Об истории и перспективах Православия в Китае и значении визита Святейшего Патриарха Правмиру рассказал главный научный сотрудник Центра изучения и прогнозирования российско-китайских отношений Института Дальнего Востока РАН Александр Ломанов.
Фото: Патриархия.ру
Александр Ломанов родился в 1968 году в Москве. В 1989 году окончил философский факультет МГУ, с тех пор работает в Институте Дальнего Востока РАН. Кандидат философских наук (1994), доктор исторических наук (2001). Главный научный сотрудник Центра изучения и прогнозирования российско-китайских отношений Института Дальнего Востока РАН, член Европейской ассоциации китаеведения, член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике».
Не только количеством измеряется успех миссии
— Александр Владимирович, многие говорят, что Русская духовная миссия в Китае была одной из самых успешных русских миссий. Вы согласны с этим?
— Вопрос кажется простым, а ответить на него сложно. Потому что сразу возникает следующий вопрос: а в чем успех миссии? Многие инославные миссионеры исходили из формальных количественных критериев — это число обращенных в веру китайцев, созданных приходов. В этом отношении Русская духовная миссия явно уступает католикам и протестантам.
Активную работу по проповеди среди китайцев православные проводили лишь в течение недолгого периода в начале ХХ века, тогда как католики занимались этим несколько веков, протестанты — более столетия. По китайским оценкам ныне в стране свыше десяти миллионов протестантов и более пяти миллионов католиков, западные эксперты считают эти цифры заниженными и увеличивают их в два-три раза. Православных же в Китае не более 15 тысяч, и у них, в отличие от инославных, нет признанной китайским государством церковной структуры.
Лютеранский храм Тао Фэн Шань
Однако в духовной сфере успех трудно измерить формальными количественными показателями. Инославные миссионеры оставили в истории память о многочисленных конфликтах христианства и китайской культуры, вызванных бескомпромиссностью их проповеди, о попытках вывести китайских христиан из-под власти китайских чиновников.
Миссионерские нападки на китайские церемонии поклонения Конфуцию и предкам вызывали у китайской элиты подозрения, что иноземцы стремятся разрушить основы власти и китайской духовной традиции. Эти споры вели к тому, что при одном императоре издавали указ о том, чтобы разрешить католикам не только строить храмы, но и проповедовать христианство коренному населению, а следующий император приходил к выводу, что имеет дело с самонадеянными невеждами, решал, что все предыдущие послабления в адрес миссионеров надо запретить и отменить.
В современном Китае период с середины XIX до середины ХХ века считают периодом слабости перед лицом иностранной агрессии, когда страна подвергалась унижениям со стороны сильных держав. Неудивительно, что прозвучавший в начале ХХ века протестантский лозунг «христианской оккупации Китая» до сих пор толкуют как выражение откровенной наглости иностранцев, стремившихся подчинить себе древнюю страну!
Русская миссия не становилась источником конфликтов
Православные остались в стороне от этих споров, что, с точки зрения сегодняшнего дня, не так и плохо. Они сознательно избегали конфликтов с китайскими властями и сумели обеспечить непрерывность существования Миссии в Китае — сам этот факт некоторые иностранные исследователи считают большим успехом православных миссионеров.
Есть и еще одно важное сопутствующее обстоятельство: служители Миссии не нуждались в поиске аргументов для «ниспровержения» китайской культуры и верований в глазах китайских неофитов. Среди инославных были попытки искусственного сближения китайской культуры с христианством ради облегчения задач проповеди, либо, напротив, полного отрицания китайской культуры как набора «ересей» и «диких суеверий».
Тем временем православные могли изучать Китай объективно и беспристрастно, не прибегая к умышленной подтасовке материала или внесению в него религиозных акцентов. Миссия стала колыбелью российского научного китаеведения — и это несомненный успех, ценность которого не теряется с ходом времени. К примеру, труды архимандрита Иакинфа (Бичурина), стоявшего во главе Миссии в начале XIX века, до сих пор пользуются авторитетом среди ученых. Он собрал, переработал и перевел огромное количество документов по гражданской истории Китая, его политическому устройству, законам, земледелию, конфуцианскому культу — разве это не успех?
