. Отец Сергий глубоко уважал его, всегда пытался, чем мог, помочь ему и способствовал тому, что на протяжении ряда лет Объединенные библейские общества поддерживали работу Алексеева и его учеников над критическим изданием славянского Нового Завета.
Послания апостола Павла были предметом особой любви о. Ианнуария (Ивлиева), который читал по ним специальный курс в духовной академии, и он согласился подготовить к печати их перевод. «Бесхозными» остались соборные послания; отец Сергий планировал, если нет других желающих, перевести их сам.
В 1997 г. в издательстве «Славянский библейский фонд» (Санкт-Петербург) вышел первый сборник их переводов: «Евангелие от Марка. Евангелие от Иоанна. Послание к римлянам. Апокалипсис». Книга вышла без упоминания имен авторов. Как я понимаю, это было связано с тем, что некоторые из российских участников проекта опасались реакции своего церковного начальства.
К концу 90-х работа над этим переводом остановилась; одной из причин было то, что переводческие принципы основных авторов слишком сильно отличались друг от друга, а «подравнивать» свои переводы друг под друга они не были готовы. Полный перевод синоптических евангелий, первоначально делавшийся Аверинцевым для этого проекта, вышел в 2004 г. в киевском издательстве «Дух и литера», ему предшествовал ряд журнальных публикаций.
Архимандрит Ианнуарий, насколько я знаю, продолжал работу над переводом Павловых посланий до самой смерти, но ни одно из них, кроме уже упомянутого «Послания к римлянам» (вышедшего анонимно), опубликовано не было.
Я после моего возвращения из Амстердама в Москву возглавил работу по новому переводу Ветхого Завета на русский язык, которая поддерживалась и финансировалась Российским библейским обществом. Я был переводчиком книг Бытия, Иисуса Навина, Судей, Псалмов, повествовательных частей Исхода и Второзакония, а также редактором остальных книг Ветхого Завета.
Для меня как переводчика было принципиально важно вырваться из той колеи, в которой находится Синодальный перевод: уйти от калькирования синтаксиса, лексической семантики и метафорики древнееврейского и древнегреческого языков.
Конечно, в Библии (особенно в Ветхом Завете) есть места темные, неясные, неоднозначные. Есть места, в которых ты не только не понимаешь, о чем идет речь, но вообще – смотришь и не знаешь, можно ли осмысленным образом поделить этот набор букв на слова. Некоторые современные западные переводы в таких случаях отказываются от догадок и просто ставят посреди перевода многоточие (я пытался предложить такое решение также и для новых переводов Библии на русский, но не был поддержан руководством Российского библейского общества).
Такие места, безусловно, не должны «выправляться», создавая иллюзию простоты и понятности там, где их на самом деле нет. Это было бы ложью. И там, где в оригинале необычные конструкции, например, следы редакторских «швов» – тоже не надо сглаживать то, что негладко в оригинале. Но зачем же, следуя синтаксису еврейского и греческого языков, делать текст тяжелым и непонятным там, где в оригинале он прост и понятен?
«По капле выдавливать из себя Синодальный перевод», – сформулировал я как-то нашу переводческую задачу своим коллегам по работе над Ветхим Заветом. Я был тогда молодой и, наверное, перегибал палку. Отец Сергий в этом отношении был намного большим традиционалистом. В конце 1990-х наши дискуссии по поводу моих переводов, переводов моих коллег и коллег отца Сергия приобрели достаточно острый характер и создали определенный холодок в наших отношениях. Сейчас мне этого безумно жаль. Ведь буквы, пусть даже буквы Писания, – это черная краска на белой бумаге. А люди, пока живут, – они живые и теплые, и могут греть друг друга.
Мне выпал особый случай узнать о свободе
Как-то, уже во второй половине 90-х, я пришел в Библейское общество на встречу с о. Сергием, приехавшим в Москву, чтобы обсудить ход перевода Библии на чувашский.
Он встретил меня словами: «Вот мы тут с вами рассуждаем о деталях библейских переводов, о переводческих тонкостях… А митрополит такой-то вчера освятил российские ядерные боеголовки и такое сказал…» Он замолчал. Обычно его лицо было улыбающимся и слегка ироничным, иногда углубленно-серьезным. А сейчас в нем был ужас и какая-то совершенно непривычная растерянность. Это были 90-е годы, и подобные новости были еще в новинку…
За несколько месяцев до смерти отец Сергий издал книгу под названием «Книга про свободу». Она стала в каком-то смысле его завещанием. Болезнь настигла его именно тогда, когда он вернулся в свой родной Петербург для презентации этой книги.
Фото: nikeabooks / instagram
В ней он вспоминает о том опыте, который когда-то привел его к христианству: «Мне выпал особый случай узнать о свободе. Повезло. Меня посадили в тюрьму. Это было во время службы в армии, в самом начале 70-х, по причине явно натянутой – «пропаганда американского образа жизни» и «непослушание начальству»… Оно рассчитывало, что я вернусь в строй «нормальным советским солдатом» – например, не буду обсуждать с другими неположенных вопросов.
Однако именно в тюрьме ко мне пришла свобода. Точнее, я в ней родился – в свободе. Вопреки всякой логике, вопреки очевидности страха. Ведь страх – это главное, что случается с тобой в тюрьме, в состоянии несвободы. Но оказалось, что если в страх хорошенько и напрямую всмотреться, то ему от этого становится не слишком приятно. Страх хочет уйти. И тогда остается территория, на которой может родиться свобода…»
Отец Сергий умер месяц спустя после своего старшего товарища по физфаку, Церкви и библейским переводам, отца Ианнуария (Ивлиева). Поколение тех, кто в те далекие годы пришел в Церковь не за престижным местом, а так, как паломники отправляются в паломничество, – бросив все прежнее, пустившись в неизведанное, рискуя столкнуться с неприятностями, с тюрьмой, с тем, что люди покрутят пальцем у виска: «Сумасшедший!» – это поколение стремительно уходит.
Да найдут они то, что искали.
Прости меня, отец Сергий, если что было не так.
Да найдешь ты то, что искал.