Революция 1917 г. нанесла разрушительный удар по системе церковного образования в России, причём — всех его уровней. Всё началось с изъятия из “духовного ведомства”, то есть фактически — у Российской Церкви, её начальных, а затем и всех остальных учебных заведений. В июне 1917 г. Временное правительство национализировало церковно-приходские школы как созданные в своё время “с политическими целями”, а в декабре 1917 г. уже советский Наркомпрос подверг такому же изъятию и все другие церковные учебные заведения — “учительские семинарии, духовные училища и семинарии, женские епархиальные училища, миссионерские школы, академии”1. С конца 1917 г. Российская Церковь была поставлена перед необходимостью заново строить свою систему образования.
Между тем в январе 1918 г. новая власть в своём знаменитом Декрете сформулировала новые условия, в которых теперь должно было находиться религиозное образование в России: оно более не могло иметь место там, где преподаются общеобразовательные предметы, и могло осуществляться лишь “частным образом”2. Тем самым религиозное образование изгонялось из системы национального образования России. Несмотря на сопротивление Поместного собора Российской Церкви, церковноначалия и учительских и родительских комитетов3, к концу гражданской войны старая система церковного образования перестала существовать. Наступило время поиска новых образовательных форм и творческого осмысления прежнего опыта4.
В настоящем очерке мы не ставим себе целью дать целостную картину развития церковного образования советского периода, — это невозможно в силу ещё недостаточной изученности темы. Мы остановимся лишь на трёх страницах развития церковного образования в подполье, то есть в таких организационных формах, которые не были зарегистрированы в соответствии с советскими законами. 1-й и 2-й разделы статьи будут посвящены кружковому движению 1920-х гг., которое в большинстве случаев восполняло отсутствие начального и среднего церковного образования, а также попытке создания высшего учебного заведения Патриаршей Церкви в Москве в 1920–1930-е гг. В 3-м разделе мы обратимся к педагогическим идеям авторов церковного самиздата 1970-х гг. и прежде всего — к трудам тайного священника Глеба Каледы. Выбор именно этих примеров интересен, по нашему мнению, тем, что во всех трёх случаях церковные педагоги — епископы, священники, миряне — не просто пытались сохранить, законсервировать уже утраченную традицию, а искали и находили новые формы для церковного образования, вырабатывали новые идеи и подходы.
1. Образовательные кружки
В условиях репрессий для Церкви было жизненно важно решить проблему подготовки новых кадров церковнослужителей, а следовательно — церковного образования. Со второй половины 1920-х гг. Патриаршая Церковь в отличие от обновленцев не имела возможности легально давать своим членам начальное, среднее или высшее духовное образование5. Разумеется, попытки подпольно продолжать дело церковного образования не прекращались. По всей стране при храмах во множестве возникали кружки, призванные дать детям и подросткам (а это каралось особенно строго) азы христианского воспитания. В 1926 г. такой кружок при поддержке местного епископа Августина (Беляева) существовал в Иваново-Вознесенске. Весной 1929 г. такие кружки работали в Кинешме, Юрьевце и том же Иваново-Вознесенске. Иногда число их посетителей было значительным. В Ачинском округе кружок Закона Божьего посещали 84 человека6. Порой организаторы кружков ставили перед собой более сложные задачи, чем преподавание Закона Божьего, и вели занятия по апологетике и Священному Писанию.
Вокруг изучения Нового Завета строилась работа кружков Христианского студенческого движения (ХСК), возникших в России перед Первой мировой войной под влиянием христианских студенческих кружков в Германии. Целью движения была проповедь Евангелия среди молодежи. Проповедь эта была внеконфессиональна: в кружки входили православные, лютеране, баптисты; прозелитизм среди членов ХСК был запрещён. Говорить о ХСК в контексте церковного образования нам позволяет тот факт, что многие их члены в процессе работы в кружках примкнули к Российской Православной Церкви, некоторые стали священниками и епископами. Среди них были один из лидеров ХСК священномученик Владимир Амбарцумов, активный член студенческих кружков Н. Е. Пестов (*1892–†1978), в дальнейшем — известный автор православного самиздата. В 1924 г. движение было запрещено, часть его членов арестована, но кружки продолжали действовать нелегально7.
Отметим, что активность приходских и студенческих религиозных кружков вписывалась в общий контекст подъёма неформальных объединений в 1920-е гг. Достаточно хорошо известны и изучены такие научные объединения, выросшие из студенческих кружков, как Московский лингвистический кружок и Общество изучения поэтического языка (Опояз) в Петрограде8. В контексте нашей темы характерен пример философского студенческого кружка, организованного в Москве В. Н. Муравьёвым и описанного в воспоминаниях архимандрита Сергия (Савельева)9. Многие его участники во второй половине 1920-х гг. стали активными членами Церкви.
2. Подпольная Академия в Москве
Существовали в церковном подполье и высшие учебные заведения Патриаршей Церкви. В частности, мы можем реконструировать судьбу нелегального учебного заведения, стремившегося продолжить традиции Московской Духовной академии10. Покинув Сергиев Посад, Академия с осени 1919 г. продолжала занятия в различных московских храмах11.
“В Москве, — вспоминал переехавший туда в 1920 г. будущий епископ Вениамин (Милов), — я возобновил и своё обучение в Духовной академии, которая, доживая последние дни, ютилась в разных местах города: в Епархиальном доме, в церкви Иоанна Воина, в церкви Петровского монастыря и в храме Живоначальной Троицы в Листах у Сухаревки. Профессура в Академии оставалась ещё старая <…> Среди профессоров я уже встретил не поверхностных дилетантов, каковыми являлись преподаватели семинарии, но серьёзных, глубоких, часто безупречных знатоков своего предмета. Отношение их к преподаванию было добросовестным. Талантливость, творческий подход, тонкость выводов и обобщений блистали в их лекциях. Некоторые профессора способны были передать своим студентам любовь к своему предмету, охотно обнаруживали готовность руководить студенческими самостоятельными занятиями. Таковыми были патролог профессор И. В. Попов, профессор отец Павел Флоренский и некоторые другие”12.