Памятная монета «Триста лет Российской Духовной Миссии в Китае. 1712-2012»
Русских миссионеров было слишком мало, что также не давало им возможности развернуть проповедь среди китайцев или вынести ее за пределы Пекина. Российско-китайский договор 1727 года оговаривал, что на Русском подворье в Пекине могли жить лишь четверо священнослужителей и четверо учеников Миссии, свободно покидать страну они не могли и должны были ждать смену в лице следующего состава Миссии, который прибывал из России лет через десять.
Наличие официальной договоренности защищало статус Миссии и вместе с тем ограничивало ее проповеднические возможности. Изначально Миссия была создана для того, чтобы духовно окормлять албазинцев — русских казаков, попавших плен в 1685 году после взятия китайцами Албазинского острога. Несколько десятков пленных стали подданными китайского императора, их взяли на военную службу, поселили в Пекине и даже жен им подобрали из числа вдов казненных китайских преступников.
Вот для этих бывших русских казаков и создали Миссию. Естественно, критерии ее успешности отличались от тех, которыми руководствовались инославные миссионеры. Католики и протестанты ориентировались на то, чтобы выхватывать китайцев из мира традиционной китайской культуры и приводить их в христианство. Русская миссия боролась за то, чтобы сохранить русских людей, не по своей воле оказавшихся в Китае, от погружения в мир китайской культуры, помочь им и их потомкам сохранить веру.
Фото Юлии Маковейчук
Поддержание ровных отношений с китайскими властями — это тоже успех. Нельзя забывать, что почти 150 лет, до 1861 года, Русская миссия выполняла в Китае и дипломатические функции. На фоне действовавших в Китае инославных миссий этот случай был уникальным, однако дипломатическая нагрузка также ограничивала непосредственно миссионерские возможности.
То, что Русская духовная миссия ни разу не стала источником конфликтов между Российской и Китайской империями, дорогого стоит. Когда в XIX веке западные страны стали сильнее и почувствовали свою свободу в Китае, доходило до того, что если какой-то конфликт, в том числе бытового характера, приводил к гибели западного миссионера, западные державы начинали военные действия против китайцев. В истории Русской миссии подобного не было.
Стремление китайцев к независимости
Впрочем, это не избавило китайскую православную общину от страшной трагедии — в 1900 году во время восстания ихэтуаней были убиты 222 православных китайца. Во время того восстания погибло немало китайских католиков и протестантов, но для православных это был страшный удар, ведь их ряды составляли тогда примерно 450 человек. Была уничтожена половина общины!
Первая реакция на эти события в России сводилась к тому, чтобы закрыть Миссию во избежание лишних проблем, однако архимандрит Иннокентий (Фигуровский) не только настоял на ее сохранении, но и добился ее расширения и превращения в настоящую проповедническую Миссию в Китае. К 1917 году число православных китайцев выросло до шести тысяч двухсот человек.
Однако с началом Первой мировой войны поступающее из России финансирование оскудело, в 1917 году после революции в Китай прибыли сотни тысяч беженцев из России. Русская Православная Церковь в Китае целиком сосредоточилась на духовном окормлении этих людей. Созданные в начале ХХ века православные миссионерские станы, ориентированные на проповедь среди китайцев, были закрыты в 1919 году. У русского духовенства не было ни сил, ни возможности проповедовать среди китайцев. Миссия отдалилась от китайцев.
Архиепископ Пекинский и Китайский Иннокентий (Фигуровский) на фоне церкви Всех Святых китайских мучеников. Пекин
Одно из объяснений в том, что прибывшие в Китай беженцы из России пережили ужасы гражданской войны, голод и нищету — потеряв страну, они стремились сохранить для себя на чужбине свою веру и культуру. Этот консервативный импульс не дал им возможности найти в себе силы повернуться к китайскому обществу, китайской культуре.
В те же 1920-е годы в Китае произошел всплеск революционности, пропитанной духом национальной независимости и освобождения от иностранного господства. Поэтому и среди китайских православных священников возникло стремление к тому, чтобы Китайская Православная Церковь получила автономию. Эти процессы происходили тогда и среди инославных.
- Фото Юлии Маковейчук
Наверное, в иной ситуации китайское движение к автономии нашло бы большее понимание у православной церковной иерархии. Однако «церковь русских беженцев» было невозможно в одночасье превратить в «церковь китайцев», стремление к автономии порождало конфликты, китайские священники пытались перейти из юрисдикции карловацкой РПЦЗ под управление Московской Патриархии, с которой не хотели общаться служившие в Китае русские священники.
