«Не знаем, на небе мы были или на земле», – говорили послы князю Владимиру после того, как побывали на службе в Великой Софии Константинополя. Этот довод стал в ряд с прочими, когда Красное Солнышко земли Русской стал взвешивать в своем сердце, какая вера лучше. Понятно, что политический момент был одним из главных: очень уж хотелось породниться нашему князю с императорами Царьграда, а те, естественно, выставляли первым условием брака православие жениха. Конечно же, вспомнили и бабку князя – святую Ольгу, которая была «мудрейшей из женщин», и если бы была греческая вера плоха, то не приняла бы ее. Все это ясно и понятно. Но так же ясно и понятно, что если бы не столь важны были доводы княжеских послов, то не упомянул бы летописец о них вообще, не вспомнил бы про их «исследование» вер.
Прибытие в Киев епископа
«Не знаем, на небе мы были или на земле». Грубое, но и простое славянское сердце почуяло не только благодать Божию, но и истовость веры греков. Можно много говорить об оскудении веры в Византии, которая привела империю к падению через несколько сот лет, но думается, что послы Владимира застали еще расцвет греческой духовности. Еще не так много времени прошло после Торжества Православия, еще в памяти были свежи гонения иконоборцев, а память о гонениях заставляет служить истово. (Может, поэтому мы с таким трепетом служим в день Новомучеников и Исповедников Российских?)
Не могло поразить послов только великолепие храма или превосходное пение патриаршего хора. Холодность, которой часто дышит торжественность, не может укрыться от чуткого простого сердца. Значит, в храме Святой Софии не было мертвой машинальности, а была атмосфера христианского братства. Хочется верить, что это так, думается, что это именно так, ведь в простых словах посланцев Владимира – прямое подтверждение тому. «Не знаем, на небе мы были или на земле». Только на Небесах, в сиянии невечернего света, совершается высшее и торжественнейшее служение, исполненное жертвенной любви. Несомненно, что отголосок этого служения увидели княжеские нарочитые, а потому и не знали уже, где находятся: уже Там или еще здесь, но уже как ракета, которая вроде бы еще тут, но уже с дюз валит пламя и земля начинает уходить вниз.
Мне часто хочется плакать над этими словами княжеских соглядатаев. Я захожу на праздник в сельский храм, а бывает, что и в столичный, и часто спрашиваю себя: если бы в Великой Софии богослужение совершалось так, как нередко совершается у нас, то в какой бы вере мы сейчас были?
«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа» (Деян. 4: 32) – это свидетельство апостола Луки многократно вошло в Литургию. Например, перед пением «Отче наш» священник молится, чтобы все молящиеся могли «едиными устами и единым сердцем» прославить имя Отца и Сына и Святого Духа. Иногда мне удается почувствовать это. Иногда – то на своем приходе, то на службе в другом храме. К сожалению, я не могу похвастаться, что часто ощущаю это сакральное единство Церкви воинствующей. В основном бывает, что батюшка молится сам по себе, хор – сам по себе и народ – также сам по себе. И дело тут не только в том, что зачастую прихожане мало понимают смысл читаемых текстов (особенно канонов и стихир), всё гораздо глубже. Мне часто вспоминается рассказ одного столичного (небелорусского) священника. У них на приходе – хор духовенства. Одни священники и диакона служат – по чреде, другие – поют на хоре вместе с монахами. Как рассказывал этот священник, часто с этого хора, который должен быть образцовым, бывает слышен «велий» шум и гомон. И вот представьте себе картину: праздничная служба, полиелей, служащее духовенство выходит на середину храма. В это время на клиросе поднимается уже такой беспорядок, что предстоятель не выдерживает, поворачивается лицом к хору и прямо с середины храма делает поющим замечание: «Эй, на хоре! Ведите себя тише!» На что с хора дружно поют в ответ: «Аминь!» Это звучит как анекдот, печально только, что это – современная церковная жизнь.
«Не знаем, на небе мы были или на земле»… Как горько читать эти слова!.. Особенно после такой службы, как я только что описал. Каюсь, я грешен – и не могу себя заставить достоять до конца службы (когда, конечно же, я молюсь не в алтаре), если на ней начинает твориться или бесчиние, или уставная неразбериха, или торопливое чтение-пение, или еще в чем-нибудь враг вредит службе. Как художник не может безразлично смотреть на мазню или поэт воспринимать графоманство, так и любой человек, любящий чинное внимательное богослужение, не может спокойно относиться к коверканию службы Богу. Поэтому если богослужение вместо мира причиняет мне огорчение, то я бегу из этого храма. (Хуже, если в это время я в облачении нахожусь в алтаре, и бежать мне некуда.)
