Семья Лавриенко живет в подмосковном Пущино. Двухэтажный дом, отделанный сайдингом, который охраняет огромный пес в вольере. У порога встречает еще один друг семьи — лабрадор шоколадного окраса.
Пятилетние двойняшки Фома и Лука играют в просторной гостиной. Они быстро идут на контакт. Луша — как ласково называет его мама — показывает мне раскрашенных роботов.
Годовалого Степу мама приложила к груди. Сейчас он уснет на ближайшие два часа. Трехлетний Трофим серьезно занят своими делами. Он внимательно все слушает и приглядывается.
Трофим, Лука и Фома
Старшему сыну 18 лет, он учится в Москве, будет спасателем. После его рождения и наречения Андреем родители решили называть детей апостольскими именами.
В первой половине дня другие старшие дети в школе. Матвей в этом году заканчивает 11 классов, ему 17. Тимофею 13 лет. Мама его называет мозгом семьи.
Четвертой родилась Прасковья. Она сегодня — единственная сестренка восьми братьев. Ей 11 лет. Следом за ней родился Фаддей. Ему 8 лет, учится в 3-м классе.
Негламурное материнство
— Олеся, почему родилось такое понятие, как «негламурное материнство»?
— Это мой ответ тенденции в обществе, и особенно в социальных сетях. От женщины требуют порой невыполнимого. Убеждают ее в том, что она должна привести себя после родов в форму за месяц, например. Так же, как и другим девушкам, мне приходит реклама — сделай с собой и своим телом такое, словно ты и не рожала. Как это? Кроме невротизации, на мой взгляд, это не дает ничего.
Многие женщины после родов очень обеспокоены изменениями, которые с ними происходят. Они часто не понимают, что этот процесс вполне естественный, а все, что показывают в рекламе, это чистой воды коммерческий проект. Поэтому хотят себя изменить, не понимая, что бегут на месте, как белка в колесе.
— Вы про себя это когда поняли?
— Я изначально понимала, что это невозможно. Невозможно соответствовать тому, чего от тебя хотят. Хотя бы потому, что все дети разные. Один может спокойно есть и спать целый день, а другого невозможно положить в кроватку — он будет кричать.
Некоторые мамы, родив ребенка, успевают и второе высшее получить, и кандидатскую написать. У меня есть такие подруги и знакомые. Но дети у них — мегаспокойные.
Я вижу некие насажденные требования ко всем мамам. Но требовать от себя подвигов в такой период — это, как минимум, неправильно.
В итоге женщина гонится за миражом, который маячит на горизонте, и не понимает, что никогда до него не доберется. Она просто загонит себя, замучает ребенка, ничего ей это в итоге не даст.
Олеся
— Что это за миражи?
— Мы живем в эпоху капитализма, люди зарабатывают в том числе и на материнстве. Женщине внушается, что без различных девайсов она не станет хорошей матерью. Девушки видят, сколько всего продают для детей. Им кажется, что ребенку нужны три коляски, две качалки, куча разных баночек — для попы, пяток, для животика — и много чего еще.
Складывается впечатление, что ты обязательно все это должна дать своему малышу. И даже больше. Ты должна быть способной финансово это все обеспечить, и, может быть, тогда ты родишь. Если на это решишься.
А по факту малышу нужна только его сухая попка и мамина грудь. Я думаю, это ключевое.
Женщина заранее боится своего несоответствия высокому званию хорошей матери.
— Вы думаете, что это все отодвигает желание стать мамой?
— Однозначно. Женщине проще посвятить себя чему-то другому, чем материнству, где все очень сложно. Ей заранее кажется, что она не справится. Она заранее сдается, даже не пробует, не пытается начать.
Никто же не приходит в спортзал и сразу гирю в 100 килограммов не тягает. Все поэтапно. И так же в материнстве. Когда женщина говорит, что не готова к ребенку, как она может это про себя понимать, если не пробовала? Вот тебе 9 месяцев на то, чтобы подготовилась.
— А вы были готовы?
— Мне кажется, что более неготового к материнству человека не было.
Я была готова на уровне мышечной активности, своих знаний и представлений. Я знала некий функционал. Когда мне было 17 лет, у меня появилась сестричка. Мне казалось, что я отлично все знаю про пеленки и мытье попы. А психологически не готова была.