Траектория развития Русской Православной Церкви в Китае во многом отражает те события, которые происходили с конца XIX века в обеих странах — России и Китае. История не знает сослагательного наклонения, но можно с большой долей уверенности предположить — если бы переход к автономии произошел в 1920-30-е, а не в 1950-е годы, Китайское Православие было бы лучше приспособлено к тем вызовам, с которыми ему довелось столкнуться во второй половине ХХ века.
Иезуиты умело использовали почтительное отношение китайцев к науке
— Китайская культура — одна из самых древних, с сильными духовными традициями. Насколько восприимчивы были китайцы к христианству в прошлые века, задолго до культурной революции?
— Поначалу китайцы отнеслись к христианству с любопытством. Дело в том, что Китай познакомился с католицизмом именно как с западным учением, которое в то время неразрывно было связано с научными достижениями Запада. Когда первые иезуитские миссионеры пришли в Китай, они одновременно рассказывали и о Христе и о математике, логике, астрономии, медицине, географии.
Возникло даже такое интересное определение христианства — «наука о небесах». Определение многозначное: с одной стороны, о Небесах с большой буквы — о непостижимой персонифицированной силе, которая управляет мирозданием, с другой стороны, о движении небесных светил, о том, как перемещаются по небу звезды, когда восходит солнце, как правильно составлять календарь.
Некоторые китайские чиновники видели тут скрытую опасность — как же так, ведь с древности поклонение Небесам в Китае было прерогативой императора, и вдруг иностранцы учат такому поклонению — самостоятельному и свободному — любого желающего принять новую веру.
Это происходило в конце XVI — начале XVII века. Нужно отдавать себе отчет в том, что России тогда еще лишь предстояло пройти свою модернизацию в эпоху Петра Первого, поэтому передовые научные знания не могли стать для первых православных миссионеров в Китае инструментом проповеди.
В 1930-е годы известный китайский либеральный мыслитель Ху Ши заметил, что иезуиты успешно добивались благосклонности со стороны придворных евнухов, через которых можно было организовать аудиенцию у императора, раздавая в качестве подарков современнейшие по тем временам механические часы западного производства. Евнухи брали часы с большой охотой. Труднее было убедить китайских ученых в правильности западных астрономических знаний — потребовались годы сравнений и подсчетов, прежде чем стало ясно, что иезуиты могут гарантировать большую точность в предсказании затмений и других небесных явлений.
А вот с широкомасштабным принятием католицизма тогда ничего не вышло, сфера его распространения, несмотря на убедительность научных достижений Запада, осталась ограниченной.
Католические миссионеры умело использовали почтительное отношение китайцев к знанию, к науке. Например, когда династия Мин вступила в период заката и ее уже теснила новая династия, католические миссионеры, тот же Адам Шалль фон Белль, и их китайские ученики помогали создавать пушечные мастерские, в которых изготовлялось современное оружие для защиты династии.
Научно-технические знания и Божественное откровение зачастую сливались для китайцев в общий фон для проповеди. Речь шла о том, что если Китай хочет стать таким же передовым, как Запад, он должен стать христианским. Западные миссионеры с удовольствием тиражировали эту мысль, пытались ее донести до китайской элиты.
Одновременно иезуиты проявляли огромное уважение к китайской традиции. Они поняли, что китайцы любят древность, поэтому внимательно изучили классические китайские тексты, говорили о том, как прекрасно конфуцианство, какие утонченные этические нормы в нем содержатся. Единственное, чего в конфуцианстве не хватает — учение о Боге-Творце.
На основе древних китайских текстов они пытались доказать, что в древности откровение о монотеистическом Боге коснулось и Китая, но потом китайцы проявили невнимательность, ушли в сторону и забыли о Боге. Но на самом деле, утверждали иезуитские миссионеры, христианство для Китая не новое учение. Иезуит Маттео Риччи объяснял китайской аудитории элементы сходства христианства и буддизма (учение о рае и аде, бессмертии души) тем, что буддисты якобы скопировали их у христиан! Некоторые представители китайской элиты соглашались с тем, что духовные традиции христианства и конфуцианства совместимы.
