Православный фермер Джон Кописки: В России я научился быть оптимистом и терпеть
15 лет Джон пытался создать в России образцовое предприятие, добиться прибыли и построить бизнес, но сегодня признает, что все эти 15 лет работал в убыток. О молочном бизнесе Джон говорит сегодня так: «Я устал».
Однако за все эти годы борьбы и стараний наладить жизнь в России, он не утратил оптимизма, у Джона есть занятие по душе — агротуристический комплекс «Богдарня». Купеческий дом с колоннами, храм у озера, башня с сауной — попытка создать идеальное место для отдыха и души, и тела. Джон не унывает, верит в особый путь России и призывает всех к терпению.
На беседу с Джоном мы прибыли в майские праздники, он опаздывал, ругал пробки, а на ферме «Богдарня» текла обычная, будничная жизнь — каждый день сюда приходят взрослые и дети для занятий живописью, английским языком, верховой ездой, просто на прогулку. Один из коровников переоборудован в «банкетный зал», здесь можно отдохнуть, купить свежие молочные продукты и настоящие стейки от Кописки: «обжаривать по две минуты с каждой стороны на раскаленной сковороде без масла», — инструктировала нас продавец.
В банкетном зале все переливается лампочками гирлянд, по стенам развешены красные флаги, расписные платки и агитплакаты времен СССР, пол устлан коврами, на столах — самовары и баранки, у стены стоит красный трактор, в стеклянных витринах — бюсты Сталина и Ленина. Ярко, пестро, много.., наверное, это попытка привлечь туристов и создать праздничное настроение.
Джон приехал и сразу стал центром этого мира — к нему побежали с вопросами сотрудники, рабочие, дети и… журналисты. Для интервью мы расположились в маленькой комнатке около конюшен, и под «радостное ржание» завели беседу о пути англичанина на русскую родину.
— Джон, судя по фамилии, у вас славянские корни?
— Да, слава Богу, я благодарен отцу – он был поляк. У него очень интересная история: он родился в Польше, в маленьком городе на берегу реки — границе между Россией и Европой. Однажды, когда ему было 14 лет, в воскресенье семья обедала, и вдруг они услышали музыку на площади: это была немецкая армия. Его родители хотели стать фольксдойче, и когда отцу было 15 лет, они получили этот статус. А в 16 лет он уже был в армии, и ехал в поезде на русский фронт. Слава Богу, американцы отправили этот поезд в Италию.
Отец оказался в свободной польской армии. Черчилль обещал всем дать английское гражданство бесплатно, и когда после войны с отца запросили 5 фунтов за гражданство — большие деньги в то время, — он сказал: «Нет, мне обещали бесплатно». 65 лет он жил в Англии, у меня даже есть его старый паспорт, где написано, что этот человек может жить в Англии. У него было семеро детей. Потом он получил польский паспорт, и умер как поляк. Уже 10 лет, как он умер, Царствие ему Небесное, но за три года до его смерти мы вместе были в Польше и нашли место, где он жил. Можно сказать, слава Богу, что его гены крепче, чем мамины. Вот наша история, у меня наполовину славянская кровь, и именно поэтому я был католиком, а не англиканином.
— Ваше решение приехать в Россию было внезапным или было связано с бизнесом?
— Примерно 10 лет я занимался бизнесом, связанным с углем и металлом, в Восточной Европе. В России у нас была большая корпорация, мы уже были партнёрами. После Перестройки всё было открыто — новый мир. И 21 декабря 1991 года я приехал в Россию на три дня: несколько встреч, Старый Арбат, рестораны и бары. Когда мы вернулись в Лондон, внутренне я уже решил, что в России хочу построить новую жизнь.
Европа мне не нравилась, до этого я жил в Средней Азии — Индии, Пакистане, Афганистане, Турции и так далее, там такой же менталитет, как у русских, сходный характер. И в России я просто почувствовал, что я дома. Три месяца я побыл в Англии, и в марте 1992 года вернулся в Россию, познакомился с женой — Ниной Валерьевной, — и сразу началась новая жизнь.
-А как вы познакомились с женой? Вы как-то говорили, что она вас нашла, как это произошло?