Мне все время казалось, что сейчас я сделаю что-то не то и ребенок умрет. Это не синдром тревожной мамы. Это похоже на то, когда ты видишь разницу картинки в рекламе и в настоящей жизни, когда окунаешься в действительность.
Женщина, у которой нет детей, смотрит рекламу и что видит? Маслицем намазала попу, памперс поменяла, и все — на тебя смотрит счастливый, улыбающийся малыш.
Но вот ты рожаешь и только на уши не встаешь перед этим младенцем, а он кричит и кричит. Думаешь: «Что я делаю не так?» Но когда ребенок плачет — это же естественный процесс. Так он сигнализирует о своих потребностях, потому что иначе не умеет. И самое ужасное, что женщина к этому не готова. А еще она не готова оказаться в состоянии оторванности от мира после родов.
— Почему вы решили вести свой блог?
— Когда родился первенец, мне было невероятно сложно. Но спустя уже 18 лет понимаю, в чем была причина.
У нас считают в порядке вещей учиться водить машину, ездить верхом. Но и материнству нужно учиться. И это никак не связано с беременностью и родами. Все должно быть гораздо глубже. Женщине должны рассказать, например, что будет происходить с ее телом.
Идея вести блог — не моя, а мужа. Он сказал, если я не соглашусь это делать, то он сам будет выкладывать мои фото и писать всякую чушь, от чего мне может быть стыдно. Он просто увидел женщин в сети, у которых есть один-единственный ребенок и они считают себя гуру материнства. Но когда у меня было двое детей, я тоже так считала.
— А сейчас вы считаете себя гуру-мамой?
— Нет. Понимаю, что это маловероятно — знать все. Но так как опыт у меня все-таки большой, мне есть чем поделиться. Даже в плане грудного вскармливания. Есть молодые мамы, которым нужна помощь, и я готова ее оказать — что-то посоветовать и даже, при необходимости, приехать.
Я веду прямые эфиры, мы просто разговариваем о жизни, о настоящей, а не о той, которую нам навязывают. У нас много общих тем. Я не коуч, не гуру. Просто рассказываю о своей семье и своем опыте — а как у нас.
«После родов казалось, что я пришла с войны»
— Какой вы были мамой, когда родили первого ребенка?
— Мне было 22 года. Помню тишину, которая оглушила. Не по звуку, а именно по изоляции. Последние недели беременности мне все звонили, спрашивали, как я. А потом такое впечатление, что выключили что-то. Словно я выполнила свою функцию и больше никому не нужна.
Я, конечно, понимаю, что это было не так. В тот момент просто все решили дать мне время на восстановление и не тревожили, но я чувствовала именно свою ненужность.
Было ощущение, что я пришла с войны, выжила. Роды длились 19 часов. Мне казалось, что теперь меня должны все окружить и слушать, как мне было тяжело и сложно, но я с этим справилась. Ощущение вакуума было достаточно длительным.
Когда родился старший сын, я была в очень плохом состоянии. Мне было тяжело физически и психологически. Например, я никак не могла понять, что происходит с моим телом. Когда я намыливала себя в душе после рождения Андрея, не могла себя трогать в области живота — меня тошнило, тут же голова начинала кружиться. Нужно принять свое тело. Даже когда вес уходит, все равно очертания меняются.
Почему-то я не могла избавиться от ощущения круглосуточной грязи. Да, я называла это именно грязью — на меня все время срыгивали, меня могли описать-обкакать, мои вещи постоянно были запачканы моим же молоком.
С появлением первенца я испытала, кажется, все «прелести» материнства. Андрюша дольше 40 минут не спал на протяжении длительного периода. У него была неврологическая патология, подозрение на гидроцефалию. Врачи предложили медикаментозную корректировку. В результате ребенок, который в три месяца играл в игрушки, просто лежал и смотрел в пустоту. Я поняла, что эти лекарства ему давать нельзя. Стали искать другого доктора.
Ушло еще несколько месяцев, Андрюша продолжал кричать, а я уже была близка к состоянию чеховской Вареньки. Хотела спать, ходила на автопилоте, не вписывалась в дверные косяки.
Мы уехали из новой однокомнатной московской квартиры подальше от шума — в Пущино. Тут жила моя бабушка, она все хлопоты по дому взяла на себя. Я, по сути, занималась только ребенком и все равно жутко уставала.