Однако позднее, когда противоречия между Китаем и западными державами обострились, когда выявилась слабость Китая перед лицом иностранного давления, начался всплеск борьбы за национальный суверенитет. Передовая интеллигенция заговорила о том, что если китайцы будут принимать христианское учение, страна навсегда утратит суверенитет и станет колонией Запада.
Китайские патриоты видели в миссионерах угрозу существованию страны
Борьба против христианства в конце XIX — первой половине XX века была не столько богоборческим мероприятием, сколько политическим противостоянием миссионерам как представителям западных стран, как потенциальным поработителям Китая. В присутствии миссионеров в Китае китайские патриоты видели угрозу существованию своей страны.
Конечно, и антихристианская линия в Китае присутствовала, причем с самого начала, с прихода первых иезуитских миссионеров. Уже тогда распространялись слухи, которые сегодня любому вменяемому человеку покажутся чудовищными — например, что христиане выковыривают умершим глаза и потом с помощью алхимии превращают их в серебро — китайцы думали, что христиане прикрывают глаза умершим, чтобы скрыть это.
В китайских антихристианских листовках XIX века иностранную религию оскорбительно называли «визгом небесной свиньи» (по сходству чтения с произношением иероглифов «религия Небесного Господа», то есть католицизм), верующих и миссионеров изображали в виде сексуально распущенных людей, поклоняющихся привязанной к кресту свинье.
Китайцам с их повседневно-бытовым рационализмом и прагматизмом было трудно понять, как Бог — который в их понимании должен стоять выше земного императора — может позволить, чтобы Его Сын умер такой позорной смертью. Китайский император никогда бы не позволил толпе сходным образом лишить жизни своего сына.
Возникали взаимные недоразумения. Многие миссионеры, особенно протестанты, платили китайцам той же монетой, называли их культурно-историческую традицию собранием мертвых суеверий, язычеством, которое тянет Китай в прошлое, не дает ему развиваться. Но при этом мощное тайпинское восстание, которое едва не покончило с императорской династией в XIX веке, было построено на соединении китайских верований с причудливо понятой протестантской проповедью, вожди восстания обосновывали свою политику ссылками на Библию! В итоге их постигло разочарование — западные страны послали войска на помощь властям для подавления восстания, христианские устремления повстанцев Запад проигнорировал…
Мао Цзэдун не был первым, кому пришла в голову мысль проложить путь в светлое будущее с помощью полного уничтожения традиции. Его образ будущего был основан на марксизме, но мыслил он примерно так же, как протестантские миссионеры в XIX веке: чтобы построить в Китае что-то новое, надо уничтожить все старое. Начиная с 1910-х годов эта мысль не оставляла прогрессивную китайскую интеллигенцию, которая возненавидела собственную традиционную культуру, хотела сокрушать «конфуцианские лавочки» ради того, чтобы сделать Китай сильным и демократическим, открытым для новых западных идей.
Культурные послания православных и инославных миссионеров были противоположными
— Но православные миссионеры, насколько мне известно, с уважением относились к китайской традиции?
— Безусловно, но до второй половины XIX века они в строгом смысле слова не были миссионерами. Они изучали жизнь Китая, собирали материалы, переводили китайские тексты, составляли словари. Их проповедь среди албазинцев вполне вписывалась в китайскую культуру, соответствовала ее духу и фундаментальному принципу конфуцианской «сыновней почтительности» (сяо).
Западный миссионер говорил китайцу примерно следующее: «Ты должен отказаться от своей культуры и предать своих предков, чтобы стать настоящим христианином». Это было очень болезненное для китайцев требование, которое принимало видимую форму. В Китае в то время практиковался культ предков — люди хранили в домах таблички с именами усопших, поклонялись этим табличкам, проводили перед ними поминальные церемонии.
Поначалу католики пытались не устраивать по этому поводу конфликт, но потом инославные миссионеры заняли жесткую позицию. Они говорили: «Это все суеверие, если хотите креститься, вынесите таблички во двор и сожгите их в нашем присутствии, а пока не сожжете и не отречетесь от вашего язычества, никто вас крестить не будет». Чтобы стать христианином, китаец должен отречься от предков, от своей культурной традиции — таков был пафос западной миссии.