Иеромонах Вениамин (Милов) закончил учебу в марте 1922 г., но, несмотря на его пессимистическое замечание о доживаемых Академией последних днях, она продолжала своё существование13. Мы встречаем упоминания о ней в различных источниках второй половины 1920-х — первой половины 1930-х гг.
Остановимся прежде всего на руководителях нелегальной Академии. С сентября 1917 г. по март 1922 г. её работой руководил ректор протоиерей Анатолий Орлов (*1879–†1937), который проходил в качестве одного из обвиняемых по первому московскому процессу над духовенством о сопротивлении изъятию церковных ценностей и был сослан в Нарымский край. Его преемником стал протоиерей Владимир Страхов (*1883–†1938). Он с 1912 г. был экстраординарным профессором по кафедре Нового Завета, человеком, близким к священномученику Илариону (Троицкому). В ноябре 1917 г. он стал священником, а потом настоятелем московской церкви Троицы в Листах. В мае 1920 г. отец Владимир занял должность проректора Академии, а в апреле 1922 г. — исполняющего обязанности ректора. 30 декабря 1930 г. протоиерей Владимир Страхов был арестован и сослан в Архангельск; в Москву он больше не вернулся14. Очевидно, с этого момента работой подпольной Академии стал руководить епископ Сергиевский Варфоломей (Ремов; *1888–†1935)15. Он находился на покое и занимал должность настоятеля храмов в Высоко-Петровском монастыре в Москве16.
Нелегальная Академия была предметом постоянного интереса со стороны карательных органов. В начале 1925 г. она попала в список агентурных разработок 6-го отделения Секретного отдела ОГПУ17, а в начале 1933 г. были арестованы и осуждены несколько её студентов. Это произошло после того, как один из священников сергиевского храма на Большой Дмитровке, где в то время находилась петровская община, подал в ОГПУ сведения о действующей при храме “нелегальной академии”. В конце марта были арестованы несколько членов общины, в том числе иеродиакон Феодор (Богоявленский), который фигурировал в деле как студент Академии18.
В действительности в 1933 г. тайная Академия не была уничтожена, епископ Варфоломей и отдельные преподаватели (например, отец Иоанн Смирнов, о котором речь пойдёт ниже) оставались на свободе. Это позволяет сделать вывод, что Академия продолжала действовать по крайней мере в 1933 и 1934 гг., до ареста епископа Варфоломея в феврале 1935 г. Очевидно, именно с этого момента она окончательно прекратила своё существование19. По крайней мере, источников второй половины 1930-х гг., в которых бы упоминалась подпольная московская Академия, у нас уже нет.
К сожалению, мы практически ничего не знаем о числе студентов и выпускников этого учебного заведения. Кроме иеромонаха Вениамина (Милова), учащимися нелегальной Академии были иноки подпольного Высоко-Петровского монастыря иеромонахи Феодор (Богоявленский; *1905–†1943) и Герман (Полянский; *1901–†1937), а также священник Василий Надеждин (*1895–†1930)20. Судя по всему, её студентами были будущие священники и монахи, готовившиеся к постригу и принятию сана, в возрасте 25–35 лет. Епископ Вениамин (Милов; *1887–†1955), пожалуй, был из них единственным, кто дожил до 1940 х гг.
У потомков отца Василия Надеждина сохранился уникальный документ — его диплом (на старом бланке МДА) об окончании Академии и присуждении ему 10/23 мая 1926 г. степени кандидата богословия. Благодаря этому документу сегодня мы можем более подробно судить о внутренней жизни (преподавательском составе, изучаемых предметах) и истории этого учебного заведения. Диплом отца Василия был выдан в Москве 5/18 октября 1927 г. и подписан (в следующем порядке) и. о. ректора, проректором протоиереем Владимиром Страховым, ординарными профессорами С. Глаголевым, священником Павлом Флоренским (?)21, епископом Варфоломеем, С. Соболевским. На дипломе стоит печать МДА и номер — 8622.
Фрагмент диплома священномученика Василия Надеждина
с подписями преподавателей подпольной Академии.
Публикуется впервые с разрешения Н. В. Крупиной
Отец Владимир Страхов и епископ Варфоломей как руководители Академии упоминались нами выше. Заслуженный профессор МДА С. С. Глаголев (*1865–†1937) преподавал основное богословие, был известен как энциклопедически образованный человек. Он был арестован в Сергиевом Посаде в мае 1928 г. и сослан в Пензу. Профессор по кафедре греческих языка и словесности, член-корреспондент АН СССР С. И. Соболевский (*1864–†1963) был братом знаменитого филолога академика А. И. Соболевского, который возможно также преподавал в тайной Академии23. Из дела Петровского монастыря 1933 г. мы узнаём имена ещё двух преподавателей подпольной Академии: протоиерея Иоанна Смирнова и профессора И. П. Четверикова. Отец Иоанн Смирнов (*1879–†1937) был магистром богословия и экстраординарным профессором МДА, специалистом по церковнославянскому языку и палеографии, а И. П. Четвериков (*1875–?) — экстраординарным профессором по кафедре логики и психологии, вошедшим в состав преподавательской корпорации МДА в 1920 г. Кроме того, известно ещё как минимум девять преподавателей Академии, читавших лекции в Москве в основном в первой половине 1920 х гг.24.