Андрюша плакал, я его брала на руки, ходила по дому и тоже плакала: «Ну что же ты от меня хочешь?» Однажды в забытьи ночью почему-то открутила светильник со стены. Зачем?
— Что помогло?
— Нашли очень хорошего доктора. Он поменял лечение Андрею. Помню, сын проспал после назначенной микстуры два часа, и я за это время выспалась как никогда. Оказывается, как много и, одновременно, мало нужно для того, чтобы полюбить своего ребенка.
Андрей вырос чутким и замечательным. Несмотря на все сложности, у нас с ним какая-то невидимая связь, такой нет ни с одним из детей.
— Но если вам так непросто было с первым малышом, как же решились на второго?
— Я не решалась. Просто приехал из командировки муж, я ему сказала, что в положении. У нас тогда из своего жилья была однокомнатная квартира в Москве. На новость Дима отреагировал так: «Ты же понимаешь, что мы сейчас не можем себе позволить второго ребенка».
Я на тот момент не была воцерковленным человеком, но в Бога верила.
Мужу сказала: «Вот Андрей спит, ты сейчас сможешь подойти и его зарезать?» Димины слова: «Все понял».
Больше этот вопрос никогда в семье не поднимался.
И родился Матюша. Из одного кромешного состояния я плавно перетекла в другое. Первый и второй сын — погодки.
— Сложности повторились?
— Мы тогда уехали снова из Пущино в Москву. Бабушка мне сказала: «Выбирай любой день, я готова помогать». С большой благодарностью я выбрала среду. Моей целью в то время было пережить понедельник и вторник. Бабушка приезжала, я в этот момент говорила себе: «Выдыхай».
Потом ждала выходного дня, чтобы муж был дома.
Дима с утра уезжал на работу. К восьми вечера я уже ждала его домой и поглядывала на дверь. Если он звонил и говорил, что задерживается, потому что на работе решили отметить какое-нибудь событие, очень злилась, плакала и причитала, что меня никто не любит.
«Я не должна была стать мамой»
— Как муж воспринимал новость о каждом последующем ребенке?
— Надо у него спросить. Каждый раз впадал в оцепенение. У него включался внутренний калькулятор — как всех прокормить. Но я никогда не предъявляла повышенных требований к нему, не ставила никаких условий. Каждый раз, когда говорила, что у нас будет малыш, делала акцент на главное — у детей есть мы, их родители, и ничего особенного не нужно. Это его немного расслабляло.
— Вы когда-нибудь разговаривали о том, сколько детей будет в вашей семье?
— Нет. Это процесс естественный. И я, и муж выросли в семьях, где по двое детей. А у меня, как это выяснилось однажды, вообще не должно было быть ни одного ребенка.
О том, что у меня патология развития матки, узнала после третьих родов. К гинекологу я шла только в связи с беременностью и на приеме была уже после 12 недель. У меня просто не было такой необходимости, не было вопросов по женскому здоровью. Небеременную до определенного периода меня врачи не видели.
После третьих родов на плановом осмотре УЗИ врач говорит: «А ты в курсе, что у тебя с маткой?» Ее коллега тоже была удивлена. Оказалось, что внутри, посередине матки, перегородка, которая теоретически должна мешать нормальному развитию плода. Я тогда все это выслушала, но значения не придала. У меня действительно были проблемы, я лежала на сохранении, но о причинах мне тогда не говорили.
Пятые роды — первое кесарево сечение. Случился тромбоз, стали с доктором выяснять, откуда. Я пошла к очень хорошему флебологу, она дала направление на генетический анализ со словами: «Не может быть, чтобы просто так молодая женщина страдала рецидивирующими тромбофлебитами». Проблемы с венами у меня были и при первой беременности, но тогда этому никто значения не придал.
Результат генетического анализа показал, что у меня множество различных мутаций и они никак не способствуют вынашиванию плода. Как объяснили врачи, все, что у меня обнаружено, приводит к замершим беременностям и выкидышам. По сути, я вообще не должна была стать мамой, не то что многодетной.
А у меня было всего две неудачных беременности. Но младших детей всех выносила уже на антикоагулянтах. Ставили уколы в живот, чтобы у меня не было тромбозов и чтобы ребенок выжил.