Послание православного миссионера, который обращался к албазинцам и их потомкам, гласило: «Вы должны хранить веру своих отцов, быть верными традициям, а культурная традиция ваших предков — русское православие». Видимо, поэтому, в китайских переводах Писания, богословской литературы, богослужебных текстов встречалось много церковнославянских транскрипций.
Стилистически это совсем неоправданное стремление, но эмоционально и культурно объяснимое. Многие потомки албазинцев уже забыли русский язык, знали только китайский, а церковнославянские транскрипции должны были, как казалось миссионерам, стать мостиком, связывающим албазинцев с русской православной культурой.
Иными словами, культурные послания инославных и православных миссионеров долгое время были противоположными. Западный миссионер призывал китайца отречься от своей традиции и стать христианином, а православный священник убеждал потомков албазинцев не отрекаться от своей культуры, не погружаться целиком в мир китайской культурной повседневности.
Потеря и возрождение интереса к китайской традиции
В более поздних публикациях Русской православной миссии, в особенности в первые два десятилетия XX века, встречается более напористая проповедническая риторика, утверждения, что влияние традиции на Китай во многом негативно.
Восстание ихэтуаней и его трагические последствия заронили среди миссионеров зерно сомнения в ценности китайской культуры, ведь именно стремлением защитить свои культурные устои восставшие оправдывали убийства иностранцев и китайских христиан. Тогда миссионеры думали, что для того, чтобы в будущем Россия и Китай жили в мире и сохраняли дружеские отношения, Китай должен принять православные ценности. И тогда соседство двух крупных православных стран открыло бы новые невиданные прежде перспективы для сближения и сотрудничества.
Конечно, надежда эта была во многом иллюзорной, не основанной на реальном понимании происходящего в Китае. Но с позиции сегодняшнего дня нельзя безоговорочно осудить ее как проявление нетерпимости к чужой культуре, поскольку тут присутствовали благие помыслы о дружбе двух стран.
А поскольку в XX веке началось массовое отрицание китайской культуры самими китайцами, то и западные католики и протестанты, и русские православные, наблюдая эту волну, решили, что диалог западной и восточной культур, взаимодействие христианства и китайской традиции неактуальны. Зачем вникать в традицию, если сам народ ее уничтожает, отказывается от нее?
Возрождение интереса к этой теме началось в 1950-60-е годы благодаря светским и церковным авторам, живущим на Тайване и в Гонконге. Они первыми стали писать, что китайская культура жива, несмотря на революцию. Со временем становилось ясно, что построенное в Китае после 1949 года общество стало продолжением этой культуры, одним из ее ответвлений.
Позже, в 1970-80-е годы и на Западе и в китайских церковных кругах возник интерес к конфуцианско-христианскому и даосско-христианскому диалогам, начались новые сопоставления, сравнения, уже учитывающие реалии современного мира и современной культуры. И вот в этом диалоге для России очень важны труды русских миссионеров по китайской истории, культуре, потому что в этих трудах многие проблемы китайской духовности осмыслены очень глубоко.
Украшение кафедры ввиде креста на лотосе – своеобразное сочетание христианских и восточных символов
Без преувеличения можно сказать, что труды русских миссионеров стали основой для формирования образа Китая в России XIX века, когда формировались устои светского китаеведения как научной дисциплины. С опорой на это наследство Русская Православная Церковь может заново осмыслить перспективы полноценного духовного и культурного общения России и Китая.
Без глубокого изучения истории своего присутствия в Китае нам не понять полностью и современную Россию. Китайская же культура переживает ныне очевидный ренессанс — возрастает интерес к философии, поэзии, китайские руководители постоянно напоминают о важности традиционных этических норм, идеалов: беззаветного служения родине, готовности к самопожертвованию.
Сегодня создаются условия для обмена ценностями на основе того, что было накоплено в прошлом. В этом смысле визит Святейшего Патриарха в Китай — событие чрезвычайно важное, символическое. Это знак внимания Русской Церкви к Китаю. Это знак внимания к десяткам тысяч православных, китайцев и русских людей, которые живут и работают в Китае, которые хотели бы иметь возможность посещать богослужения и участвовать в жизни общины. Вместе с тем это знак внимания к Китаю в целом, к великой соседней стране, с которой у нас есть общие ценности, общие интересы.