Я не хочу быть ругателем современной церковной жизни и признаю: бывает, что ты получаешь от службы истинное утешение и искренне радуешься за приход или обитель, в которой находишься. Мне кажется, что по службе можно судить, в каком духовном состоянии находится приход, как по исповеди человека – на какой ступени духовной лестницы он стоит. Как исповедь обнажает нас перед Богом и духовником, так же и молитва открывает нам глаза на наше духовное убожество. Собственно, я и не хочу говорить, что поднятая проблема – болезнь исключительно нашего времени. На протяжении всей церковной истории мы видим и горение веры, и мертвящую холодность в человеческих сердцах. Я не хочу докапываться до глубинных причин этой проблемы. Я знаю близкие моему сердцу причины: лень, потакание своим страстям, невнимательность и небрежение. Я знаю, что когда провожу день накануне службы без памяти Божией, вне какого-то умного предстояния перед Богом, то служение у меня превращается в службу, где нет места огню и дерзновению.
«Проклят, кто дело Господне делает небрежно» (Иер. 48: 10). Кто не знает этих слов пророка Иеремии?! Я даже так скажу: кто из духовенства и церковного причта не знает этих слов пророка Иеремии?
Я долго думал о том, что конкретно меня иногда выбивает из колеи во время богослужения. И пришел к выводу, что это не отдельно взятое неудовлетворительное пение или чтение, состояние храма или поведение духовенства. Похоже, все-таки иногда мое духовное чувство притупляется, и я оказываюсь не в состоянии почувствовать эту гармонию единства Церкви воинствующей – земной – и Церкви торжествующей – небесной. Разные факторы и обстоятельства могут сопутствовать этому и усугублять эффект, но результат всегда один: творение Духа Божия – христианское богослужение, данное нам через святых, удивительно гармоничное и красивое, – рассыпается на составные части, как звучание оркестра от неудачного движения дирижера превращается в какофонию. Как в гирлянде, где все лампы зависят друг от друга, если гаснет одна – следом потухают и все остальные.
Быть на одной волне с Церковью Небесной – значит служить в постоянном подвиге, умном подвиге предстояния перед Богом. И это требование не только для духовенства, а для всех участников богослужения. Только тогда будет согласие между небесной святостью – уже статической, перманентной – и земной святостью – еще динамической, имманентной, ускользающей (в удержании этой ускользающей святости и состоит христианский подвиг). Очевидно, что эту гармонию, это единство Небесной и земной Церквей почувствовали в чем-то невежественные, но простые и чуткие сердцем посланцы Владимира, поэтому-то и стерлась у них в сознании грань между Небом и землей и уже не знали они, где находятся: уже Там или еще тут, но уже как ракета…
В свое время протопресвитер Александр Шмеман говорил, что подготовка к Литургии (и к причастию на ней) должна занимать у человека все время от конца одной Литургии до начала другой. Отец Александр совершенно не имел в виду, что нужно непрестанно поститься и вычитывать каноны, он имел в виду постоянное ожидание Причастия, постоянную память о Христе. Для этого он даже предлагал читать каждый день на протяжении всей недели на выбор одну из молитв последования ко Святому Причащению. Расширяя его мысль, можно сказать, что подготовка к литургии – это вся наша жизнь, проводимая пред лицом Божиим. Проводимая так, будто мы должны принять Причастие – прямо сейчас, а не через три дня поста. Просто представьте в то время, когда вас борет раздражение, или чревоугодие, или похоть, или еще что-нибудь, готовы вы ли в эту минуту принять Тело и Кровь Спасителя? Если абстрагироваться от воздержания в пище и вычитки канонов – нравственно и духовно готовы ли вы «днесь» принять в себя Христа и Его любовь? Ответ очевиден. Видимо, как раз наоборот и жил святой Енох: «И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его» (Быт. 5: 24). Это и есть библейское «хождение пред Богом» – ежечасно полагать себя на судилище заповедей Божиих и ощущать присутствие Божие. О, когда бы мы могли так жить и совершать Литургию! Тогда уже не понадобилось бы совершать никаких миссионерских мероприятий, потому что сама наша Литургия была бы лучшей проповедью о Христе, как некогда и совершилось в храме Святой Софии в царствующем граде Константинополе.