Визитки:
Александр Устинов, 35 лет, альпинист, спасатель второго класса Центрального аэромобильного спасательного отряда МЧС России.
Александр Абрадушкин, 47 лет, инструктор по альпинизму. Совершил более ста сложных восхождений, в том числе на вершины выше 7000 м. В 1990-х работал главным специалистом Центрально-региональной поисково-спасательной службы МЧС России. Проводил подготовку специальных подразделений по борьбе с терроризмом на промышленных объектах. Участвовал в обучении и подготовке спасателей Московской службы спасения.
Так получилось, что меня познакомили со спасателями – сразу с двумя. Мне всегда было интересно, кто они, эти люди, про которых говорят: «Когда все – оттуда, они – туда». И вот теперь я сижу, слушаю их и засыпаю вопросами.
Беседовала Анастасия Кистанова
– Саша, к чему стремится спасатель в своей работе?
Александр Устинов: Сделать правильно свое дело. Что такое работа спасателя? Это спасение, спасение, спасение. Конечно, ты не стремишься спасать каждый день. Но при работах на завале первые тридцать шесть часов ни одного спасателя не загонишь на отдых. Людьми движет стремление найти как можно больше живых под завалом, быстрее извлечь пострадавшего, передать его медикам. А так, к чему стремится спасатель? Успеть бы поесть на смене – вот это стремление. Потому что иногда не успеваешь.
– А какими личными качествами должен обладать спасатель?
Александр Устинов: Жадностью до работы.
– И самообладанием, наверное?
Александр Устинов: Да это не личное качество. Что такое самообладание? Человек, который не подготовлен к ситуации, его теряет. Но если человек знает свою работу, свои действия, – он не может потерять самообладание, потому что он знает все, что ему нужно делать. Это самоподготовка. Самообучение. И постоянная готовность.
Александр Абрадушкин: Когда это касается просто работы – да. Но у меня был такой случай. Однажды в Крыму в горах на довольно простом маршруте разбился альпинист из нашей группы. Мы по темноте туда побежали с каким-то приятелем. А нас было четыре человека в группе. Я был уверен, что разбился кто угодно, но только не мой друг. Я был готов к тому, что мы понесем того, этого, третьего. И когда я подбежал и увидел разбитого друга, я был в шоке. Не от того, что я увидел кровь, а от того, что это был именно он. И на мгновение я потерял это самое самообладание. Я встал и говорю своему напарнику: «Перевяжи его». Я к нему даже боялся подойти. Через мгновение этот шок у меня прошел, и я начал нормально работать, оказывать ему помощь. Слава Богу, это все хорошо закончилось. Я как спасатель могу кому угодно помогать, но как только это касается моих детей, я, если честно, теряюсь в первые мгновения. Я думаю, что самообладание – это способность привести себя в состояние не равнодушное, но полуспокойное. Но это уже навык, нужна тренировка.
Александр Устинов: Тут я бы так сказал. Чтобы не потерять это самообладание в нужный момент, надо представлять себе различные экстремальные ситуации. Когда мы находимся в спокойном состоянии, мы можем подумать о том, как мы поступим, если произойдет какая-то ситуация с нашими родными или с друзьями. Как мы себя поведем? У меня был такой случай, когда мы ехали на вызов: козырек подъезда упал на девушку и придавил ее. Каким-то образом я буквально дня за три-четыре до этого представлял себе именно эту ситуацию очень подробно. И я ее всю мысленно проработал. И когда мы подъехали, я увидел абсолютно то, что себе представлял. И уже знал, как работать.
– Вы обычно работаете в Москве?
Александр Устинов: Задачи у Центроспаса обширнее, чем просто работа в городе. Он работает по всему миру, где есть крупные катастрофы: землетрясения, наводнения, еще что-то, в том числе и военные действия. Но мы и в Москве работаем – отрабатываем навыки спасения в мегаполисе. Что такое спасение? Это технология. Нельзя просто прийти и сказать: вот, мы спасатели, сейчас вам все сделаем. Каждая спасательная операция ведется по технологии. И в то же время нарабатываются новые технологические приемы. Это постоянное обучение.
– А почему Вы решили стать спасателем?