Во время встречи с китайским лидером Си Цзиньпином Патриарх Кирилл подчеркнул, что у России и Китая есть общие ценности — независимость и суверенитет, единство, трудолюбие, справедливость. Замечу, что я узнал об этом из выпуска «Объединенных вечерних новостей» китайского центрального телевидения — это аналог советской программы «Время», где все новости тщательно подобраны, этот выпуск транслируется по многим программам как взгляд Пекина на происходящее в стране и в мире.
Фото: Патриархия.ру
Присутствие этих слов Патриарха в китайском официальном сообщении весьма показательно. Китай сейчас находится в процессе формирования своих современных ценностей. В середине XX века, когда жизнь в Китае резко изменилась, старые ценности были отброшены, им на смену пришли новые — идеологизированные, частично заимствованные из советских стереотипов. Теперь взгляд на ценности в значительной мере опирается на богатства китайской традиции.
Сейчас Китай осознает себя как огромную державу, которая по объему экономики уже обогнала Японию и имеет все шансы в следующем десятилетии обойти США и стать страной с крупнейшей в мире экономикой. Страна переосмысливает свои ценности, формулирует их и адаптирует к современному миру. Россия пребывает в поиске своего места в современном мире и тоже заново осознает свои ценности. В этой ситуации диалог между культурами и духовными традициями очень важен и плодотворен для обеих стран.
Китайскую мысль подпитывает «сотня рек»
— Отец Дионисий Поздняев приводил слова одного китайского профессора-конфуцианца, который считает, что китайская культура умерла и воскресить ее может только встреча с христианством.
— Это очень характерное высказывание. «Культурное христианство» — феномен Китая с 1990-х годов до нашего времени. Часть китайской гуманитарной интеллигенции стала серьезно интересоваться христианской теологией, историей христианства, в том числе работами русских религиозных философов Серебряного века. Многие книги переведены на китайский язык, причем лучшими переводчиками.
Интересуются христианской культурой именно светские ученые, которые не считают себя христианами, они не планируют креститься ни в католичество, ни в протестантизм, ни в православие. Это интеллектуалы, которые пытаются осмыслить пути китайской культуры, ее перспективы, стратегию ее модернизации. И они считают, что одним из наиболее ценных и важных духовных ресурсов является ресурс христианства. Но трактуют они его очень широко, включают туда все богатство христианской мысли России и Запада, в том числе светских мыслителей, культурологов.
Помню, в конце 1990-х огромнейшей популярностью среди интеллигенции Китая пользовались работы Пауля Тиллиха, активно переводили и цитировали работы Мартина Лютера. Последние годы китайцы с огромным интересом читают Николая Бердяева и Льва Шестова.
Интерес к христианской мысли в среде китайской интеллектуальной элиты существует. Но он не доминирующий. Недавно китайский лидер Си Цзиньпин процитировал одного из политиков прошлого: «Море становится большим, потому что оно вбирает в себя сотню рек». Этот образ относится к современной китайской мысли. Помимо христианства ее подпитывает «сотня рек» — и западный постмодернизм, и сциентизм, и рационалистические тенденции, и многое другое.
Нельзя забывать, что в Китае есть господствующая идеология — она собрана из марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэдуна, теории Дэн Сяопина и взглядов тех, кто находился у власти с 1990-х — Цзян Цзэминя и Ху Цзиньтао. Формально в Китае нет духовной пустоты, наоборот, это мир идеологической полноты, где официальная идеология пропагандируется по всем каналам, тиражируется в школах и вузах, а также через систему партийно-политической учебы.
— Тем, кто помнит советское время, трудно понять, как сочетаются официальная коммунистическая идеология и никем не скрываемое разномыслие в университетской среде.
— Руководству страны приходится учитывать реалии современного мира, китайские коммунисты говорят, что хотят «идти в ногу со временем». Хочу пояснить, что острое ощущение духовного вакуума присуще ищущей части китайской интеллигенции, но такого духовного вакуума, какой возник в России после внезапного и обвального распада Советского Союза, в Китае все же нет.