— Это было 23 года назад, что человек может делать вечером? Я отдыхал в баре, и вот там мы и познакомились. Я был свободным, около бара стояла другая девушка, высокая блондинка, и я уже хотел предложить ей купить коктейль, сделал шаг назад и наступил на ногу Нине Валерьевне. «Простите, do you speak english?» — «Оф корс!» — «Would you like a drink?» — «Оф корс». — Any two words?
Мы сели за столик и очень понравились друг другу. У нее был не очень хороший английский, а я вообще не знал русского, но Господь так решил, чтобы мы были вместе.
Мы ведь все братья и сестры, и живем, как братья и сестры — когда у нас проблемы, мы спорим очень сильно, характеры у нас не простые. Но моя жена — очень русская и настоящая патриотка.
Вскоре после знакомства я попросил Нину Валерьевну стать моей женой, но её духовный отец был против, потому что я – католик, западный человек, не понимаю Россию и не знаю языка. Я сказал: «Да, я католик, но мне не понравилась эта вера, я готов креститься, готов найти Господа Бога». Это было в марте месяце, я уже работал в России. Священник сказал: «Вот, познакомьтесь: это ваша крестная». И меня крестили в храме Иоанна Воина на Якиманке. Вот почему я Иван – в честь Иоанна Воина.
Родной город мужа моей крестной — Муром, и мы сразу поехали в Муром, и ездили туда каждую неделю. Потом мы познакомились с матушкой игуменьей Тавифой, помогли монастырю, детскому приюту, школе. После этого — Владимирская область, и вот теперь мы здесь.
— Вы собирались продолжать заниматься бизнесом, связанным с металлургией?
— Это было моей изначальной целью. Я уже 10 лет занимался этим бизнесом — металл, уголь… Но в 98-м году мы начали заниматься сельскохозяйственным бизнесом, хотя изначально главной целью был скит. Недалеко отсюда, в Покрове, есть женский монастырь, там матушка игуменья Феврония, крёстная нашего младшего сына, раньше она служила у матушки Тавифы в Муроме. И я предложил ей построить скит на месте разрушенной фермы. Ферма оказалась действующей – там было сто голов скота. Дело было хорошее, но матушка оказалась мудрее нас, она решила, что это слишком тяжелый проект. И тогда мы с женой решили, что сами будем работать на земле и помогать возрождать деревню. Мы решили попробовать заниматься молочным бизнесом.
5 лет мы работали здесь, было очень сложно. Старый, обанкротившийся колхоз, много пьяни, людей без веры, даже без надежды. И когда мы начинали все это восстанавливать, они подумали: вот, вместо Ленина и Маркса пришел другой человек с бородой, мы можем не менять наш рабочий стиль и получать зарплату. Но через несколько месяцев они поняли, что должны работать — да, мы добрые, но строгие. Мы объяснили им, что человек не должен быть глупым, надо честно работать. Через год у нас половина рабочих ушла, и сейчас у нас строгий закон: если человек пришел на работу пьяный, он нам не нужен. Если он хочет отдохнуть — пожалуйста, но если он приходит на работу, он должен работать — нормальная дисциплина.
За 5 лет были и успехи – надои стали в 3-4 раза больше, чем когда мы начинали, но это было нерентабельное производство. Эти 5 лет стали для нас хорошим уроком, когда мы начинали, я вообще не знал разницы между пашней, поймой, лугом, я просто думал: вот, красиво. Потом мы ушли в минус, надо было принимать сложное решение: что делать. Построили храм, здесь уже был наш дом. Мы решили заниматься фермой дальше, может, это была гордость, грех, потому что мы думали, что можем быть лучше всех.
Я знал, сколько западные фермеры получают субсидий, дотаций, и думал, что в России получают больше. А оказалось все наоборот, тогда, в те годы, вообще помощи не было. Только когда Владимир Владимирович Путин решил, что хочет возрождать сельское хозяйство, и был создан национальный план, тогда в первый раз у нас появилась возможность получить долгосрочный кредит с дотациями.
