Как передает ТАСС, лидер байкерского клуба «Ночные волки» Александр Залдостанов, известный под псевдонимом Хирург, собираясь в поездку на Берлин (по поводу которой имеют место препирательства с польскими властями) сказал следующее:
“Мы обожествили Победу. Для нас Победа как Христос, а эта 30-миллионная жертва — это как жертва Христа во время противостояния ада с раем, добра со злом. Когда мы начали готовить этот фильм, мы узнали, что у нас городов-героев ровно 12, как и апостолов у Христа, среди них один предатель-Иуда — это Киев. И понятно, что Москва — это Богородица”.
Сергей Худиев
Что же можно на это сказать? Победа — когда чудовищный враг пытался стереть наш народ с лица земли и когда ценой неимоверных жертв, трудов и страданий наши предки отбились — одно из важнейших событий в нашей истории. Те, кто сражался и умирал, те, кто надрывались на тяжких работах, воины и мирные жители, достойны нашей вечной благодарной памяти. Если бы не их подвиг, мы бы просто не родились на свет.
Планы национал-социалистов — которые они уже начали было осуществлять — состояли в полном истреблении некоторых народов нашей страны, и в том, чтобы частично истребив других, оставить выживших в вечном рабстве, на положении “расово неполноценных”. Тогда в нашу страну явилось самое жуткое, демоническое зло, которое только появлялось на земле. Это сегодня у нас слово “фашист” используется в качестве стершегося ругательства — и обозначает просто политического деятеля (или движение) которое не нравится говорящему. Кто-то даже вслух сомневается — так ли было все чудовищно? Не приврала ли советская пропаганда?
Понятно, что верить в такие ужасные вещи трудно — но это правда. У нас больше чем достаточно надежных данных о том, кто такие были национал-социалисты, какова была их идеология и как они обращались с людьми, подпавшими под их власть.
Поэтому почитание Победы, благодарная память о тех, кто сражался и умирал — наш нравственный долг. Это бесспорно и является предметом широчайшего согласия в обществе. Немногие ехидные голоса “подумаешь, они спасли Россию… А может лучше было не спасать?” только подчеркивают это общее согласие.
Однако с почитанием Победы бывают связаны явления не столь однозначные. Первое — это пошлость. Много, много пошлости. В позднесоветские годы, которые я застал мальчиком и юношей, культ Победы и почитания павших героев был повсеместным. Носил он, при этом, скорбно-торжественный характер (“пусть дети стоя слушают рассказ”) и это было понятно — речь шла о людских смертях и страданиях. Никому в голову не приходило писать на автомобиле (хотя немецких иномарок тогда не было) “на Берлин”. Это противоречило бы всему повествованию — суть дела была в том, что наши недавние предки отстояли свою столицу, а не в том, что взяли чужую. Не говоря уже о гомо-порнографических картинках изображающих акт коммунизма с нацизмом.
Но сейчас, в условиях свободы, конечно, явилось много пошлости — от чисто коммерческой эксплуатации темы до демонстрации глупой подростковой задиристости. Ну и мелкие хулиганы, облачающиеся в гимнастерки, чтобы совершать такие подвиги, как кидания яйцами и обливание немолодых женщин зеленкой. Вся эта пошлость над той бездной человеческой боли и горя, которой была Война, производит крайне отталкивающее впечатление. Это не почитание Победы — это (осознанное или нет) паразитирование.
Православная вера и почитание Победы лежат в разных плоскостях — но у них есть нечто общее. То и другое требует от меня отойти на второй план. Я тут не главный экспонат. Я должен вести себя тихо и скромно. Снять шапку, склонить голову и почтительно молчать перед памятью павших. С верой, благоговением и страхом Божиим входить в храм.
Я не считаю Александра Залдостанова дурным или злонамеренным человеком — но, боюсь, его высказывание отражает общую атмосферу пошлости. Приличия, скромность, почтительность могут показаться тонкими материями, но попробую объяснить подробнее.
Святыня — это то, что от меня не зависит, находится вне меня, и требует моего почтения. Я не могу брать Победу, жертву павших в Войне, Голгофу и Пасху и смешивать все это в одном стакане, как коктейль. Мне никто не давал на это полномочий — ни павшие в войне, ни, менее всего, Христос. Победа — и, уже тем более, Христос — это не то, чем я могу распоряжаться по своему усмотрению.
У Льюиса в “Письмах Баламута” есть интересное напоминание о том, что человек может использовать слово “мой” в разных значениях. “Моя вера” может означать несколько разные вещи — “моя” в смысле “сваренная мной на коленке из подручных ингридиентов” или “моя” в смысле “та, которую я принял от Церкви и которой присягнул”. Во втором случае я не могу этой верой как-либо распоряжаться. Я могу только принять ее, стараться понять ее, расти в ней — но ни в коем случае не менять ее. Обожествление чего бы то ни было, приравнивание чего бы то ни было к голгофской Жертве Спасителя, перенесение политических оценок в религиозную область — это то, что в рамках церковной веры делать невозможно.
Называть Киев, Матерь городов Русских, город Крещения Руси, город Святых “Иудой” — это невыносимая пошлость, совершенно независимо от отношения к нынешним киевским властям. В Киеве служит митрополит Онуфрий, этот удивительный и великий пастырь, в Киеве множество наших православных братьев и сестер — и просто взять и кинуть “Киев-Иуда” — это непристойно.
Можно одобрять московские власти и резко не одобрять киевские — сколько угодно, всякий имеет право на свою политическую позицию — но использовать Евангелие в видах сиюминутной политической агитации, это значит прямо нарушать заповедь Божию:
“Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно” (Исх.20:7)
Можно и должно почитать павших в Войне — делая это с надлежащей торжественностью и приличием. Но мы молимся Христу, нашему общему Искупителю и Судии, об упокоении их душ, а не им. Люди могут быть достойны нашей вечной благодарности, но вот обожествлять их (или их деяния) — значит, не почитать ни людей, ни Бога.