Рекламная агитка многодетности
Екатерина Бурмистрова
Екатерина Бурмистрова:
— Мое участие в дискуссии про многодетность вынужденное, я не хотела говорить на эту тему, потому что после публикации статьи отца Павла Великанова развернулось острое реактивное обсуждение, куда были эмоционально вброшены разного рода аргументы. И вместо взвешенной дискуссии идет эмоциональный завал, нездоровая реакция. Это очень пугающе.
Я считаю, что исходный текст отца Павла Великанова очень мягкий, там деликатно описывается часть проблем, которые бывают у многодетных семей. У меня много горечи по поводу ответной позиции, явной политики, общественной реакции на эту статью. Даже не пощадили личные обстоятельства отца Павла, что совсем странно. Человека заставили оправдываться и объясняться. Прямо Советский Союз образца 1946 года…
Очевидно, что в России тяжелейшая демографическая ситуация, большие семьи нужны, и при этом они в огромной проблемной зоне. Но вместо реальной помощи создается православный многодетный гламур (я тоже поучаствовала в создании гламурного образа многодетной семьи, в чем раскаиваюсь), – все такие прекрасные, позитивные, ресурсные, дети занимаются музыкой, выигрывают олимпиады, у мамы маленький бизнес, а папа реализовывается на работе, – это, к сожалению, только часть реальности.
Делать из многодетности рекламную агитку небезопасно, мы вовлекаем людей в сложное путешествие, про которое им рассказали только часть – как это классно. Если говорить про одну сторону и не говорить про другую, – это завлекать человека в тяжелый жизненный выбор, к которому он не готов.
Нынешняя установка на многодетность ничего не учитывает. Раньше была установка «ничего, этих поубивают, бабы новых нарожают», а сейчас – «пусть бабы нарожают хотя бы каких-нибудь». Потому что разворот демографического срыва только начинается. Сейчас на арену выходит поколение, которое уже меньше, чем должно было быть. Плюс отложенные браки. Собственно, Церковь и верующие – это единственная репродуктивная надежда нации.
Тетеньки и дяденьки, берегите себя
Проект «современная многодетная семья» требует существенной фактической помощи. Обычно это очень сильные люди, действительно у них есть потенциал, но им надо помочь в те моменты, когда силы кончаются, а дети еще не выросли. Их нужно чуть-чуть просветить, дать понять, что «тётеньки, берегите себя, чтоб не заболеть онкологией», «дяденьки, не перерабатывайте, у нас есть фонд, он вам поможет, вам не надо брать вторую работу, будьте с детьми», «вот вам, пожалуйста, волонтеры, ваши дети попадут на занятия «. «С чем вы столкнетесь? Увеличение бытовой нагрузки, причем не на год-два, а на десятилетия». «Чтобы разного рода заболевания были отслежены вовремя, и люди не ехали в 40 лет на кладбище, оставляя малолетних детей, нужна возможность посещать врачей, психологов».
Финансовая нагрузка у многодетных семей огромная, вся школьная и внешкольная система построена под малодетные семьи. Ну не может нормальный родитель посетить четыре родительских собрания, участвовать в четырех родительских чатах, сдавать на учебники и нужды класса по десять тысяч два раза в год.
Феномен многодетной семьи есть, он абсолютно новый, его никто не изучает, о нем никто не заботится, его никто не поддерживает, кроме пары приходов, где создана замкнутая на себя структура, там многодетные семьи могут жить. В частности, на приходе отца Владимира Воробьёва семьи получают и финансовую поддержку, и социальную, и человеческую, и волонтерскую, у них даже есть собственная школа. Во всех остальных местах выдерживают люди очень ресурсные, человек с обычными силами с этим выбором просто развалится рано или поздно.
У многодетных семей куча проблем, о них можно тома написать. И прежде чем осуждать кого-то на уровне «правильный ли это выбор», нужно подумать, что делать с тем, что уже есть.
Большие семьи и окружающая действительность
У меня группа в Фейсбуке, там две тысячи многодетных семей, и группа постоянно пополняется. Эти люди уже есть, дети уже родились, этот выбор многими родителями уже сделан. Ничего же в нашей реальности не настроено на большие семьи – ни подъезды в домах, ни прихожие, ни стандартные кухни, ни общественный транспорт.
Скажем, утрируя, по окончании школы ребенок из маленькой семьи получает пакет из машины и квартиры и оплачиваемый вуз, а ребенок из большой семьи совсем в других позициях. И совсем не всегда есть уверенность, что он сможет нанять себе репетитора, чтобы подготовиться и поступить в хороший вуз.
Может помочь простая вещь, например, гарантированное бесплатное высшее образование, типа льготы детям из многодетных семей при поступлении в вуз. Простая социальная мера, которая снизит социальную тревогу родителей на порядки. Есть же льготы сейчас у инвалидов и сирот.
