Судьба императора Павла Петровича печальна и таинственна, а в чем-то и трагикомична. Трудно сказать, кто первым назвал его русским Гамлетом, но это прозвание закрепилось за Павлом. Когда его отца отстранили от власти, Павлу еще не исполнилось шести лет. Подразумевалось, что, достигнув совершеннолетия, он станет императором. Но его мать оказалась настолько талантливым политиком, что всерьез воспринимать перспективу ее отрешения от власти никто не мог.
Цесаревич Павел Петрович представляет матери свою будущую супругу Софию-Доротею Вюртембергскую. Картина С. Торелли
Несколько раз в аристократических кругах возникали идеи сделать ставку на воцарение Павла – но императрица пресекала эти начинания легко и бескровно. Десятилетиями Павел жил в Гатчине, в воображаемом мире. Держал собственный двор, лелеял собственные мечты, непохожие на устремления его нелюбимой матери. Не ладил с ее фаворитами, с екатерининскими орлами, а всесильного Потемкина просто ненавидел.
Когда Екатерина умерла – ему шел сорок третий год. Он намеревался уничтожить «екатерининскую Россию», в которой видел только разврат и воровство.
К этому следует добавить неуравновешенность государя, его вспыльчивость и максимализм. Для государственного мужа – качества взрывоопасные.
Многие начинания Павла следует признать справедливыми. Он упразднил екатерининскую вольницу в гвардии. Гвардейские полки при нем снова стали боевыми подразделениями. Развивал артиллерию.
В то же время Павел расправился с потемкинской военной реформой, превратившей русскую армию в самую боеспособную в мире. Гатчинец был убежденным поклонником прусской военной системы, вплоть до мелочей, к которым был придирчив – и не считался с русскими авторитетами.
Быстро разгорелся конфликт с упрямым Суворовым. Прославленного фельдмаршала под надзором отправили в отдаленное имение. Это была не просто опала, но и ссылка. А ведь Суворов, не терпевший опасного для России фрондерства, пресек попытку офицеров начать вооруженный мятеж против императора, оскорбившего армию… «Кровь сограждан!» – только и сказал Александр Васильевич тем, кто предлагал ему поднять оружие на «тирана».
В 1799 году Суворов покрыл славой царствование Павла – и получил от императора все возможные награды. Но, когда смертельно больной старик с победами возвращался в Петербург – Павел снова позволил себе прогневиться на него по нелепой причине.
И умирал Суворов в опале… А после его смерти некому было удержать офицеров от мятежа, от цареубийства.
Павел миловал и карал без разбора, подчас – по прихоти, а не по расчету, хотя не был глупцом.
Он стремился стать отцом для всех подданных, стремился вернуть крестьянам человеческое достоинство, уравнять их с другими царевыми слугами – и принялся бороться с дворянскими злоупотреблениями, чем и вызвал ненависть аристократов. Барщина была сокращена до трех дней в неделю. Особым указом воспрещалось продавать порознь крепостных одной и той же крестьянской семьи.
Император задумывался о «прямой связи» между подданными (даже самыми обездоленными) и отцом-государем. На стене Зимнего дворца был установлен ящик для прошений на высочайшее имя. Он сам читал эти бесконечные жалобы – на жестокое обращение офицеров с солдатами, на чиновников, на соседа-жулика, на легкомысленных сыновей или жадных родителей. Разумеется, хватало и откровенно курьезных кляуз.
Павел почитал своего отца – Петра Третьего, гневно относился к его предполагаемым убийцам, но он не стал продолжателем политики отца. Петр Третий и Екатерина уничтожили петровскую систему, освободив дворянство от обязанностей служить. Павел понимал, что ничем не обоснованные, не выслуженные привилегии разлагают – и принялся кнутом и палкой принуждать дворян к службе.
К вольностям привыкают быстро – и дворяне категорически не желали подставлять спины под кнут, даже в переносном смысле…
Очень скоро они дали ход легенде о царственном безумце, о неслыханном деспоте, о новом Калигуле.
Император отличался веротерпимостью. Придирчивый к формальным мелочам в армейской жизни, он подчас сквозь пальцы смотрел на религиозную крамолу. По сравнению со временами Екатерины, при Павле в России свободнее задышали масоны. Их больше не преследовали.
Трагическим символом павловского правления навсегда стал Михайловский (Инженерный) замок. Достаточно поглядеть на силуэт замка – и вспоминается характерный курносый профиль, рыцарские порывы императора и ночная расправа над ним. Строителем замка был вольный каменщик Василий Баженов, наполнивший свое творение соответствующей символикой.