Мы решили: построим молочно-животноводческий комплекс «Рождество». Это было 11 лет назад. Это был флагманский проект, мы были очень гордые, была рентабельность, но не было запаса, нам всегда не хватало денег, всегда нужен был кредит. Мы только и слышали, что мы дураки и работаем неправильно. Потом у любого фермера, крестьянина всегда много рисков. Погода менялась, сезоны менялись, и очень редко мы были довольны. Но самое главное, что у меня было — это крепкая вера: все будет расти хорошо, погода будет хорошей и так далее. Все будет так, как Господу угодно.
Когда у нас появился новый губернатор, мы впервые почувствовали прилив оптимизма, впервые услышали: «Браво, вы работаете правильно, мы понимаем, как вам трудно». Да, у нас бедная область, у нас нет нефти, руды, нет ничего, только земля. И у нас были высокие надои, 29 литров от каждой коровы в день, это больше чем 10 тысяч литров в год. И мы бы еще многого могли достичь, построить еще большее хозяйство.
Я не знаю, в чьих руках находится контроль по молочной стратегии, нам стоит смотреть, как работают в других странах. В Европе, Америке 20-25-летний кредит, у нас – 11 лет. Это очень сложно. Наша себестоимость сегодня – 16 рублей без кредита, с кредитом – 25. Нужно, чтобы кто-то сказал правду: наша ситуация плохая, нам не нужно «дай-дай денег», нам нужно найти вместе правильную стратегию. А пока мы только и слышим: «все хорошо», потому что чиновникам нужно только одно — статистика лучше, чем в прошлом году.
Вот почему я и спросил Владимира Владимировича: «Может, подчиненные просто боятся сказать правду?» Как человек, который работает на одном месте 10 лет, может вдруг признать, что все это время работал неправильно? Конечно, все боятся. И это наша главная проблема сегодня.
— Встреча с президентом вас обнадёжила или расстроила?
-Мне дали возможность задать мой вопрос на Прямой линии, а теперь мы пока ждём. Но нужно менять стратегию. После Крыма Владимир Владимирович сразу сказал: «Кредит на 15 лет будет». Но у него нет контроля за банками, за рабочими, он сказал “сделать”, а на местах люди ничего не делают. Должна быть возможность сказать ему: «Шеф, вы знаете, без этого и этого — все напрасно». А пока получается, что он думает, что все исполняется, все хорошо, а на деле — ничего.
После санкций, когда поменялись цены на нефть и курс рубля, мы должны найти на 6 миллионов больше на корм, запчасти и так далее. Просто такой курс — раньше был 32, сейчас, слава Богу, 52 рубля за доллар. Нам нужны кризисные субсидии. А сейчас у нас свободный рынок, все хотят больше прибыли и не хотят уменьшать цену. В магазине цены растут, молоко стоит 50-60 рублей, а себестоимость молока остается по-прежнему 25 рублей, и где эта разница? Если у нас 5-10% прибыли — это ничего, нам нужно хотя бы 30%, чтобы просто существовать. Есть люди, которые украли субсидии, везде коррупция, но никто не хочет даже сказать об этом президенту.
Я думаю, что молочные хозяйства в России могут быть выгодны, они уже работают. После Перестройки никто не думал о нас, чудо, что мы сделали за эти 10 лет. Но систему надо менять медленно, иначе у нас будет, как на Юге — майдан.
Нужно говорить, создавать шум, но в демократических рамках, а не как майдан. Я против майдана, это не демократия — это революция, это очень нестабильно. Если проблема решается майданом, то потом будет новый майдан, и еще майдан. Демократия – это терпение.
— А как вы относитесь к историческому прошлому России? Мы видели у вас бюсты Сталина, Ленина?
— История — это очень важно. И этот период — неважно, хороший или нет, — наша история. Мы не можем просто сказать: этих 70-ти лет не было. Если было плохо – это плохой период, мы не хотим больше такого. Я люблю советский дух — Гагарин, ВДНХ, агрокультурный центр, советский колхоз. Я не жил в этот период, но, по-моему, он очень важен, важен для наших детей, они должны помнить и понимать, что он был в истории их страны.