И так можно разбирать по пунктам. Бесплатное дополнительное дошкольное образование – скажем, все кружки во Дворце пионеров для многодетных бесплатные. На приходах – это точечная забота о каждой семье: кому-то нужно посидеть с детьми, чтобы родители хотя бы к врачу сходили – сейчас женщина просто не может к врачу дойти, ей не с кем детей оставить. Что, нельзя такой расклад предусмотреть при многодетности? Это то, что на уровне государственной и церковной политики можно сделать легко и свободно. Это надо брать и делать – учредить, например, Президентский грант, грант Патриарха.
Многодетная семья – да, может жить и даже неплохо при условии, что ей будет создана социальная опора. У меня три года лежит в столе проект «Негосударственный психологический центр помощи многодетной семье», но на том общественно-политическом фоне, который возник после 2012-го года, его развитие под большим сомнением. Хотя этот проект подробно прописан, оформлен для подачи спонсору, возможно, он все-таки состоится, если будет поддержка заинтересованного независимого инвестора.
Состояние свободы, от которой хочется отказаться
Михаил Бурмистров
Михаил Бурмистров:
Кажется, вот сейчас придут многодетные и всем разъяснят, как на самом деле дело обстоит. Но поскольку у каждой семьи свой уникальный опыт, то, соответственно, мы не можем претендовать на универсальные выводы. Мне вспоминается история: когда Набокова пытались пригласить в университет на кафедру, Роман Якобсон его оттуда отшил, сказав, что, слон – животное большое, то это не значит, что слон должен быть завкафедрой.
Мне интересны другие аспекты. Вопрос семьи – это один из центральных богословских вопросов, и он связан с изменением в понимании, что такое мужчина, что такое женщина, что такое брак, что такое семья. И, если в прежние века классического христианства целые империи разделялись, враждовали друг с другом из-за разного понимания того, как Бог воплотился в человека, то сейчас линия разделения будет проходить по вопросу мужского и женского, по вопросу семьи.
И здесь возникает интересная проблема, которая вовсе не берется социологическим исследованием, гораздо важнее попытаться ее понять в философско-богословском ключе. В церковном сознании совершенно явным образом присутствуют модели сознания, языковые схемы и системы поведения, которые пришли из эпохи традиционного общества. В частности, это относится и к семье. Все эти домостроевские мотивы: кто в семье главный, кто кого слушает, как дети относятся к родителям? Как детей направить на путь истинный, чтобы они за церковную ограду никуда не выпадали? И, соответственно, вопрос количества детей. И часто это еще связано с отношениями «духовник – муж – жена».
Я вижу здесь глубокую проблему: в церковную ограду ввалилось огромное количество людей с ментальностью нового времени. Как отец Александр Ильяшенко написал, что, в общем, мы все – люди слабые, все вышли из гоголевской «Шинели», из советского прошлого. Да, но тут не только советское прошлое, это и Новое время. Это совершенно другое сознание. И возникает парадокс, который постоянно наблюдается: в результате церковный человек – это тот, который понимает модель традиционного общества, которую в прямом смысле христианской назвать очень трудно. Это некая традиционная модель, которая адаптирована в разных краях Земли, в разных обществах и отождествляется с пространством веры.
И здесь возникает эта коллизия, потому что, с одной стороны, постулируется, что важен личный выбор человеком веры, личное предстояние, личное общение с Богом. Всё это так хорошо звучит, но фактически мы имеем совершенно расколотое сознание, потому что здесь речь идет не просто о частностях. Вот в отношении догматики – давно она лежит на витрине под стеклом, на почетном месте, но никому особо не нужна, не интересна. Действительно, кто тут будет входить в тонкости догматики. А вот в ситуации семьи так уже не получится! Тут уже каждого за живое затрагивает, потому что речь идет о детях, об отношениях мужа и жены. И в результате эта тема начинает так болезненно пульсировать.
Если речь идет о личном выборе, то тогда что хотеть? Это личный выбор, личная ответственность перед Богом. О чем тут говорить? Но поскольку этот личный выбор одновременно хочется вписать в некую традиционную модель христианской семьи, то возникает напряжение, какая-то проблематичность. Потому что сознание людей, которые делают личный выбор, получается облеченным в форму культуры традиционного христианского общества, где, соответственно, выстроено это многочадие, почитание старших, отношения с духовником, крепость, традиционная передача от отцов к детям, – все эти вещи традиционного плана, которые, в некоторых очень редких случаях получаются естественным образом, но в целом это некоторая игра, некоторая имитация. А в тех случаях, когда это не имитация, то это равно тот же личный выбор. И получается эта проблема, что, с одной стороны, внешне современная христианская многодетная семья традиционная и правильная, но фактически это совершенно новая реальность.
Этот вопрос ни в коем случае нельзя списать на какое-то обострение, раздражение, случайное стечение обстоятельств, потому что действительно здесь речь идет об очень важном моменте, связанном с тем, что такое христианство, что такое Церковь, что такое личный выбор, что такое христианская семья. И он нуждается в опознании, рефлексии, потому что полностью всё списать на то, что у нас есть только личный выбор, и никаких ориентиров нет, и каждый решает, как хочет, – это тоже не совсем верно.