Павел I в короне, далматике и знаках Мальтийского ордена. Художник В. Л. Боровиковский
Император оказывал покровительство иезуитам, пострадавшим от Французской революции. А для Мальтийского ордена и вовсе стал отцом родным. К своему титулу он повелел прибавить слова «и Великий Магистр Ордена Святого Иоанна Иерусалимского».
Он надеялся, что рыцарский союз католиков и православных сможет оказать сопротивление революционно настроенным безбожникам. Во многом Россия вступила в войну с французами в Италии «за мальтийские интересы».
Он и римскому папе предлагал переселиться в Россию – пока не погаснет в Европе революционный костер.
Внешняя политика Павла была непоследовательной, сказывался темперамент государя. Он готов был с яростью наброситься на Французскую революцию и ее гения – генерала Бонапарта. Спешно организовал переброску частей русской армии в Европу. Но не сумел хладнокровно защитить интересы России в переговорах с союзниками – австрийцами и англичанами. В результате оскорбленный царь разорвал коалиционные соглашения и готов был вместе с Бонапартом бить недавних «братьев». Начался авантюристический, но опасный для Британии поход русской армии в Индию. Англичане не пожелали мириться с такой политикой Павла.
Чарльз Уитворт, британский посланник в Петербурге, стал одним из дирижеров заговора. Англичане не пожалели золота, чтобы устранить монарха, угрожавшего могуществу Британской империи. А без золота никому не удалось бы опутать Инженерный замок непроницаемой сетью. Во главе заговора стоял граф Петр Алексеевич фон Пален, петербургский военный губернатор, показавший образцы двуличия. Павел едва ли не каждого дворянина подозревал в измене, а Палену доверился.
И вот в ночь на 24 марта, в начале первого часа, группа гвардейцев во главе с Николаем Зубовым и Леонтием Беннигсеном двинулась по коридорам замка. На подступах к царской спальне они оглушили двух часовых. Выставили свои посты во всех комнатах, куда мог убежать Павел. А он спрятался в спальне. Заговорщики нашли его, стали принуждать к отречению в пользу старшего сына, Александра. Завязалась драка. Самые решительные понимали: если оставят Павла живым – назавтра он будет представлять для них опасность, даже если отречется.
Считается, что первый роковой удар был нанесен золотой табакеркой графа Николая Зубова. «Убийцы бросились на Павла, который лишь слабо защищался, просил о пощаде и умолял дать ему время помолиться», – вспоминал Беннигсен. Медикам и гримерам не удастся скрыть побоев и удушения на лице и шее убитого. Поэтому прощание с императором прошло во внештатном режиме.
При Александре II спальню, в которой погиб император, превратили в Петропавловский храм.
Возможно, кого-то из заговорщиков вдохновляли классические образы Брута и Кассия, которых веками почитали многие римляне. Они считали, что уничтожить тирана – благое дело. Многие считали себя оскорбленными и ущемленными. Других возбуждало вино, третьих – нажива.
Несут ли сыновья императора ответственность за гибель отца? В России убийство Павла стало тайной за семью печатями, его считали умершим от апоплексического удара. А в Европе на молодого Александра указывали как на отцеубийцу.
Портрет Павла I с семьёй
Каким он был тогда, будущий победитель Наполеона? Церковные обряды в те годы посещал для проформы, как и воинские учения. Ни к молитве, ни к службе душа не лежала. Главным воспитателем цесаревича был швейцарец Лагарп. Россию он знал примерно так же хорошо, как Кению или Зимбабве, которых тогда не существовало на политической карте мира. Цесаревич почитывал (не слишком внимательно!) Вольтера и Руссо, а над Евангелием засыпал. Он писал Лагарпу, что мечтает «поселиться с женою на берегах Рейна и жить спокойно частным человеком, полагая свое счастие в обществе друзей и в изучении природы». Такой вот руссоистский идеал.
Всю жизнь время от времени он будет повторять эту мысль. Что это – кокетство? Или – невыносимый крест, который был не по силам самодержцу? И всё-таки Александр оказался талантливым политиком, а значит – блистательным лицемером.
Знал ли он о заговоре? Павел относился к сыну мнительно, прекрасному принцу угрожала суровая опала – возможно, ссылка в какой-нибудь отдаленный монастырь. Любимцем царя стал тринадцатилетний племянник, герцог Евгений Вюртембергский. Павел, по слухам, намеревался его усыновить.