Александр Устинов: Потому что здесь востребованы и знания, и опыт, и умения больше, чем где бы то ни было. Я до этого работал на химкомбинате мастером по ремонту и эксплуатации оборудования. Ремонт оборудования, которое уже лет пятнадцать как должно быть списано. Ты приходишь к начальнику и говоришь: вот этого нет, вот это надо, а он: «Да, какое там надо! У нас нет денег на замену оборудования, ты давай своими силами. Мы можем запчасти изготовить у себя на заводе». И так неделю-месяц проработает оборудование, потом опять ремонтировать, потом опять. Собственно говоря, я решил, что реанимация устаревшего оборудования, которое уже никому не нужно, – это не то, чем нужно заниматься. Поэтому и ушел в спасатели.
– Мне рассказывали, в вашей практике был случай, когда Вы детей в лесу искали. Расскажите!
Александр Устинов: Это был 2003 год, август. Вологодская область, Бабаевский район. Глухая деревня, леснические хозяйства, где люди, в основном, занимаются вырубкой леса. И надо отдать им должное, эти люди вовремя спохватились. Как вовремя? Люди в деревнях, прямо скажем, пьют. Дети пропали, а спохватились они где-то через сутки. Пили-пили, а детей нет. И они решили все-таки нам позвонить – в Череповецкую службу спасения. Я тогда в ней работал.
Деревня – триста километров от города. Пока нам позвонили, пока мы доехали – уже конец следующего дня. Двое суток прошло после пропажи детей.
Приехав на место, мы поняли, что никаких поисковых работ не организовано. Мужчины из местных иногда выходят в лес покричать. А там лесная площадь порядка двухсот квадратных километров. Леса глухие – и какие глухие… Не пройти, не проехать. Но у нас был один водитель из местных, настоящий водитель – он проезжал там, где танки завязнут.
Вы понимаете, любая поисковая работа хороша в первые двое-трое суток. На третьи сутки, как отмечают многие психологи, человек уже начинает бояться всего, даже вертолета.
Когда мы потом разговаривали с детьми в больнице, они так и сказали: «Мы днем отсыпались – не так страшно было, а ночью по очереди караулили друг друга». Спрашиваем: «А вертолет-то вы видели?», они говорят: «Да». Просто прятались.
Мы приехали, поискали день дотемна, доложили руководству, что так и так, искать, как грибы, пока не наступишь, – бесполезно. И руководство сказало: сворачивайтесь и приезжайте на базу. Как подчиненные люди мы уехали.
Александр Абрадушкин: Здесь тоже важный момент: когда ребятам сказали выезжать, – они уехали. Сначала приказ исполняется, а потом обсуждается. Это показатель внутренней дисциплины. Есть твое личное мнение, и есть твой личный долг. Почему там руководитель не захотел продолжать искать – это второй вопрос. Сказали уехать – ты уехал.
– А почему нельзя было организовать поиски силами местного руководства?
Александр Устинов: В общем-то, в каждом районе есть глава администрации. Мы к нему, конечно, обращались и сказали, что нам нужны люди. А именно сотрудники лесхоза и отряды милиции – их можно быстро собрать и организовать поиск. Ни тех, ни других выделено не было. Этого и следовало ожидать, – дети ведь не каких-то начальников, а простые деревенские дети. После чего мы уехали, и, собственно говоря, я ушел в плановый отпуск.
– И Вы уехали в отпуск?
Александр Абрадушкин:Нет. У меня был друг, и мы с ним вдвоем приняли решение возвращаться и искать детей. Мы ведь в отпуске – имеем право своим временем распоряжаться. Попросили у нашего руководителя машину, взяли с собой еще одного спасателя и доктора. Руководитель не сопротивлялся. Дал и машину, и людей.
А к тому моменту, как мы в деревню снова приехали, уже трое суток прошло. И вот с этого момента там началась, собственно говоря, спасательная операция. Было тяжело, потому что администрация не шла на уступки. Но у одного из пропавших мальчиков родители были из Питера (он просто здесь отдыхал у бабушки). Они тоже приехали, и мы вместе искали. Они какие-то свои связи подняли, мы – свои, и дошли до пресс-центра Президента по Северо-Западу в Петербурге. После чего это стало уже громким делом, пошла информация на телевидение, и где-то на седьмые сутки нам выделили в первый раз вертолет. Трое суток мы ходили и добивались. Но в эти трое суток мы организовали уже порядка тридцати человек, которые с нами занимались поисковыми работами.