— Неужели ни разу не задумывались о том, чтобы больше не рожать?
— А это как? Отказаться от близких отношений с мужем? Вопрос об абортах для меня не стоял никогда. Я к этому просто не готова. Часто слышу выражение «мое тело — мое дело», но мое тело заканчивается там, где начинается жизнь другого человека.
И я очень хорошо запомнила, как мне батюшка сказал однажды: «Олеся, помни, что есть трудности естественные, а есть — противоестественные. Если ты будешь бежать от трудностей естественных, которые даются от Бога, включишь самость, может выйти так, что на выходе получишь ситуацию гораздо сложнее».
Сейчас я думаю еще и так. Раз Господь дает нам столько детей, несмотря ни на какие мои диагнозы, значит, эти дети Ему очень нужны. Значит, моя миссия — быть матерью.
Жизнь здесь и сейчас
— До первого декрета вы работали. У вас было желание вернуться к прежней жизни?
— Еще как хотелось. Я тогда вообще не понимала, что делаю. Мне казалось, что прямо сейчас я не живу. Не знаю, как мой муж это выдержал, но у меня все время было ожидание чего-то.
Меня рвало на части. Мне нужно было и то, и это, и еще другое. Я ждала выходных, чтобы уехать куда-то. Например, на выставку. Неважно, какая она и кто там будет. Главное, я выйду, и там меня ожидает настоящая жизнь или ее кусочек хотя бы. Я была уверена — это именно то, что мне нужно.
Мысль о том, что еще немного и все закончится, была со мной постоянно. Вот скоро начнется другая жизнь, где есть счастье, перспективы, самореализация. Нам же вдалбливают, что женщина не должна быть просто мамой, она должна быть успешной и дома, и на работе.
Женщина не может быть счастлива здесь и сейчас, потому что в своих мечтах счастлива когда-то потом.
У меня это продолжалось и с первым, и со вторым ребенком — были чаяния, что вернусь на работу.
И у меня была такая перспектива: ждали в «Рамблере», где для меня, тогда просто секретаря, открывались отличные перспективы. Но я не вышла на работу через полгода, о чем просил работодатель, да и не смогла бы. С таким ритмом жизни тогда это было сложно.
— Что с вами произошло, как вы поняли, что именно вам нужно?
— Как только я начинаю строить в своей голове какие-то проекты, думать о чем-то, меня тут же накрывает следующей беременностью. Как будто снова ставят на ту дорогу, по которой я и должна идти.
Олеся с мужем и младшим сыном
Меня вдруг перестало рвать на части. Я поняла, что пунктов, по которым женщина должна оправдывать ожидания общества, очень много. И тогда она впадает в очень сложное состояние.
Говорю абсолютно честно: если бы не Бог, я бы двинулась умом. Я просто для себя сейчас вижу, что раз Господь этих детей послал, значит, именно в качестве мамы я сейчас наиболее полезна.
В итоге удалось наладить жизнь здесь и сейчас после рождения третьего ребенка.
Тимоша был в реанимации, а я молилась
— Как это произошло?
— Когда родился Тимоша, мне казалось, как и раньше, что Бога в душе достаточно, а молитвословы не нужны, потому что я сама знаю, как надо говорить с Господом. Зачем мне читать то, что писали святые отцы?
А потом сильно заболел восьмимесячный Тимоша.
Врачи подумали, что он чем-то отравился, но это было невозможным на грудном вскармливании. У него начался инфекционный гастроэнтероколит. У него горлом шла кровь, она была в кале и моче. Врачи сделали промывание кишечника, но ему становилось хуже. Ребенок в крови, я вся в крови, все памперсы и белье израсходованы.
Пришел доктор из реанимации, осмотрел Тимошу и сказал: «До утра он у тебя протянет, а что будет к обеду — не знаю, отдай мне его сейчас». Я очень благодарна этому врачу, он буквально взял меня за руку, показал реанимацию, еще раз сказал о точке невозврата, когда уже ничего нельзя будет сделать, и я оставила Тимошу там.
Вернулась в палату, смотрю на его окровавленные вещи. И мне очень хочется о нем молиться. Поняла, что в моей голове только вопли какие-то.
Как молиться? Я не знаю, не умею.