Учебный план подпольной Академии был унаследован от дореволюционной МДА, хотя и подвергся некоторой коррекции. Судя по диплому отца Василия Надеждина, шестнадцать общеобязательных предметов оставались прежними25, а изменения коснулись предметов специальных. Вместо теории и истории иностранной и русской литератур во второй половине 1920-х гг. студенты изучали историю философской терминологии, психологию религии, историю церковного пения, историю русской Церкви в синодальный период и — как и раньше — один из европейских языков.
В целом учебный процесс строился по традиционной схеме: читались лекции, писались диссертации, хотя время диктовало и новые условия. По воспоминаниям прихожан Высоко-Петровского монастыря, для студентов Академии устраивались экскурсии в Третьяковскую галерею, куда они ходили маленькими группами по 2–3 человека26. Это могли быть занятия по богословию иконы. Лекции же читались обычно в подсобных помещениях храмов (в подвалах, на колокольнях).
Учебный процесс предусматривал написание кандидатской диссертации. Так, отец Вениамин (Милов) писал работу по патрологии на тему “Преподобный Григорий Синаит. Его жизнь и учение”. Как сказано в позднейшей характеристике этой работы, “предварительно с греческого языка на русский он <иеромонах Вениамин> перевёл пять книг творений Преподобного Григория и попутно критически проанализировал прежние переводы этих творений, принадлежащие Паисию Величковскому и Епископу Феофану (Говорову). Разбросанный в книгах Преподобного Григория Синаита материал из области христианской догматики, этики и аскетики был им систематизирован и развернут в виде логически стройного мировоззрения Синаита. Кандидатское сочинение получило высшую оценку”27. Судя по его диплому, писал кандидатское сочинение и отец Василий Надеждин.
Неясно, насколько эффективна была работа тайной Академии. Большинство из её учеников, вероятно, были уничтожены. Лишь немногие из них, как епископ Вениамин (Милов), смогли найти применение своим знаниям в послевоенные годы. И всё-таки подпольная Академия существовала в течение 15 лет, продолжая в новых условиях традиции высшего духовного образования. Её выпускник, будущий епископ Вениамин с теплотой отзывался о том времени:
“Думаю, что из академии я вынес определённую глубину мышления, способность к самостоятельной научной работе, жажду знания и уважение к серьёзной научной мысли. Подробности содержания курсов от времени затушевались в памяти, но дух академической науки до сих пор витает в моей душе”28.
3. Священник Глеб Каледа — практик и теоретик
православного образования29
В послевоенные годы ситуация в церковном образовании носила двойственный характер. С одной стороны, после встречи И. Сталина со священноначалием Русской Православной Церкви в 1943 г. у неё появилась возможность восстановить легальную образовательную деятельность, восстановить подготовку пастырей и богословов. Были открыты Богословский институт и Пастырские курсы в Москве, а также в других городах страны. Позднее они были преобразованы в Духовные академию и семинарии30. Снова получила распространение приходская образовательная деятельность с детьми и подростками. Порой она принимала очень интересные формы. Так, например, настоятель Николо-Кузнецкого храма в Москве и ответственный секретарь “Журнала Московской Патриархии” протоиерей Александр Смирнов (*1888–†1950) вёл со своими прихожанами, причём и молодежью, и взрослыми беседы о Священной истории и таинствах Православной Церкви, используя диапозитивы, которые проецировались на установленный прямо в храме экран31.
Вместе с тем такая образовательная деятельность при храмах к началу 1950-х гг. постепенно была свёрнута, что в целом можно объяснить некоторым ужесточением государственного контроля в отношении Церкви и других религиозных организаций страны в 1948–1949 гг. Одновременно продолжали или начинали работать домашние кружки для детей и подростков, но о широком их распространении в послевоенные годы говорить не приходится. Они были единичны и охватывали очень узкий круг участников: от трёх-пяти до десяти человек. То же относится и к студенческим религиозным кружкам. Несмотря на то, что это было время, когда возник ряд студенческих кружков и неформальных объединений, мы не находим среди них религиозных32. Немногочисленность, замкнутость, ориентированность на узкий круг “своих”, строгая конспирация будут характерны для церковных образовательных кружков вплоть до 1980-х гг.
Однако именно послевоенные годы стали временем церковной мысли и литературы, распространявшейся в самиздате, в том числе — и литературы по психологии и педагогике. Уже в 1960-е гг. получает известность труд Н. Е. Пестова (в самиздате под псевдонимом Г. Р. Б. = Грешный раб Божий) “Путь к Совершенной радости”, в котором 9-я часть была посвящена проблемам православного воспитания. Работа Н. Е. Пестова носила обобщающий и отчасти компилятивный характер, опираясь на многочисленные выдержки из писаний святых Отцов и духовных писателей, адаптированные к запросам современных христиан33. Позднее, в 1980-е гг. в самиздате получила хождение книга известного психиатра Д. Е. Мелехова “Психиатрия и проблемы духовной жизни”34, в которой косвенно затрагивались проблемы прежде всего пастырской педагогики в применении к различным типам “психологической конституции” человека.
Работа Н. Е. Пестова была своего рода сводом мнений святых Отцов по тем или иным проблемам духовной жизни, подобранных и откомментированных автором, а труд Д. Е. Мелехова — добротным и даже новаторским научным исследованием. Совершенно иной характер имела книга тайного священника и видного ученого-геолога Глеба Каледы (*1921–†1994) “Домашняя церковь” (в самиздате она обращалась, будучи подписана псевдонимом Г. Покоев).
В своей первой, обнародованной в самиздате, редакции эта книга сложилась в середине 1970-х гг., хотя вставками и комментариями автор дополнял её вплоть до начала 1990-х гг., а собирать материал начал ещё в конце 1960-х гг. Вместе с тем как цельный текст “Домашняя церковь” появилась в 1970-е гг. как своего рода наставление по случаю женитьбы второму сыну автора — Ивану Глебовичу, ныне — священнику и настоятелю одного из московских храмов. Поэтому и мы рассматриваем её именно как памятник церковной педагогической мысли второй половины 70-х годов ХХ столетия.
