В системе СССР было совершенно нормально принимать решения за людей, не считаясь с их мнением, и в истории Чернобыля эта система сказалась в полной мере, а также показала и продолжает показывать, пусть и запоздало, свою неэффективность. Попробуем перенестись в 1986 год и представить себя жителем окрестностей ЧАЭС.
Работали бок о бок – но у всех оказалась своя правда
Как нам известно сейчас, взрыв на четвертом энергоблоке произошел в 1.23 ночи 26 апреля 1986 года. Непосредственно в результате взрыва умерли два человека (один умер на месте, один – чуть позже в результате травм). В тушении пожара, успешно завершенном уже к 6 утра, участвовали 69 человек, и уже в процессе тушения был зафиксирован высокий уровень радиации, а также появились первые пострадавшие от нее, хотя масштаб разрушений самого блока еще не был до конца ясен.
Тем не менее, первые сообщения об аварии появились лишь 27 апреля, спустя более суток после нее, а официальное сообщение ТАСС появилось лишь вечером 28 апреля. К этому времени большая часть жителей города Припять уже были эвакуированы. Эвакуация подавалась как временная для того, чтобы не вызывать паники, однако на деле эта первая большая ложь, возможно, заложила основы того недоверия, которое до сих пор многие испытывают к официальной информации об аварии.
У аварийной станции возникло две параллельные жизни. Одна, настоящая, была рядом с энергоблоком и находилась в ведении правительственной комиссии (высококвалифицированной и созданной максимально оперативно). Другая искусственно создавалась в СМИ и мнениях обывателей и определяла, кроме всего прочего, как будут жить и что должны думать люди, не находящиеся в непосредственной близости от реактора – в том числе в Европе.
Фото: Игорь Гаврилов
В первой жизни проводилась радиационная разведка, определялась зона эвакуации и безопасные пути движения людей. Член правительственной комиссии академик Легасов сам работал на месте аварии 4 месяца, смог корректно оценить состояние реактора и возможные риски. На станции вахтовым методом работали физики-ядерщики, разработавшие системы защиты почв и вод, методику консервации реактора, регламенты безопасности для работ по ликвидации аварии. Химики внедрили методы, позволяющие удержать от разнесения радиоактивную пыль. Эти же эксперты запрашивали людей для проведения необходимых для ликвидации работ.
Вторая жизнь ничего не знала о первой, в Киеве и Минске проводились первомайские демонстрации, в Европе опасались ядерной катастрофы и запасались йодом.
И та, и другая неадекватная реакция была вызвана почти полным отсутствием связи с реальной жизнью станции. И из этой второй жизни приезжали на станцию рядовые ликвидаторы – в основном это были военные.
Эти люди выполняли указания, согласно регламентам, выработанным экспертами. Они вроде бы уже находились рядом со станцией и участвовали в ее реальной, а не медийной жизни, но при этом, судя по всему, ужасающе мало знали о происходящем. Что им угрожает, почему именно этот, а не другой регламент обеспечит их безопасность, как рассчитывается время пребывания в опасной зоне, где она начинается и заканчивается, наконец, что такое радиация, как она действует, что ее «переносит», а что – нет? Они просто доверяли свои жизни экспертам, которые ранее допустили аварию, а также лгали о ней в первые дни. В результате возникла и продолжает существовать правда экспертов и правда ликвидаторов, и каждую годовщину СМИ транслируют свою правду в зависимости от взглядов редакции.
Фото: Getty Images
У ребенка из зоны аварии шансы выжить были больше, чем у других детей с такими же диагнозами
«В зоне заражения работали 3 018 белгородцев. Из них сейчас в живых чуть более 2400», – пишет «БелПресса» в статье с характерным заголовком «Когда вокруг рентгены летают». В ней своими воспоминаниями делятся ликвидаторы, и никто же не обвинит их в том, что они говорят неправду. Первый заместитель директора Института проблем безопасного развития атомной энергетики РАН Рафаэль Арутюнян на сайте РИА «Новости» развенчивает мифы: есть официальные данные ВОЗ, из 500 000 человек, наблюдавшихся после аварии, последствия для здоровья найдены только у 200 – это заболевшие раком щитовидной железы дети. Их пролечили, и смертельный случай только один.
Эта статистика, кстати, сильно лучше средней по России, замечают медицинские статистики: ведь этой болезни в зоне аварии ждали, туда были собраны лучшие медики, а детей вовремя обследовали.
То есть у ребенка с раком щитовидной железы из зоны аварии шанс выжить был больше, чем у такого же ребенка с таким же диагнозом где-то в Сибири.
А то, что не все ликвидаторы в Белгороде или где-то еще остались в живых, отражает обычное течение жизни (и смерти) людей: им всем сейчас больше 50 лет, а средняя продолжительность жизни мужчины в России сейчас – 65 лет (значит, половина мужчин не доживает до 65 – безо всякого действия радиации).
Ученые и ликвидаторы должны совместно рассказать о рисках и дать право выбора
Психологи отмечают негативные последствия самого факта того, что люди из окрестных регионов были признаны пострадавшими. Представьте совершенно обычного человека, уверенного, что он обречен болеть и умереть раньше других (особенно молодого). Конечно, он будет испытывать как внутренние проблемы, так и возможную агрессию окружающих, как это происходит, например, с ВИЧ-инфицированными. Организации, в том числе Гринпис, утверждают, что среди жертв аварии десятки тысяч человек, но ото всех это скрывают. Последствия этой паники и шока велики также и для всей ядерной энергетики и для мировой экономики, которая «перестраховалась» от этих рисков.
Такая реакция вполне естественна в первые годы и даже в первые 10 лет после аварии, но через 30 лет, наверное, пришло время открыто и честно проанализировать ее – всем вместе, а не только экспертам в своем кругу, а боящимся радиации – в своем. И сделать это не в СМИ, а лицом к лицу. Конечно, физики не смогут поговорить с каждым жителем города Припять, но почему бы не встретиться с самими ликвидаторами? И вспомнить вместе дни работ на станции, рассказать о том, почему им была поручена данная конкретная работа. Спросить, чего они боялись тогда и были ли эти страхи оправданы. Рассказать, какие меры были оправданы и успешны, а какие – нет. Признать свои ошибки.
Тогда эксперты и ликвидаторы смогут выступить вместе. Рассказать о том, каковы сейчас риски для жизни в зоне отчуждения (если они есть), и предоставить людям возможность решить, жить там или нет. Поговорить с жителями районов вокруг современных АЭС. Все это еще можно сделать сейчас, – и уже будет нельзя сделать через 20 или 30 лет.
Фото: Zufakov / AFP
Сейчас решается, останется ли Чернобыльская авария в истории двумя параллельными легендами – «технократической» и «народной», – или станет важным совместно пережитым опытом, одним для всех.