В этот момент поняла, для чего нужны молитвословы. Никогда ты сама свои крики отчаяния не обернешь в слова, которые нужны и уместны.
Всю ночь читала молитвослов, а на следующее утро мы с мужем поехали за священником, чтобы он причастил Тимофея в реанимации. За несколько дней во мне большой перелом произошел — и в вере моей, и в каких-то представлениях о жизни.
— Знаю немало женщин, которые в критические моменты называют себя плохой матерью. С вами это случалось?
— В какой-то момент я поняла, что женщине не нужно пытаться стать хорошей мамой. Она уже хорошая. Если ее — какая бы она ни была — забрать у ребенка, в нем может что-то сломаться.
Я поняла, что уже хорошая мама, в один момент. Не помню, с каким это было ребенком, но малыш проснулся в пять утра, я — всклокоченная, отекшая — наклонилась над кроваткой и увидела его улыбку. В этих глазах было столько любви! Батюшки, думаю, кто меня будет еще так любить? Поняла, что для него я самая лучшая и останусь самой лучшей, если не сделаю непоправимых ошибок — не буду унижать, оскорблять, бить. Все уже будет хорошо.
Самый младший сын — Степа
Не корми черного волка
— И что, вы никогда не злитесь на детей, не срываетесь на них?
— На детей не срываюсь. Они же самые беспомощные.
Ты срываешься, когда у тебя есть какие-то другие причины, они совсем не связаны с детьми. Но либо ты их не видишь и не понимаешь, либо ты делаешь все, чтобы этого не видеть и не понимать. Причина всегда лежит в чем-то другом, не в детях. Взрыв пороха происходит тогда, когда ты не нашла в себе сил внутренне переварить это, успокоиться.
Я прекрасно отдаю себе отчет, что у любого человека сила за левым плечом может непрерывно гадить и пакостить. И тогда получается, как в той притче. Дедушка рассказывает внуку сказку, как встретились два волка — белый и черный, начали друг друга грызть. Внук спросил: «А какой волк победит?» — «Тот, которого ты кормишь».
Если не перемелем в себе то, что нас выбило, не поймем это и выплеснем наружу, накормим того волка, который нас же потом и загрызет.
Это можно сравнить с качелями. Сначала женщину унесет на них в сторону раздражения, агрессии, ненависти к своему ребенку; она сорвется, накричит. А потом ребенок заснет, она придет в себя, посмотрит на него, скажет себе: «Какая же я бестолковая», — а качели будут уже в другом положении.
Потом мама начнет баловать, зализывать раны. А у детей нюх на материнское чувство вины. Ребенок становится более капризным, требовательным. И не потому, что он плохой. Потому что он так проверяет — насколько далеко можно зайти. И вот тут вопрос: а какого человека я хочу вырастить?
— Вы умеете себя сдерживать, не кричать?
— Я убеждена, что на детей не нужно кричать и, тем более, их бить. Но я не выдержанная, спокойная фрау. В детский сад мы детей не водим. В конце дня мне бывает сложно. Очень много звуков и энергии.
Дети видят меня разной, они же все время со мной. И я считаю, это правильно. Ребенок не должен предполагать, что мама — некий биофункционал: всегда в настроении, всегда аниматор, всегда с песнями и играми-развивашками.
Если дети не слышат меня, пытаюсь договориться. Ставлю ребенка перед собой, смотрю в глаза и спокойно спрашиваю: «Ты слышишь, что я тебе говорю?» Если это не помогает, отправляю на некоторое время одному подумать о своем поведении. Если не помогает, я начинаю говорить спокойно, постепенно повышая тональность: «Скажи, пожалуйста, тебе нравится, когда спокойно с тобой разговариваю, или мне начать на тебя орать?» Обычно помогает.
«Как уделить внимание каждому ребенку»
— Олеся, детям нужно немало внимания. Удается уделять каждому?
— Я это для себя понимаю так. Есть детка-чашечка, детка-ведерко, детка-ванна. А есть детка — бездонный колодец. Если детку-чашечку-ведерко-ванну можно до какой-то степени наполнить, бездонный колодец наполнить невозможно. У нас есть такой сыночек. Сколько ни общайся, сколько ни обнимай, ни целуй его, все время ему будет казаться недостаточно.