“Домашняя церковь” заметно отличается от самиздатовской литературы своей эпохи и вообще стоит особняком среди церковной литературы. По сути она является первой книгой по семейной аскетике, то есть по духовной жизни в браке в русской православной традиции. Традиционно православная аскетическая письменность носила монашеский характер, поскольку подавляющее большинство авторов шло иноческим путём и интересовалось прежде всего законами и правилами духовной жизни монашествующего подвижника. И хотя многие наблюдения и рекомендации классических авторов-аскетов (преподобных Макария Великого, Варсонофия Великого, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Петра Дамаскина и многих, многих других) носят универсальный характер и относятся к духовной жизни любого христианина — как монаха, так и мирянина, — вместе с тем важные специфические вопросы духовной жизни в браке или вовсе выпадали из поля зрения аскетических писателей, или освещались недостаточно, вскользь, иногда — с монашеских позиций35. “Домашняя церковь” — как раз такая книга, где автор рассмотрел самые разные аспекты семейной жизни христиан с точки зрения их духовного роста.
При этом эта книга не была ни компиляцией, сборником цитат из Отцов или других писателей, ни научно-богословской работой с рационально выстроенными системами аргументации, изложения и аппаратом. Это было выражение глубокого опыта автора — главы семьи, педагога, священника, опыта безусловно личного, но укоренённого в церковном Предании, выверенного им. В этом смысле “Домашняя церковь” находится в русле православной аскетической письменности, лучшие образцы которой и являются выражением духовного опыта их создателей, опыта встречи с Богом и жизни в Церкви36. Можно сказать, что книга отца Глеба — это выражение опыта встречи с Богом в домашней церкви — в семье.
Как было сказано, это произведение освещает самые разные стороны жизни христианской семьи. Мы же в настоящем очерке сосредоточимся на анализе тех его положений, которые касаются проблем православного воспитания и образования37. Но прежде, чем перейти к анализу с этой точки зрения собственно “Домашней церкви”, необходимо сказать несколько слов о том педагогическом контексте, в котором создавались её главы о воспитании.
Уже в 1960-е гг. тогда ещё мирянин Г. А. Каледа вёл у себя дома христианские образовательные занятия с детьми. Их участниками были его дети и дети его близких38. О содержании этих занятий мы довольно отчётливо можем судить по соответствующим главам “Домашней церкви”, и об этом мы скажем ниже. Сейчас отметим лишь, что их важной составляющей было изучение Нового Завета, в ходе которого будущий отец Глеб учитывал опыт христианских студенческих кружков. Это было тем более естественно, что его первым духовником был отец Владимир Амбарцумов, руководивший христианским студенческим движением, и что в движение входили и другие люди, близкие семье Г. А. Каледы39. Тем самым кружковое движение 1920–1930-х гг. было тем явлением церковной образовательной деятельности, опыт которого — хотя и не прямо — осмыслялся и использовался церковными педагогами 1970-х гг. Отметим, что о существовании подпольной Академии, описанной нами выше, отцу Глебу также было известно. По его воспоминаниям, он мальчиком 8–12 лет вместе с матерью присутствовал на службах епископа Варфоломея (Ремова) в Высоко-Петровском монастыре (в храме в честь Боголюбской иконы Божией Матери). Неясно, насколько полны были сведения отца Глеба об этой подпольной Академии, скорее всего до него дошло только церковное предание о самом факте такой образовательной деятельности. Однако и это было для него дорого и важно как самоотверженная попытка продолжить традицию высшего богословского образования в Русской Церкви.
В книге “Домашняя церковь” собственно образованию и воспитанию посвящены две главы: “V. Семья как школа” и “VI. Образование, наука, искусство”. Они написаны как конкретные указания по воспитанию детей в христианских семьях. Вместе с тем, представляется, в этих главах заложена цельная система христианской педагогики. Попробуем её реконструировать.
1. Цель и принципы христианского воспитания. Главную цель христианского воспитания, как она предстаёт в “Домашней церкви”, можно сформулировать как формирование цельной личности христианина, живущего в мире, но не принимающего его зла и способного на современном языке говорить о своей вере. Для этого, как указывает отец Глеб, нужна живая вера во Христа (С. 53)40. Зародить её, углубить и научить хранить при встрече со злом и должно христианское воспитание и образование. Его задача — подготовить воспитанника к встрече с миром, выработать у него “ни чувственное, ни бесчувственное, но сочувственное” отношение к нему (С. 52).
Это “срединный путь” христианского воспитания. Однако на этом пути воспитателя и воспитанника могут подстерегать две главные опасности. Первая опасность — это искусственная изоляция детей от мира. В перспективе она после разрушения искусственно созданной скорлупы может привести к личностному надлому и кризису. Избежать же “встречи” с миром возможно лишь при замыкании в искусственно созданной среде со своим бытом, со своей субкультурой. Но такое замыкание в субкультуре повлечёт за собой в перспективе кризис Церкви, её неспособность откликаться на нужды общества. Отец Глеб отмечает, что такого рода изоляционистская тенденция прослеживается в разделе, посвящённом воспитанию, упомянутого выше труда Н. Е. Пестова. Сам автор “Домашней церкви” считает такую тенденцию утопичной и нежизненной, но вместе с тем предупреждает и о другой опасности на пути православного воспитания. Вторая опасность заключается в том, что у молодых христиан отсутствует в сознании грань между христианами и миром, между их и его ценностями. Такое “слияние” может привести к нравственному падению христианина, а в перспективе — к утрате веры (С. 52–53).
2. Антропологические основы христианского воспитания. Задача формирования цельной личности христианина диктуется христианским учением о человеке: поскольку церковное предание различает в человеке дух, душу и тело, то и христианское воспитание должно касаться всех трёх сторон человеческой природы41.