Все наши дети — верующие, у них есть фундамент, и они поддерживают Путина. А у моей супруги, Нины Вальеревны, самый большой герой сегодня – это Сталин, как человек, как архитектор. Что ж, у каждого человека есть выбор.
— А у вас есть ориентир в истории, герой?
— Я очень люблю период 16-17 веков, Ренессанс. А герой — каждый человек. Кто сегодняшний герой – я не знаю. Может, Путин, его стратегия работает несколько лет, и по-моему, он очень нужен для России сегодня. Я думаю, что без него Россия станет колонией. Если мы будем работать правильно, и верить в Бога, то всё будет хорошо.
— То есть вы верите в возрождение России?
— Сложный вопрос. Что мы построили после Перестройки? Мало. Мы продали все наши молочные заводы Западу. Мы не готовы создавать долгосрочные проекты. На Прямой линии президент сказал, что не верит, что человек 15 лет работает в сельскохозяйственном бизнесе и не имеет прибыли. А что я получил? Только оптимизм и возможность объяснить детям, что долгосрочный проект — это терпение. Даже агротуризм не приносит нам сейчас прибыли. Но у нас хорошая жизнь, и мы готовы подождать дивидендов 10-15 лет.
А народ сейчас часто не хочет ждать, люди хотят купить дом, коттедж, яхту, три машины и так далее — это не реальность. После Перестройки — да, была такая возможность, были легкие деньги, а сейчас наши дети не могут жить так. Сейчас мир изменился.
Что такое богатство? Я богатый человек, но у меня теперь мало денег, у меня другое богатство. И пусть у меня будет миллион долларов, но зачем они мне, если я умру? Мы работаем ради образования детей, когда они закончат университет, наш моральный долг как родителей закончится, мы будем просто — мама, папа, семья. А все остальное у нас уже есть — хлеб, лук, самогон, хорошее русское вино.
-Что для вас русский человек? Вы как-то привыкали к жизни в России, или все сложилось естественно?
— Первые слова, которые я сказал — я дома. У меня две дочери от первого брака в Англии. И когда они первый раз были в России, моя супруга, Нина Валерьевна, знала больше об английской литературе и истории, чем мои дочери, хотя те учились в английском университете и так далее. Русский народ очень культурный и с очень богатой историей. Гостеприимный народ, но «а-ля рус». Знаете, даже через язык это можно понять. Если человек знакомится в Америке, то уже через два дня он говорит — это мой друг, а для русского он просто знакомый, потом — хороший знакомый, через 6 месяцев — очень хороший знакомый. А друг — это уже семья.
Здесь у нас другой фундамент жизни, но это хорошо, это наше духовное богатство. А если люди этого не понимают, то это не наши проблемы, а их. Мы должны знать, что когда идет пропаганда против России, это пропаганда идет скорее от русского народа, чем от иностранцев. Иностранцы просто Россию боятся, так как не знают — «русский миша» и все. Когда я учился в школе в Англии, мы проходили только историю Англии, Франции и Испании, больше ничего, так как считали себя центром мира. И люди там даже сегодня не знают историю других стран. Про Польшу, Румынию они думают, что там живут аборигены, а ведь в этих странах культура выше, чем в Испании, например.
-Вы посещали церковь как католик, когда жили в Англии?
-До 14 лет. Папа был польским католиком, и не очень верующим. Получалось, что я один ходил каждое воскресенье в храм. И после 14 лет я стал задумываться над речами священника. В русской Церкви есть такое понятие как страх Божий, но это хороший страх, а там человек именно боится Бога — если ты не сделаешь то-то, то будет так-то. Мне это не понравилось. Потом я перепробовал много других религий, пока не нашел веру здесь, и теперь мое сердце дома. Сложно, вопросы всегда есть, но, дай Бог, я буду с этой верой до конца.
— Расскажите про храм, который вы построили?
-Спасибо России, мы верующие. И 10-15 лет назад у нас было много свободных денег, мы хотели помочь Церкви. А деревня без храма — это не деревня. Мы работали здесь, общались с рабочими, администрацией, и все согласились, что хотят иметь храм. Мы очень часто общаемся с митрополитом Евлогием — это очень мудрый человек, я никогда не встречал никого столь же мудрого. Мы начинали с часовни, а потом владыка благословил нас строить храм. Это храм в честь Жен-мироносиц. Недавно был престольный праздник, приезжал владыка.