В семье есть шутка. Когда Андрей с братом — «бездонным колодцем» повздорит, тут же начинает лазать по шкафам, искать несуществующее свидетельство об усыновлении. При этом Андрей говорит: «Он не может быть моим братом!» Говорю ему на это: «Успокойся, нет такого свидетельства». Это всегда вызывает дома смех. Но мы понимаем, что люди приходят в мир разные.
Как я чувствую, что ребенку недостаточно внимания? Он начинает вокруг меня крутиться, как будто что-то сказать хочет, а не получается.
— Какие моменты близости с детьми запомнились, чем они дороги?
— Их немало. Например, с Матвеем мы сильно сблизились в момент очень сурового подросткового периода Андрея. Он начался в 14 лет, и два года его штормило. Он хамил, не слушал, делал такое выражение лица, по которому было ясно: «Мама, ты дура». Вслух сказать это, наверное, воспитание не позволяло.
У меня тогда было ощущение, что все зря. Все, что читали с ним в детстве, все, что говорила ему, что показывала — все напрасно. Причем перемены с ним произошли очень резко: лег спать один человек, встал другой.
Он все подвергал сомнению, с ним очень тяжело было, жестко. Ни с Матвеем, ни с Тимой такого не было. Матвей меня на тот момент сильно поддержал. Даже пытался по-своему регулировать наши с Андреем ссоры.
Я плакала: «Господи, это только первый. А сколько раз мне еще нужно пройти этот мой личный ад?» Матвей шел ко мне и говорил: «Обещаю, я так вести себя никогда не буду, успокойся, пожалуйста».
Очень переживаю в ожидании подросткового периода третьего сына, но пока все хорошо. Ему 13, мы способны договориться, он готов слышать, но и с ним есть сложности. Это единственный из всех детей, который сильно подсел на телефон и игры. Мы пытались договориться, чтобы он сам отрегулировал этот момент, но бесполезно. Потому сейчас он получает свой телефон только на выходные.
— Как преодолевать сложные периоды детей, их отношения с миром? Должна ли мама всегда их спасать?
— У меня были такие случаи, когда я готова была уже это сделать, но потом, как в сказке — утро вечера мудренее. На следующий день задаешь вопрос: «Нужно ли мое вмешательство в твою ситуацию», как правило, дети отказываются. Но накануне ты сидишь рядом, слушаешь и обнимаешь. Когда ребенок чувствует, что нужен маме, своей семье, ему проще жить, он чувствует огромную поддержку.
— У вас восемь мальчиков и одна девочка. Ее появление стало особенным событием?
— Когда узнала, что будет девочка, была очень счастлива. До этого всех ожидала мальчиками и очень хотела их. Была б моя воля, я бы на розовую коляску нацепила розовых шаров, чтобы все издалека видели, что везу девочку.
У Проси характер сильный. Растет среди мальчишек, но в некоторых вопросах она жестче, чем они. Мне довольно сложно с ней. Возможно, потому, что девочки для меня загадка. Если с мальчишками я все понимаю, с девочкой — нет.
Летний день. Семья отдыхает. Фото из семейного архива
Я в ней пытаюсь воспитывать уважение к старшим братьям, порой мне сложно ей объяснить, что так, как разговаривает она, нельзя общаться. Она бывает девочка-девочка, а потом вдруг включается в ней что-то мне непонятное, со странным тоном и набором слов. Может, это подростковое, но мне бьет по ушам.
У нее хорошие отношения с братьями, они ее любят. Понимаю, что когда не станет меня и Димы, все семейные традиции, сборы, станут закручиваться вокруг троих детей — Андрея, Проси и Фомы.
Фоменьке только два года, но даже сейчас понятно, что человек какой-то взрослый, что ли. Не могу сказать, что это хорошо, потому что ответственность сильно повышает тревожность ребенка. И это тоже нужно регулировать.
Фома
Мне кажется, я немного недодаю Прасковье. Вот она увлеклась шитьем. Вместо того, чтобы вместе что-то шить, я предложила ей кружок, от которого она отказалась. Прося ходит в художественную студию, я тоже неплохо рисую, но сесть вместе порисовать не складывается.
— А как старший сын реагировал на появление многочисленных братьев и сестры?
— Когда кто-то появляется в семье, это происходит тоже вполне естественно. Сейчас Андрей уже студент, не так часто с нами находится.