Воспитание духовной стороны человеческой личности предполагает введение в духовную жизнь: научение домашней и церковной молитве, участие в Евхаристии, духовное окормление (С. 53–55). Воспитание волевых качеств души осуществляется через уроки деятельной любви, через заботу о близких, через домашний и общественно значимый труд (С. 60–68). Разум должен пройти через воспитание разумной веры, через христианское образование (о содержании которого будет сказано отдельно, С. 56–60 и сл.), а эмоциональная сфера — через христианское эстетическое воспитание. Оно предполагает прежде всего научить ребёнка созерцать православную икону, молиться перед ней, понимать её содержание, а также — вхождение детей в церковное молитвенное пение (С. 81–91, 106).
Кроме того, не следует пренебрегать и физическим воспитанием. В данном случае отец Глеб исходит из максимы одного подвижника благочестия ХХ века, который говорил, что “к душе христианину нужно относиться так, как будто завтра умрешь, а к телу — как будто будешь жить вечно”. Физическое воспитание в рамках домашнего христианского воспитания не обязательно означает занятия “большим” спортом. Сам отец Глеб и его семья предпочитали пешие, велосипедные и лыжные прогулки, многодневные пешие или байдарочные походы (не давали забывать о себе практика геологических экспедиций и полученные в них навыки)42.
3. Христианское воспитание и общее образование. Формирование цельной личности христианина ставит проблему согласования христианского и светского образования. Отец Глеб был убеждён, что знания и навыки, выработанные в христианской семье и полученные в светском учебном заведении, не только могут, но и должны быть согласованными, подкреплять друг друга. Это одно из важнейших положений в педагогической концепции отца Глеба, которое он подробно развивает и аргументирует. Он пишет:
“Светское специализированное образование должно освящаться общим христианским образованием, органически сочетаться с ним и с христианским отношением к миру. Такое отношение между двумя типами образования и образованности может показаться странным, — слишком мы привыкли к секуляризации современного мира и разделили свою жизнь на две части: рабочую (светскую) и семейную, духовно-церковную. Тем самым свою человеческую личность, которая должна быть единой, мы раскалываем надвое или даже натрое. Не здесь ли закладываются духовные основы расщепления психики?
Современная средняя и высшая школа не в состоянии создать гармонии между двумя образованиями, как не было её и в дореволюционных учебных заведениях. Она может быть заложена только семейным воспитанием и достигается собственным умственным и молитвенным трудом…” (С. 69–70).
Христианское воспитание и образование, по мнению автора “Домашней церкви”, создаёт нравственное основание для любой человеческой деятельности. Оно учит человека ответственно относится к своей работе, воспринимать её как служение истине и людям, быть деятелем, а не дельцом. Причём это касается любой профессиональной сферы — и физического, и научного, и художественного труда (С. 68–69).
Но одновременно должен иметь место и обратный процесс: светское образование должно способствовать выработке у человека современного христианского миропонимания, в котором вечные истины христианской веры, христианского мировоззрения находят выражение в современных философских, исторических, естественно-научных категориях43. Современное миропонимание необходимо христианину, подчёркивает отец Глеб, поскольку именно оно даёт ему возможность говорить о своей вере со своими современниками, защищать и проповедовать её (С. 73–78)44.
4. Стадиальность в христианском воспитании / образовании. Таким образом, автор “Домашней церкви” ключевое значение придаёт домашнему христианскому воспитанию и образованию45, передаче от родителей детям их ценностей и знаний о своей вере, которую он именует не иначе как домашним апостолатом (С. 51–52). При этом содержание домашних занятий и их направленность естественно должны ориентироваться на возраст ребёнка, на его интересы и возможности (С. 53–56, 58–59 и сл.). Отсюда вытекает идея стадиальности домашнего воспитания / образования, которую развивает отец Глеб (см. таблицу).
Прежде всего, по его мнению, нужно выделять стадию дошкольного воспитания, когда ребёнок через ритм христианского дома, через пример матери и отца получает первые церковные навыки, входит в молитву и церковное богослужение. Главный принцип, которого следует придерживаться на этой стадии, — воспитание, духовное и нравственное, должно опережать образование, усвоение конкретных сведений. Между тем, и они должны присутствовать в домашних занятиях с дошкольниками. Так, по мнению отца Глеба, уже на этой стадии детям следует рассказать об основных вехах Священной истории, раскрыть достоверность Священного Писания (с. 55).
Таблица
Стадиальность в христианском воспитании / образовании
| Возраст | Воспитание |
Содержание образования |
|
0–7 лет |
Начинает формироваться понятие греха и воспитываться ответственность за свои поступки; путь к первой исповеди |
Первые молитвы Основные события Библейской истории |
|
7–12 лет 12–17 лет |
Воспитание чувства благоговения Всё более глубокое вхождение в церковную жизнь Развитие навыка самостоятельного нравственного выбора |
Систематические занятия дома — формирование разумной веры |
Начиная со школы, всё большее внимание в домашнем воспитании должно уделяться систематическим христианским образовательным занятиям, которые должны теперь подкреплять воспитательные усилия родителей и духовников формировать у детей разумную веру (С. 55–58). Причём эти занятия должны вестись по тематическим циклам, содержание которых усложняется и углубляется с возрастом учащегося. В этом смысле естественно различать занятия с младшими школьниками и с подростками, поскольку эти возрастные группы имеют свои особенности. В переходном возрасте, с его повышенным критицизмом, а иногда наоборот — с неумеренной религиозностью родителям важно сохранить и углубить доверительные отношения с детьми, уважительно относиться к их взглядам и сомнениям. Это создаст условия, при которых дети будут прислушиваться к принципиальной позиции родителей по тем или иным вопросам. Всё большее значение в этот период в религиозных собеседованиях приобретают апологетические моменты (С. 59).