Действительно, говоря, что «мы рожаем столько детей, сколько даст Бог», люди что совершают? Они совершают христианский подвиг? Они восходят по какому-то горнему пути, или что они делают? Или это им просто нравится? Или они попали под какую-то модель, которой они пытаются соответствовать? И бывает, конечно, когда священник вмешивается. И, опять же, это вопрос исторический: да, в некоторые эпохи это считалось вполне позволительным регулировать не только количество детей, но и то, как мужу к жене подходить, с какой стороны. Сейчас-то это невозможно, но это было.
Мне кажется, что в данном случае мы имеем какую-то болезненную флуктуацию, от неё нити тянутся глубоко назад, и от нее пролегают нити вперёд, что это ни в коем случае не какая-то случайная частная проблема, а это проблема несоответствия культурно-исторических эпох, с одной стороны, а, с другой стороны, это проблема будущего, проблема вопроса о человеке и семье. Тогда именно эта семейная ситуация будет вопросом о христианстве.
В прежней эпохе она представлялась как абсолютно естественная: у всех есть семья, у всех есть дети, что тут еще говорить? А мы уже давно попали в эпоху, когда об этом можно говорить, и когда это совершенно потеряло свой статус естественности, когда уже непонятно, не очевидно, что у человека должна быть семья, какая семья, какие полы в ней участвуют, сколько там детей. Мы уже давно въехали в эту эпоху, и при этом, по-прежнему, несем с собой множество всего совершенно из других пространств. То есть этот вопрос будущего Церкви. Мне кажется, он заслуживает обсуждения, но ни в коем случае не с пеной на губах.
Фото: orthedu.ru
Серьезная философско-богословская проблема пытается быть представленной как отсутствующая или же как легко решаемая. Но она совсем не легко решаемая, совсем не отсутствующая, и это то, что будет определять состояние Церкви в ближайшем обозримом будущем. Уже сейчас видно, что вопрос о мужском и женском, о браке, соответственно, о детях, приводит к очень серьезному спорному разделению. В этом смысле, ситуация очень странная, уникальная. Можно сказать, ничего подобного не было. Но сейчас это совсем другого рода развилка, в которой мы присутствуем. Это проблема совершенно другого рода.
Острота ситуации свидетельствует о том, что для многих людей реализация как многодетная семья, несет глубокую ценность, можно сказать, путь веры, путь духовной жизни. Поэтому такая болезненность: подвергаются сомнению не просто какие-то случайные обстоятельства, а, можно сказать, жизненный выбор, цель.
Мы приходим к тому, что должна происходить очень серьезная перестройка в понимании того, что такое христианская жизнь. Потому что сейчас по умолчанию выстроилось примерно так: есть многодетные семьи, как вот у батюшки, а все остальные – они, вроде как, равняются: «У нас всего трое», «У нас всего четверо», – мы смиренно принимаем, что там впереди есть какие-то титаны духа.
Речь отца Павла затрагивает эту систему ясности, затрагивает эту систему ранжирования. Потому что если её мы убираем, то действительно, а что тогда? Что остается? Получается так, что устраняется система этих ценностных ориентиров, и, в результате, все оказываются в несколько подвешенном состоянии. Затрагивается сразу очень много сторон – отношения мужа и жены, образцы, модели поведения. Они сейчас в промежуточном состоянии, под внешним обликом существуют совершенно другие образцы.
Но когда это станет понятно, то станет очевидно, что у нас нет традиционных моделей поведения. Станет понятно, что образцы традиционной христианской семьи со многим количеством детей – это совершенно другая вещь. Это не та необсуждаемая картина мира, где всем всё понятно: ну, конечно, Бог; конечно, Он дает детей; конечно, Он дает на пропитание. А то, что мы живем в совершенно другом мире – мире человеческом, мире после смерти Бога, мире, где люди находятся в ситуации собственного выбора, им опираться не на что, нет опоры на эти традиционные схемы, – это неприятно осознавать. Не хочется думать, что нет этих опор, что, в общем-то, ты этот выбор делаешь сам, и, может, это твой личный подвиг.
Это, в результате, ввергает нас в состояние свободы, от которой хочется отказаться. В общем, и на духовную жизнь никак не настроиться, люди уже боятся, когда про это идет речь. Но тут-то уже, вроде, последняя крепость – семья, дети, многодетность, вся семья в платочках идет в церковь… И вот уже и это разрушается…
Оно, конечно, разрушается. В целом, эта картина уже отсутствующая. Просто признаться себе, что прежние рецепты не работают, что мы находимся в совершенно другом мире, что нам придется искать совершенно другие опоры, мыслить о вещах, которые кажутся сами собой разумеющиеся, и понимать, что они совсем не сами собой разумеющиеся, это, конечно, тяжело. Это, может быть, испытание гораздо тяжелее, чем многодетность. Потому что тут вопрос о ценностях. Тут вопрос о глубоких, базовых, фундаментальных философско-богословских проблемах: кто такой человек, что он делает здесь, в каком мире он живет.
Подготовила Тамара Амелина