Но в школе, мне кажется, он стеснялся, что у нас многодетная семья. Помню такой случай. У Андрея выпускной в девятом классе, пригласили встать на общее фото вместе с родителями, учениками и учителями. В момент, когда сработал фотоаппарат, Андрюша поднял кверху свой аттестат и закрыл мне им лицо. Уверена, что сделано это было намеренно. Мы не обсуждали это. Прошло уже больше пяти лет с того момента, но я тогда, помню, не разговаривала с ним от обиды какое-то время.
Не знаю, думал ли он над тем случаем. Просто вижу, что он любит своих братьев и сестру, от этого мне спокойно.
Андрей никогда не подойдет извиниться, даже если ему будет очень плохо. А Матвею, например, сделать это легко: «Прости».
— Что бы вы хотели понять о своих детях?
— Как в ребенке раскопать именно его таланты. Не то, что ты предлагаешь, а то, что ему хочется. Вот, смотрите, что делает Фома. Мы называем его скульптором. Он может лепить и час, и полтора, и два. Из-под его рук выходят потрясающе интересные носороги, какие-то другие животные. Если он что-то увидел, увлекся, считает необходимым тут же претворить это в пластилине.
Лука и Фома
Лука поющий. Но я зареклась. Вопрос с музыкальным образованием детей закрыт до тех пор, пока они сами не подойдут и не скажут: «Мне это надо». Я сама закончила музыкальную школу. Кроме стресса, мне это ничего не дало. С трудом ее окончила, но даже не пошла за дипломом.
В старшем сыне вижу большое желание помогать, спасать, собственно он этим и занимается сейчас.
Матвей хочет реализоваться на творческом поприще. Он снимает фильмы, что-то монтирует. Но я говорю ему: «Матюша, ищи специальность, которая будет кормить тебя и твою семью. У мужика должно быть ремесло».
Он заканчивает в следующем году школу. Говорю ему прямым текстом: «Или ты поступаешь, учишься и мы тебе помогаем, или ты не поступаешь. И тогда у меня тоже нет к тебе вопросов, но устраиваешься на работу. Все, что хотела, уже сказала тебе».
У Тимоши потрясающая голова, гениальный мозг. Он умеет добывать информацию, использовать ее в нужном месте в нужное время. Он отличник, участвует в олимпиадах, есть похвальные листы. Причем его не нужно мотивировать, он все делает сам. Я, когда открываю родительский чат, в котором родители переживают о ВПР, сама совершенно расслаблена. Ну, ВПР и ВПР.
Из него бы вышел хороший финансист или юрист. Но он обожает готовить и не исключено, что захочет связать свою жизнь с кулинарией.
Трофим
«Муж стал для меня защитой»
— Семья начинается с мужа и жены. Получается уделять внимание друг другу?
— У меня нет установки, что я должна быть хорошей женой. И с ролями в семье все правильно. Муж никогда не был еще одним ребенком, о котором нужно заботиться, как это иногда случается в семьях. Для меня он изначально был защитой, охраной.
Когда родились дети, ничего не поменялось в этом смысле. Здесь другой момент. Мне не хватает времени бывать с ним наедине — без детского шума, крика. Но мы стараемся это отрегулировать.
Он отвозит детей в школу, приезжает, и мы обязательно вдвоем пьем кофе. Потом кормим младших детей, у них завтрак в девять. То же самое — вечером. Укладываем детей, что-то смотрим вместе.
Мне все время требуется его внимание. Хочется с ним куда-то ездить, в кино ходить, но просто нет свободного времени. Хотя однажды мне священник сказал, что нельзя желать этой свободы. Ты можешь получить это время, но и цена может быть разной.
Дима — военный переводчик, но свою жизнь с армией не связал. Работал в фирме, которая занималась климатическим оборудованием. А когда родился Тимоша, третий ребенок, ушел в свободное плавание.
Он сам разработал сайт по продаже детских спортивных товаров — приходил с работы, ужинал, закрывался в ванной комнате и на пеленальном столике писал сайт по какой-то книжке. И этот сайт нас потом кормил.
Андрей очень надежный.
— Кто занимается домашними хлопотами, например, готовит на большую семью?