5. Содержание домашнего христианского образования. Внутри каждого из обозначенных периодов автор “Домашней церкви” рекомендует вести занятия по следующим направлениям:
Общий обзор Библейской истории.
Систематическое изучение Евангелия.
Ознакомление с общим строем и смыслом православного богослужения.
Объяснение Символа веры и основ православной догматики (С. 56).
Знакомство с историей Церкви46.
6. Общие методические рекомендации. Среди важных и интересных указаний по христианскому воспитанию, разбросанных на страницах “Домашней церкви”, можно найти несколько принципиальных для автора методических рекомендаций:
Занятия необходимо вести по тематическим циклам (концентрам), ориентированным на соответствующие возраста (С. 55).
Обязательна систематичность домашних занятий с фиксированной датой и временем. Только в этом случае дети будут относится к ним всерьёз, и занятия будут достигать должного эффекта (С. 56).
“Религиозные беседы с детьми должны быть радостными, ибо христианство есть радостная полнота жизни во Христе” (С. 58).
Последний призыв — квинтэссенция педагогической теории и практики священника Глеба Каледы. Она — как мы видели — ставит во главу угла домашнее христианское воспитание и образование, осознаёт его как религиозное призвание родителей-христиан, их апостолат, исходит из идеи, что такое воспитание должно быть обращено ко всем трём сторонам человеческого существа (к духу, душе и телу) и должно формировать цельную личность, проникнутую живой верой во Христа. При этом христианское воспитание и образование, по мысли отца Глеба, открыто к достижениям светских наук и, с одной стороны, должно использовать эти достижения для формирования современного христианского миропонимания, а с другой стороны, — само закладывает нравственные основы для любой, в том числе “светской” человеческой деятельности.
* * *
Мы дали краткий обзор лишь нескольких страниц церковного образования советского периода, сосредоточившись прежде всего на примерах подпольного образования как наименее известных и наименее изученных. Но и этот обзор показывает, что представлять ХХ столетие как эпоху крушения и полной деградации церковного образования в России было бы неоправданным упрощением. В это время не только делались попытки сохранения дореволюционных образовательных традиций, но и предпринимались новаторские шаги в работе с детьми и молодежью (кружковое движение), вынашивались, формулировались и реализовывались масштабные педагогические концепции (священник Глеб Каледа). Даже в сфере высшего богословского образования и в 1920–1930-е гг. делались попытки сохранять и развивать академическое наследие (подпольная Академия в Москве).
Между тем совершенно очевидно, что домашнее, кружковое образование в этот период приобретало огромное значение, может быть не меньшее, чем деятельность легальных учебных заведений (появившихся у Патриаршей Церкви в 1940-е гг.). В этой связи представляется перспективным системный подход к будущему изучению истории церковного образования советского периода. Его необходимо рассматривать как взаимосвязанную систему легальных учебных заведений, нелегальных Академий (в довоенное время) и кружков, домашнего воспитания. Не нужно сбрасывать со счетов и существование в 1920–1930-е гг. легальной системы образования у обновленцев, а также — заграничных образовательных центров (Варшава, Прибалтика, Париж). Их выпускники в послевоенные годы оказывались священниками Русской Православной Церкви и преподавателями её духовных школ.
1Карташёв А. В. Временное правительство и Русская Церковь // Из истории Христианской Церкви на Родине и за рубежом в ХХ столетии. М., 1995. С. 19; Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941. Документы и фотоматериалы. М., 1996. С. 21–22.
2Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941. С. 26.
3Карташёв А. В. Временное правительство и Русская Церковь. С. 19; Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941. С. 32.
4О первых опытах создания церковных учебных заведений нового типа см., например, Кашеваров А. Н. Православная Российская Церковь и советское государство (1917–1922). М., 2005. С. 283–288.
5Последним легально действовавшим учебным заведением были ленинградские Высшие богословские курсы, закрытые властями в 1928 г. См. Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997. М., 1997. С. 618.
6Российский Государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 32. Д. 142. Л. 20–21; Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 5. Тверь, 2001. С. 381.
7Каледа Л. В. Краткое жизнеописание отца Владимира Амбарцумова // Вестник РХД. 1990. № 60. С. 261–273; Каледа Л. Воспоминания об отце — священнике Владимире Амбарцумове // Альфа и Омега. 2000. № 2(24). С. 243–262; От внешнего к внутреннему. Жизнеописание Н. Е. Пестова. Новосибирск, 1997. С. 60–67; Протоиерей Глеб Каледа. Очерки жизни православного народа в годы гонений // Священник Глеб Каледа — учёный и пастырь / Сост. В. Г. Каледа. М., 2007. С. 499.
8Шапир М. И. Комментарии // Винокур Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990. С. 257–258; Тоддес Е. А., Чудаков А. П., Чудакова М. О. Комментарии // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 504–507.
9Архимандрит Сергий (Савельев). Далекий путь. История одной христианской общины. М., 1998. С. 18–23.
10Между тем через более или менее краткие периоды нелегального существования прошли и другие Духовные академии, например, Казанская. См. Журавский А. В. Казанская Духовная академия на переломе эпох. 1884–1921 гг. М., 1999.
11Ср. Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997. С. 615–616; Сухова Н. Ю. Из истории архива Московской Духовной академии // 2000-летию Рождества Христова посвящается. М., 2001. С. 261; Кашеваров А. Н. Православная Российская Церковь и советское государство (1917–1922). С. 281–282.
12Епископ Вениамин (Милов). Дневник инока. Письма из ссылки. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999. С. 88–89.
13Ср. Кашеваров А. Н. Православная Российская Церковь и советское государство (1917–1922). С. 281–282.