– А как это делается?
Александр Абрадушкин:Берется карта местности – лесхоза. Весь лесхоз разбивается на квадраты два на два километра. И по этим квадратам ведется поиск. Выстраиваются тридцать человек (или сколько там набирается) в одну линию – человек от человека в пределах видимости, – и идется этот квадрат. Потом следующий. Мы не рассчитывали на поиск активных детей. Мы отдавали себе отчет, что дети могут уже просто лежать где-нибудь в обездвиженном состоянии.
Десять суток прошло, но было ощущение, что мы их все-таки найдем. Хотя у родителей, которые с нами ходили, где-то на девятые сутки произошел нервный срыв. Но на следующий день с утра они снова вышли с нами на поиски. Мы искали до последнего. Мы отдавали себе отчет: раз мы сюда приехали, мы должны их найти в любом состоянии. У нас другого выбора не было. Было поставлено на карту наше существование как спасателей.
И мы прочесывали все новые и новые квадраты. Надо сказать, что тридцати человекам два километра не перекрыть никак, приходилось за два раза проходить эти два километра, и то благодаря тому, что мужчины, которые с нами ходили, на эти дни вообще отказались от спиртного – приняли для себя такое решение: пока не найдем детей, вообще ни капли. И их знание района и леса нам очень помогли.
Потом нам в помощь из Череповца прислали группу спецназа, человек пятнадцать. Потом выделили еще. И на одиннадцатые сутки нас собралось уже сто человек. Это не так много, но это дало результат. Нашли в результате в старом квадрате. А пошли туда, потому что по-другому никак нельзя было пробраться к другому району. Выстроились на всякий случай. И вот на одиннадцатые сутки рано утром, в воскресенье, ребята нашлись.
– В каком они были состоянии?
Александр Абрадушкин: Они лежали под елкой, соорудив себе подстилку из лапника. Ходили они уже мало, потому что сил не было. Питались, в основном, черникой. И вода была в достаточном количестве. Одного ребенка выносил спецназовец на плечах, а второй сам дошел до машины. Отошли они быстро, буквально на вторые сутки…
В общем-то, у них все было в порядке, только ноги истерли до крови. Потому что они ходили, передвигались. Почему и было их так сложно найти.
– А как они заблудились?
Александр Абрадушкин:Они пошли со своим дедом за грибами. И он у них на глазах умер, скорее всего, от аппендицита. А детям по девять лет. Они не смогли набраться смелости и подойти. И не смогли взять у него из руки перочинный нож и зажигалку из кармана.
– А потом как? Они сильно боялись?
Александр Абрадушкин:Они рассказывали уже в больнице: «К нам подошел какой-то дедушка, привел к себе». Они не уточняют, куда. Говорят: «Было тепло, хорошо, мы даже не замерзали». Он их взял под свою защиту. Но в деревню не привел. Они посидели у него, отогрелись и пошли дальше. Такая встреча была.
Еще за год или полтора до этого происшествия был аналогичный случай, когда пропала восьмилетняя девочка в этом лесу. Но ее там никто не искал, она сама вышла. Когда ее спросили, как, она сказала: «Я была у какого-то дедушки в гостях, и он меня потом привел в деревню». Местные жители называют его хозяином.
Александр Абрадушкин: Как оставшийся отпуск провел?
Александр Устинов: Не помню. Отсыпался две недели.
– А с родителями мальчиков потом встречались?
Александр Абрадушкин:Я к ним в Питер приезжал где-то через полгода. Там все в порядке. Ребенок жив-здоров, рассказывал истории, как ходил по лесу. Где-то раз в три года я им звоню. Связи все остались, но особо не поддерживаем. Теперь парень, наверное, и не помнит уже.
– Администрация района выразила Вам какую-то благодарность?
Александр Абрадушкин:Когда мы детей нашли, то руководитель района был навеселе – уже отметил. Он меня позвал к себе и заявил: «Знаешь, Саша, руководитель должен быть один». Пришлось вытерпеть и уехать.