— Мы как-то нашли решение. Пока я ждала Степочку, девятого ребенка, завтрак готовила сама. Сейчас Степа просыпается в полвосьмого, но уже в пять утра намертво ко мне прицепляется и висит на груди.
Завтрак готовят муж и старшие сыновья. Дима всегда меня может подстраховать. Обычно в выходные что-то готовит на ужин. Если варим суп или компот, то это семь литров на два дня. Времени на приготовление еды для семьи из 11 человек нужно немало.
Раньше, когда Андрей и Матвей были маленькими, хозяйство мне давалось тяжело. И у Димы запросы, ожидания были другими. Например, он привык к тому, что суп должен быть каждый день разным. Это можно объяснить тем, что он с 13 лет жил в казармах, пока учился, а потом служил. Там готовили повара, и каждый день были разные супы. Просто привык.
Сегодня ему тоже хочется признаков домашнего очага и уюта. Например, солений и варений. Но я понимаю, что на это меня точно не хватит. Мы очень редко питаемся полуфабрикатами, и я считаю, что это уже прекрасно.
— Олеся, позволяете себе передышку, как отдыхаете?
— Дима каким-то образом чувствует, когда мне нужен отдых, я часто сама прошу меня разгрузить. Наша ошибка в том, что мы не просим, не говорим, что нам нужно.
Почему? Я для себя это поняла так. Женщина рожает ребенка, и потом, когда что-то идет не так, ей все тыкают: «Ты же знала, на что подписывалась». Она барахтается из последних сил, а мы сверху еще наложим, чтоб она уж точно поняла, во что ввязалась. В итоге получается, что мать и попросить о помощи не смеет: «Ты же знала, на что шла, вот и сиди теперь тихо».
Мне муж помогает, сейчас мама вышла на пенсию, может забрать детей к себе в гости. Устаю я эмоционально. Меня меньше беспокоит то, что нужно на всех постирать, убрать дом, приготовить еду.
По сути, ты контейнер для негатива, который накапливается и в детях тоже. Ты — фильтр. В тебя заливают то, что есть, а из тебя должно вытекать все самое хорошее.
Это сложно.
Как я отдыхаю? Иду принимать ванну и провожу какое-то время одна. Традиционно, по средам, раз в месяц, хожу в психологический клуб. Руководитель центра психологической помощи проводит чаепития. Полтора часа свободного общения стали для меня ресурсными. Какой-то канвы встреч нет, все спонтанно и очень интересно.
«Я очень боялся за Олесю»
Через два часа проснулся Степан и прильнул к маминой груди. В духовке ждал своего часа пирог, а дети уже просили чаю. На стол накрыл Дмитрий, отец. Через час ему нужно ехать в школу за старшими детьми, а потом всех развести по секциям — дети ходят на секцию самбо, у Прасковьи еще занятия в художественной студии.
— Дмитрий, какие мысли у вас были, когда супруга сообщала о каждой следующей беременности?
— С рождением первых детей было опасение: потянем ли экономически. Я начинал лихорадочно подсчитывать свою зарплату в пересчете на количество детей.
А с младшими детьми больше беспокоился именно о состоянии здоровья Олеси. Последние беременности протекали очень тяжело. Я боялся за ее здоровье и жизнь.
— Как вы думаете, что самое важное должен положить отец в ум и сердца своих детей?
— Ответственность за принятия решений, за людей, рядом с которыми находишься, будь то твоя жена, родители, дети.
— А как это сделать?
— С малого. Сначала научить нести ответственность за себя, за свою ложку, тарелку, горшок, потом за свой портфель. Ну и так постепенно — за свой уголок, за свою кровать. Нужно стараться эту ответственность делегировать ребенку.
Когда ребенок мал, всю ответственность за него несут родители. Но не должно получиться так, что к 20 годам 80% ответственности все еще на маме и папе.
Дмитрий с Олесей и Степаном
— Самый волнительный, трепетный момент семейной жизни?
— Рождение двойни. Мы переживали, что у одного из детей могут быть проблемы со здоровьем. Момент, когда выяснилось, что они оба здоровы, был для меня особенно волнительным.
У плиты стоит Олеся, накладывает в тарелку пирог. Улыбается, смотрит на мужа. Годовалый Степа требует внимания.
— Олеся, а если будет новость о десятой беременности, тогда что?
— А какие есть варианты?