14Епископ Вениамин (Милов). Дневник инока. С. 299; Протодиакон Сергий Голубцов. Московская Духовная академия в начале ХХ века. Профессура и сотрудники. Основные биографические сведения. По материалам архивов, публикаций и официальных изданий. М., 1999. С. 67–68; Протодиакон Сергий Голубцов. Стратилаты академические. Ратоборцы за Церковь из корпорации Московской Духовной академии первой половины ХХ века. Жизнь, труды и крестный путь. По материалам архивов и публикаций. Обзор и исследование. М., 1999. С. 155–169.
15Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997. С. 615–616.
16Епископ Варфоломей был в своё время инспектором МДА и её профессором по кафедре Ветхого Завета. Примерно с 1922 г. он был настоятелем Высоко-Петровского монастыря. Здесь начиная с 1923 г. под его покровительством сформировалась сеть тайных монашеских общин; см. Архиепископ Варфоломей (Ремов). Письма и автобиография / Подготовка текста, публикация, вступительная заметка и примечания А. Л. Беглова // Альфа и Омега. 1996. № 2/3 (9/10). С. 368. Руководителем подпольной Академии его называют различные свидетельства. В частности, об этом говорит в своих неопубликованных воспоминаниях митрополит Чилийский Русской Православной Церкви Заграницей Леонтий (Филиппович); см. Поспеловский Д. В. Из истории русского церковного зарубежья // Церковь и время. 1991. № 2. С. 57; Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 462, прим. 67. Затем информацию о руководстве епископом Варфоломеем тайным учебным заведением подтвердил протоиерей Глеб Каледа: Протоиерей Глеб Каледа. Очерки жизни православного народа в годы гонений. (Неопубликованные фрагменты) // Личный архив Л. В. Каледы. Свидетельства митрополита Леонтия и отца Глеба очевидно опираются на устные предания, имеющие под собой почву: члены монашеских общин Высоко-Петровского монастыря подтверждают факт учёбы некоторых их духовных братьев и даже написания ими диссертаций. В частности, как на студентов епископа Варфоломея указывают на преподобномучеников Германа (Полянского) и Феодора (Богоявленского). Но ничего более конкретного петровские прихожане сказать не могут: тайный монастырь и тайная Академия были совершенно независимы друг от друга.
17В перечне, составленном Е. А. Тучковым, под номером 15 значится “ПОПОВСКАЯ АКАДЕМИЯ. Содержание видно из заглавия. Академия нелегальна. В настоящее время перерыв в работе. Разрабатывается”. — Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917–1941. С. 166.
18Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 5. С. 109–112.
19Ранее время существования подпольной Академии оценивалось по-разному: то как 1919–1928 гг., то как 1919–1938 гг.; см. Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. С. 112, 175.
20Последние трое ныне прославлены как священно- и преподобномученики.
21Мы предполагаем, что именно так следует прочитать эту подпись на дипломе священника Василия Надеждина. Ср. опубликованный автограф отца Павла Флоренского: Ныне и Присно. Русский журнал для чтения. 2006. № 3–4. С. 40. Ранее считалось, что выдающийся религиозный мыслитель начала ХХ века священник Павел Флоренский (*1882–†1937), который был профессором МДА по кафедре истории философии, разорвал отношения с Академией в сентябре 1924 г. из-за конфликта с исполнявшим обязанности ректора протоиереем Владимиром Страховым; см. Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997. С. 615. Подпись отца Павла на дипломе отца Василия Надеждина может говорить о том, что этого разрыва не было или он был временным, или же о том, что отец Павел участвовал в выпуске отца Василия в 1927 г. в силу каких-то исключительных обстоятельств (например, личных отношений с самим выпускником, студентом Академии с 1916 г., или с кем-то из профессоров). В любом случае подпись священника Павла Флоренского на этом документе (если мы верно расшифровали эту подпись) ставит новые вопросы в его биографии и в истории МДА.
22Хранится в личном архиве Н. В. Крупиной, внучки священномученика Василия, которой мы приносим искреннюю благодарность за возможность познакомиться с этим уникальным источником.
23Протодиакон Сергий Голубцов. Московская Духовная академия в начале ХХ века. С. 90–92, 30–31, 83–84, 112 прим. 245.
24Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 5. С. 112; Протодиакон Сергий Голубцов. Московская Духовная академия в начале ХХ века. С. 81–82, 56–57, 112–119.
25Это были: Священное Писание, введение в круг богословских наук, догматическое богословие, нравственное богословие, патристика, общая церковная история, история и разбор западных исповеданий, история Русской Церкви, пастырское богословие и педагогика, гомилетика и история проповедничества (этот предмет отец Василий не сдавал), церковная археология и литургика (этот предмет отец Василий не сдавал), церковное право, метафизика и логика, история философии, психология, греческий язык. Вычеркнуты из списка обязательных предметов: библейская история, история и обличение русского раскола, еврейский язык и библейская археология.
26Устные воспоминания прихожанки Высоко-Петровского монастыря монахини Серафимы (Кавелиной; *1916–†2006).
27Епископ Вениамин (Милов). Дневник инока. С. 295–296, ср. также С. 297–299.
28Там же. С. 90.
29В основе настоящего раздела — доклад автора на II Меневских чтениях, посвящённых теме “Православная педагогика” и проходивших 9–11 сентября 2007 г. в Сергиевом Посаде по благословению митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия.
30Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1997. С. 623–625.
31Протоиерей Александр Мень. Вспоминаю 60-е годы… // Александр Мень. О себе… Воспоминания, интервью, беседы, письма. М., 2007. С. 101–102.
32См., например, подборку материалов в книге: “Пока свободою горим…” (О молодёжном антисталинском движении конца 40-х — начала 50-х годов). М., 2004.
33От внешнего к внутреннему. Жизнеописание Н. Е. Пестова. С. 126–137.
34См. Священник Глеб Каледа — ученый и пастырь. С. 514, прим. 1.