Основы государственной идеологии остались прежними. Член коммунистической партии Китая по-прежнему не может быть верующим, так как устав партии требует, чтобы его мировоззрение опиралось на принципы диалектического и исторического материализма. Но взаимоотношения между властью, обществом и религией, конечно, изменились. Официальная линия сводится к тому, что верующие являются равноправными «строителями социализма», и задача власти — создать для верующих оптимальные условия, чтобы никакие искусственные препоны не мешали им вносить существенный вклад в социальное и экономическое развитие страны.
Власть отдает себе отчет в том, что Китай стал экономически многообразным, и от людей нельзя требовать такого же единомыслия, как во времена, когда все находилось в руках государства. Сейчас в Китае есть сильный слой предпринимателей, владеющих частной собственностью. Очевидно, что взгляды предпринимателя-миллионера и наемного работника могут во многом отличаться. Конечно, государство проводит свою линию, финансирует и поддерживает то, что, по мнению государства, целесообразно для национального развития, но о тотальном идеологическом подавлении тех, кто думает, творит и мыслит по-другому, уже не может быть речи.
Границы допустимого существенно расширились. Когда звучат открытые призывы к свержению правящей Компартии, власти говорят, что подобные шаги подрывают основы государственного строя и предпринимают ответные действия против этих людей, возбуждают судебные процессы. Но если какой-то китайский интеллектуал заявляет, что он не марксист, а, примеру, конфуцианец, постмодернист или «культурный христианин», и пишет в этом духе, ему за это ничего не будет.
Более того, если окажется, что его писания популярны на Западе, то власть даже обрадуется этому как свидетельству интеллектуального и мировоззренческого многообразия Китая.
— Если я не ошибаюсь, в прошлом году Нобелевскую премию по литературе получил как раз китайский писатель-марксист? И это решение шведских академиков вызвало у многих негодование.
— Мне также встречались суждения о том, что Мо Янь недостоин премии потому, что он не является диссидентом и не выступает против властей своей страны. Однако я не стал бы называть марксистом писателя, который в абсурдистском стиле с бесподобной иронией разоблачает коррупцию и разложение государственного аппарата. Он видит жизнь глазами художника и в своих книгах пытается донести до людей представления о честности, других незыблемых ценностях.
И для большинства китайцев награждение Мо Яня стало радостью. Китайская литература многообразна, вкусы у людей разные, наверняка не всем нравятся произведения Мо Яня. Но люди испытывают гордость за свою страну, за то, что, наконец, китайский писатель получил мировое признание. Меня этот факт тоже радует — присуждение Нобелевской премии современному китайскому писателю способствует проникновению китайской культуры в мир, повышению интереса к китайской культуре и на Западе, и в России.
Хочется верить, что найдется место и для Православия
— Каковы, на ваш взгляд, перспективы Православия в Китае при таком мировоззренческом и культурном многообразии?
— Я хотел бы вернуться к опубликованному в Китае сообщению официального информационного агентства «Синьхуа» о встрече Патриарха Кирилла с китайским партийно-государственным лидером Си Цзиньпином. Оно было очень дружественным по отношению к России и к Русской Православной Церкви, в нем говорилось о перспективах развития сотрудничества между двумя странами.
То, что китайский лидер встретился с предстоятелем Русской Православной Церкви, отвечает интересам и Китая, и российско-китайского взаимодействия. Это внушает оптимизм, надежду на то, что китайская сторона позволит решить организационные вопросы, связанные с жизнью Православия в Китае.
Я, прежде всего, имею в виду постоянное использование для богослужений православных храмов в Харбине и Шанхае, которые посетил в ходе визита Патриарх, создание китайского православного духовенства. В будущем, возможно, и воссоздание полноценной Китайской Автономной Православной Церкви, которая, как и протестантские и католические общины в Китае, будет поддерживать конструктивную связь с государством.
Сегодня православные в Китае делятся на две основные группы: потомки православных албазинцев и люди, приехавшие из России или постсоветских республик. Одна из задач — наладить диалог между этими группами, чтобы они не были отделены друг от друга. Думаю, это будет органично решаться в процессе развития китайского Православия — к примеру, многие русские, которые постоянно живут в Китае, изучают китайский язык, а некоторые потомки православных знают русский.
В современном Китае часто говорят о гармонии культур, о взаимодействии цивилизаций, о призыве Конфуция к достижению единения без навязывания единообразия. Хочется верить, что в этой палитре найдется место и для Православия.
Беседовал Леонид Виноградов