– А местные жители?
Александр Абрадушкин:Местные жители подошли и спросили: «Можно ли нам из ружья пальнуть?» От радости.
Спасатель, вообще-то, не требует никакой благодарности, само то, что мы человеку помогаем и передаем его в «Скорую помощь» живым – это вот и есть наша благодарность, его благодарность, что он еще остался среди нас. Да любое спасательное мероприятие, которое заканчивается спасением живого человека, – это, наверное, чудо. За это и работаешь. Когда человека достаешь живым из завала и видишь его слезы – как будто человек заново родился – для тебя это самая большая награда. Как будто тебе пять-шесть лет, и тебе подарили на день рождения большущую игрушку – вот такая искренняя радость – вытащить живого человека.
– Но ведь и по-другому бывает…
Александр Абрадушкин:Бывает. Тяжело, когда ты приезжаешь, и видно, как он уходит. Например, когда человека из машины вырезать приходится. Приезжаешь, он в сознании, с тобой разговаривает, но иногда просто разборка автомобиля занимает слишком долгое время, когда сложные зажатия и приходится по крупицам вырезать автомобиль, чтобы человека достать. Ты его держишь в руках, уже, можно сказать, не с физическим телом имеешь дело, а в каком-то другом состоянии он находится, и постоянно его как бы назад возвращаешь. Вот это тяжело морально.
– Но ведь это все, наверное, в душе оставляет тяжелый след, накапливается…
– В любом случае, ты эту боль не оставляешь внутри себя, пропускаешь, пропускаешь, иначе тебя разорвет от боли. Человек есть, ему плохо, он кричит. Но ты концентрируешься на своих действиях. Тебе надо его освободить, надо оттуда вытащить. Если ты сконцентрируешься на том, что ему больно, у тебя просто возникнет ступор, и ты ничего не сделаешь.
– Во время спасательных операций Вы рискуете своей жизнью?
Александр Устинов: Каждый риск должен быть оправданным. У нас есть такой элемент – право на оправданный риск, если это касается спасательного мероприятия. Ни у кого другого, наверное, такого права нет.
Александр Абрадушкин: Знаете, что написано в удостоверении спасателя? Что он имеет право войти в зону чрезвычайной ситуации. Катастрофа, пожар, потоп – он имеет право.
Александр Устинов: Да, у нас есть такое право – идти под лавину. Главное – все грамотно сделать. Вовремя выйти. Люди, которые собираются на такие спасательные мероприятия, идут не просто так, они профессионально подготовлены, у них хватает и физической возможности пройти большие сложные маршруты, и есть опыт, чтобы не попасть в какие-то более серьезные ситуации. Но, опять-таки, никто не застрахован от случайностей, и каждый отдает себе отчет, что может произойти что угодно.
Александр Абрадушкин: Когда это касается конкретной деятельности: спецподразделения, спасатель, пожарный, военный, – все экстремальное здесь уместно. Потому что работа такая. А когда мне начинают рассказывать, что кто-то с крыш, с неподвижных объектов летает на парашютах, это называется безумие. Если надо кого-то снять и доставить в больницу – это оправдано. Другое – когда экстрим ради адреналина. Это вещь, которая ведет к самоубийству.
У меня было одно из увлечений – подводное погружение. Я в свое время погружался на восемьдесят шесть метров без всяких средств, а потом узнал, что это опасно для жизни. Сейчас вот расплачиваюсь своей глухотой.
– А как формируются отношения между спасателями?
Александр Устинов: Какой бы ты ни был профессионал, если тебя отряд не принял, – тебе там делать нечего. У нас так и на работу принимают. Твоя личная подготовка, твои знания и умения – это второй план. Сначала идет умение вжиться в коллектив. Мнение коллектива для вышестоящего руководства гораздо важнее, чем твои профессиональные качества. Если коллектив сказал: он не очень подходит, – этот человек работать в отряде не будет. Потому что здесь главное – взаимовыручка. Когда идешь там, где лавина и слева, и справа, важно полностью доверять друг другу. И знать, что если одного засыплет, остальные откопают. Ты знаешь, что будут рыть до последнего, откопают, достанут и довезут.