35Отметим, что семейная аскетика оказалась не единственной слаборазработанной областью православного аскетического предания. Ряд современных монашествующих авторов указывает, например, на отсутствие у классических авторов развернутого богословия и аскетики творчества, творческой деятельности человека. См. Архимандрит Софроний (Сахаров). Беседа с семьёй // Архимандрит Софроний (Сахаров). Письма в Россию. Эссекс–Москва, 1997. С. 28–30; Схимонахиня Игнатия. Пути творчества. Служение слову // Альфа и Омега. 2006. № 3(47). С. 324–325.
36См., например, Иеромонах Софроний (Сахаров). О благодати и о рождаемом ею догматическом сознании // Иеромонах Софроний (Сахаров). Старец Силуан. Paris, 1952. С. 81–84.
37После выхода на открытое служение в 1990 г. священник Глеб Каледа занимал пост заведующего сектором в Синодальном отделе по религиозному образованию и катехизации Русской Православной Церкви. Как сотрудник отдела в конце 1993–1994 гг. он написал большую докладную записку, посвящённую актуальным проблемам православного воспитания. См. Священник Глеб Каледа — ученый и пастырь. С. 382–409, ср. Там же. С. 717. Это его итоговый текст по педагогической проблематике, однако мы не будем анализировать его в настоящей статье, так как он принадлежит другой эпохе.
38См. Гарькавый И. В. Страница жизни Церкви // Священник Глеб Каледа — ученый и пастырь. С. 412.
39Каледа Л. В. Воспоминания об отце Глебе // Священник Глеб Каледа — ученый и пастырь. С. 251; Ефимов Г. Б. Памяти отца Глеба // Там же. С. 421–422. Ср. Протоиерей Глеб Каледа. Домашняя церковь // Там же. С. 56–57, прим. 1.
40Здесь и далее ссылки на “Домашнюю церковь” в последнем издании (Священник Глеб Каледа — ученый и пастырь. С. 23–168) даются в скобках в тексте статьи.
41Нужно отметить, что здесь подход автора “Домашней церкви” соотносится с подходом Д. Е. Мелехова, нашедшим отражение в упомянутой книге “Психиатрия и проблемы духовной жизни”. Д. Е. Мелехов также исходит из идеи целостности человеческой личности, в которой — согласно христианскому пониманию — следует различать духовную, душевную и телесную составляющую, своего рода слои. См. Мелехов Д. Е. Психиатрия и проблемы духовной жизни // Психиатрия и актуальные проблемы духовной жизни. М., 1997. Такое совпадение взглядов отца Глеба Каледы и Д. Е. Мелехова не случайно: они были знакомы, обсуждали столь принципиальные для пастырского богословия, психиатрии и педагогики проблемы и в данном случае выступают как единомышленники.
42См., например, Каледа Л. В. Воспоминания об отце Глебе. С. 290–292; Ефимов Г. Б. Памяти отца Глеба. С. 423.
43В своей книге отец Глеб специально останавливается на дифференциации таких понятий как мировоззрение, миропонимание и идеология. “Мировоззрение, — пишет он, — это общее духовное, а отчасти и душевно-умственное восприятие человеком мира и его начал, а миропредставление — это логико-рационалистический синтез сведений о природе и обществе <…> Мировоззрение современных христиан — то же, что мировоззрение святителя Василия Великого и апостола Павла, но наше миропредставление отличается не только от их миропредставления, но и от взглядов людей начала ХХ века” (С. 75).
44Вообще богословствование отца Глеба Каледы удивительно целостно. В нём напрочь отсутствует конфликт между верой и знанием, “религией” и культурой, духом и материей. Примечательно, что такая целостность христианского миропонимания смогла проявиться в эпоху, скорее располагавшую христиан к закрытости, изоляционизму, гипертрофированному апокалиптизму.
45В конце 1980 — начале 1990-х гг., когда в нашей стране наблюдался взрывной рост числа воскресных школ, отец Глеб не пересмотрел своего отношения к домашнему христианскому воспитанию. К этому периоду относится его вставка в 5-ю главу “Домашней церкви”, посвящённая воскресным школам (С. 60). Здесь автор настаивает на том, что воскресные школы не могут и не должны замещать домашнее христианское воспитание и образование. Их назначение — воспитание чувства нравственности и благоговения, можно добавить — введение воспитанников в жизнь христианской общины, объединение их общей молитвой и общими делами. То есть воскресные школы должны продолжать и развивать домашнее воспитание, подкреплять усилия родителей, строить на заложенном ими основании, а не заменять его. Автор “Домашней церкви” отмечает, что часто воскресные школы не отвечают этому своему назначению. Порой родители отдают туда детей из-за своего тщеславия, тогда занятия в воскресной школе оказываются в одном ряду с занятиями, например, иностранным языком, престижным видом спорта, музыкой и т. п. А иногда воскресные школы больше усилий тратят на подготовку и проведение показательных выступлений, чем на религиозное воспитание своих учеников. В этой связи отец Глеб подчёркивал необходимость организовывать параллельно воскресным школам для детей и занятия разных уровней со взрослыми в том числе для того, чтобы помочь недавно пришедшим в Церковь родителям в христианском воспитании их детей, ибо «религиозное воспитание, — подчёркивал автор “Домашней церкви”, — закладывается прежде всего в семьях» (С. 60).
46В списке тем, которые отец Глеб рекомендует для домашних занятий (С. 56), “история Церкви” отсутствует, однако другие места “Домашней церкви”, других произведений отца Глеба и воспоминания о нём говорят о том, что сам он уделял этой теме особое внимание. См., например, Гарькавый И. В. Страница жизни Церкви. С. 412, 415. Возможно, в условиях 1970-х гг., когда любые пособия по истории Вселенской, а тем более Русской Церкви были мало доступны, он считал нереалистичным рекомендовать обязательные систематические занятия с детьми по церковной истории.