Служба совершается в субботу и воскресенье. У нас постоянный священник, который также окормляет другой храм-часовню. У нас маленькая община.
— А вы как-то принимаете участие в службе, может быть, как алтарник?
— Хотел бы, но моего русского языка недостаточно. На службе я понимаю «Отче наш» и «Верую». Служить сложно, я не готов, я не такой хороший человек. Я думаю, что если человек, особенно пожилой человек, хочет прислуживать в алтаре, он должен становиться диаконом, быть ближе к Богу. Владыка Евлогий сказал, что лучше, чтобы я работал. Я — солдат: кто-то должен молиться, кто-то трудиться.
— Ваши дети останутся в России?
— Конечно. Старший сын одно время жил в Англии, он «сын Перестройки». А после Перестройки у нас было много свободных денег, и поэтому он привык ничего не делать — золотые мама и папа, дай, дай, дай! Когда он стал старше, то стал говорить, что в России плохо, на Западе лучше. И в один прекрасный день я сказал: хватит. Мы улетели в Англию, я взял его русский паспорт, дал денег и сказал: «Ты хочешь жить здесь — живи. Тебе 18 лет, ты свободный человек». Он подумал: вот и хорошо. Через три года он захотел вернуться в Россию. Он сам решил, это его богатство.
Сейчас он во Франции. Звонил мне только позавчера и жаловался, что французы очень ленивые, работают только 6 часов, не хотят работать в субботу и воскресение. Он хочет вернуться, слава Богу, и готовить здесь сыр и мясо, потому что я уже устал. Теперь он очень хорошо говорит на английском, а главное, он знает, что значит быть мужчиной, понимает, что мужчина должен работать. Это большой плюс.
— Вы можете сказать, что у вас есть смена, есть кому продолжить ваше дело?
— Если мои дети умные, я готов им все просто подарить. Но насчет молочный фермы и старший сын, и второй, которому 18 лет, сказали: «Папа, мы не хотим, мы не дураки, это очень сложно». И я хочу продать это хозяйство, только Господь знает, сколько мне осталось, я не могу держать ферму, если мне 70-80 лет, жена тоже не может. Это прекрасное хозяйство, которое очень хорошо работает, но это бизнес, и это не семейный бизнес.
Семейный бизнес — это «Богдарня». Сегодня мы работаем долгосрочно, чтобы построить хороший фундамент, актив для детей. Мы делаем сто килограммов сыра в сутки, если они захотят сто тонн — пусть делают.
— Что вам дает силы не опускать руки, двигаться дальше? 15 лет вы работаете себе в убыток…
— А, между прочим, мы не голодные. Это нормально. Если человек хочет заработать на машину, он должен откладывать по 100 долларов в месяц и копить — это процесс. Для многих русских очень характерно жить так — я хочу сразу. А кредит — это опасно. Но процесс идет, может быть, иногда очень медленно. Нам нужно новое поколение чиновников.
— А люди меняются, сейчас другое поколение?
— Не все. Я люблю, когда люди умеют терпеть. Невозможно ничего не делать, а жить богато. Мы познакомились здесь со многими очень умными людьми, и дети, которым сегодня 12-13 лет, — это уже другое поколение. Значит, процесс идет. Я сказал своим детям: если вы хотите, чтобы у вас был достойный президент, надо делать шум, надо бороться за демократию. Конечно, сложно. Фермер всегда думает, что соседнее поле зеленее, чем его собственное. Это не так. Мы все одинаковые, есть грех, и есть искушения у каждого человека.
В России очень богатая культура. И я очень рад, что мои дети здесь, что они — верующие. Конечно, есть сложности, но есть и фундамент. Мы садимся за общий стол и живем так, как надо жить — просто. Вы знаете, очень трудно найти грустного крестьянина. И мы понимаем — что будет, то будет, только надо трудиться. А резерв есть.
Видео: Виктор Аромштам