И тут граф Пален посвятил Александра в планы заговорщиков. Конечно, будущий царь взял с Палена слово, что Павлу сохранят жизнь. Но он не мог не помнить о судьбе Петра Третьего… Пален ухватил суть маневров Александра: «Он знал – и не хотел знать». Мечтал остаться в стороне, умыть руки. В ту ночь Александр тревожился и ждал, а погромщики смело действовали от его имени.
Вспоминает Михаил Фонвизин, будущий декабрист, свидетель тех событий:
«Несколько угроз, вырвавшихся у несчастного Павла, вызвали Николая Зубова, который был силы атлетической. Он держал в руке золотую табакерку и с размаху ударил ею Павла в висок, это было сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Гордонов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу: началась с ним отчаянная борьба. Павел был крепок и силен; его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, задавили шарфом Скарятина».
Потом Александр упадет в обморок, увидев обезображенное тело отца. Но там же, возле трупа, его поздравляли как нового императора. Хорошо написал в мемуарах фон Беннигсен – один из предводителей заговора: «Император Александр предавался отчаянию довольно натуральному, но неуместному». А графу Палену приписывают слова: «Полно ребячиться, ступайте править!» Пален держал в руках паутину заговора, приобрел большую силу. Александру хватит ума незамедлительно отдалить его от трона…
Но в ту ночь молодой император произнес известные слова: «Батюшка скончался апоплексическим ударом. При мне всё будет, как при бабушке». Эту фразу запомнили все. Мы знаем: запомнили на века. Можно ли представить себе более унизительную клятву для нового самодержца? Впрочем, править в бабушкином стиле он не захотел. Но страх перед цареубийством поселился в императорских чертогах надолго, на несколько поколений.
Двор отнесся к гибели царя бессердечно, многие не скрывали ликования. И даже Гавриил Державин, десятилетиями поддерживавший почтительные отношения с почившим Павлом Петровичем, написал в оде «На восшествие на престол Александра I»:
Век новый! Царь младой, прекрасный
Пришел днесь к нам весны стезей!
Мои предвестья велегласны
Уже сбылись, сбылись судьбой.
Умолк рев Норда сиповатый,
Закрылся грозный, страшный взгляд;
Зефиры вспорхнули крылаты,
На воздух веют аромат;
На лицах Россов радость блещет,
Во всей Европе мир цветет.
Никакой скорби по убитому человеку. Такова участь государственных людей во все времена: вчерашний царь – уже не царь. А ведь Державин, женатый первым счастливым браком на дочери кормилицы «русского Гамлета», многим был обязан Павлу. Вдовствующая императрица Мария Федоровна возмутилась, но не сумела добиться опалы Державина. Государь прислал поэту перстень в пять тысяч рублей, но решил воздержаться от публикации этих двусмысленных стихов.
Многим известен броский афоризм Томаса Карлейля: «Революции пожирают своих детей». С этим трудно спорить. Разве что можно добавить: «А монархии подчас пожирают и отцов…» Нас восхищают благородные нравы аристократии, стремление к Просвещению, свойственное лучшим сынам Отечества того времени, восхищает победный боевой дух…
Но золотой век оставил нам и блистательные примеры коварства, жестокости, двуличия… Каждый дворянин присягал императору. Ежедневно вся Россия молилась за помазанника Божьего. У кого поднимется рука на самодержца? Оказывается, когда речь идет о честолюбии и выгоде, убийство православного монарха – сущий пустяк.
Памятник Павлу I во дворе Михайловского (Инженерного) замка в Санкт-Петербурге
Еще в начале ХХ века нашлись сторонники канонизации убиенного императора – их точку зрения выразил, среди прочих, Николай Жевахов.
Незадолго до революции вышли несколько книг, в которых правление Павла и он сам оценивались благожелательно, причем с православных позиций. А ведь до 1905 года нельзя было открыто говорить об убийстве. Открывается рыцарская суть Павла – искреннего правдолюба на троне. Правда, идеализировать его не следует: слишком очевидны «перегибы» мальтийской души.
Парадный Петербург после гибели императора лучился радостными улыбками, – ведь лицом города было офицерство, дворянство. А люди простого звания оплакивали императора. Возможно, это легенда – но она выразительно демонстрирует разрыв между дворянской и мужицкой Россией, который к началу XIX века достиг критического размаха.
Две России так и не смогли договориться. А Павел верил в иллюзию верноподданного народа…