Вот уже лет двадцать, как нет в моей жизни Нового года. И даже не потому, что праздник этот «не православный», нет. Уже задолго до моего воцерковления от Нового года остались только «рожки да ножки»: слякотная суета последних дней, классическое обжорство, отупляющая пестрота экрана, китайская канонада – салют Поднебесной – и… всё.
А где же то – детское – невосполнимое горячительными напитками, салютами и салатами предвкушение чуда? Где та естественная, через край, полнота восторга?..
За две недели до Нового года город наполнялся не просто ожиданием, а предвосхищением, отрадой, дыханием праздника. Оно проникало повсюду, в самые смятые, скомканные безнадёжно лёгкие, так что все без исключения люди становились на это время родными братьями… даже сёстры становились братьями, даже члены правительства и дружинники, честное слово…
А новогодние мандарины тех лет – это же совсем не те мандарины, что мы едим сейчас… Да нет, какая там ностальгия… О чём вы?!.. Просто сейчас мы покупаем мандарины и едим… когда захотим… почти мимоходом… можно и на Новый год… Без проблем. Это не событие вовсе. А тогда мандарин был именно атрибут, даже, если угодно, символ Праздника… мандарин – значит Праздник. И не какой-нибудь, а именно Новый год. Оранжевый рефлекс, ставший вполне безусловным…
И все эти хлопушки, конфетти, стеклянные шары, Деды Морозы, намалёванные зубной пастой на витринах, самодельные снежинки и гирлянды из разноцветной бумаги – всё это создавало чувство Праздника. Уж не знаю как, но создавало. И эффект был не то, чтобы спец, а просто супер!
Но всё-таки казалось, что самое главное, лучшее спрятано от нас, недозволенно, запрещено: даже до двенадцати никогда не давали дождаться взрослые, заставляли идти спать. И думалось: ничего, я вырасту и тогда уж встречу по-настоящему! Ничего…
Я помню глухую ночь, нашу старую квартирку и себя в ней. Поздно вечером тайком от нас – маленьких, – чтобы сделать сюрприз, родители нарядили в гостиной ёлку. Не знаю уж как я об этом пронюхал, но вот – пробираюсь с замирающим сердцем в ночи на цыпочках, боясь что-нибудь задеть в темноте и разбудить взрослых. Впрочем, кажется, даже если что-нибудь свалится с грохотом на пол – никто не услышит, потому, что из гостиной разносится по всему дому оглушительный, раскатистый храп бабы Тони. Но её-то и стоит как раз опасаться в первую очередь. Это она по доброй деревенской традиции на потеху соседям гонялась за мной на днях по двору с хворостиной. Не догнала, конечно, но всё же… И вот – надо же – ёлочка как раз стоит в той комнате, рядом с диваном, на котором вдохновенно храпит баба Тоня.
Я осторожно приоткрываю высокую, сонно скрипнувшую дверь… и замираю.
Распространяя невероятный, волшебный свет, благоухая, переливаясь тысячью мерцающих огоньков, высокая, под потолок стоит посреди комнаты пушистая лесная красавица. Я просто стою и смотрю на неё как завороженный не в силах оторвать взгляд. Так это и осталось навсегда – волшебное чудо, сказка! Не знаю, может, я никак не мог поверить в реальность происходящего, и желал удостовериться, что не сплю, только я сделал шаг к придвинувшейся, ставшей совсем уж огромной ёлке. Сделал шаг, протянул руку и легонько, едва-едва, как мне казалось, потянул за какую-то вьющуюся блестяшку, вроде дождика. Дальше я помню, что ёлка раздумчиво, медленно стала отклоняться от вертикали и вдруг всей своей расфуфыренной, пышной тяжестью обрушилась на спящую бабу Тоню…
Думаете, это была катастрофа? Нет! Шок? – пожалуй. Мгновенный ужас, плач? – да, всё это, конечно было, но разбитые игрушки собрали, меня не столько отругали, сколько смущённо утешили и на следующий день ёлочка – краше прежнего, на уверенных раскорячках – уже стояла на прежнем месте, да ещё и с подарками в снежной вате под ней.
Настоящая катастрофа, и вовсе не такая громкая произошла гораздо позже, лет уже через двенадцать, когда всё стало, наконец-то можно. И я впервые ушёл в Новый Год из дома и просто метался, выходил из себя пытаясь отчебучить праздник «по полной»: и выпил водки и мотылялся с «дружбанами» по улице, и что-то орал, и шалел, валился в грохот на какой-то бешеной дискотеке… Было всё, что ещё недавно казалось мне таким недосягаемым и манящим… все интуитивные атрибуты «настоящего», взрослого праздника. Было всё, но не было одного – самого Праздника. Он ушёл, точно несовместимый… несочетаемый больше с реальностью жизни. Ушёл и не вернулся…
Впрочем, если и стоит о чём горевать – так это об утраченной чистоте, детской наивности, а Праздник…
Наверное, сокровенный смысл Нового года в атеистические времена заключался именно в его неформальности, чудесности даже… Ведь никак невозможно объяснить, почему именно Новый год, а не Седьмое ноября, например, или Первое мая – стал безусловным фаворитом советских праздников.
Этот праздник стоял над идеологией, его невозможно было до конца объяснить, оправдать, подвести под него марксистскую базу, но он был реальнее любой «объективной реальности». Такое безмолвное торжество Духа вечности над духом времени. В то время Новый год, — как и поэзия, литература, кино — в каком-то смысле восполнял недостаток духовной жизни, воплощал идею добра, красоты, любви… Ну, кто из нас не начинал 1 января новую и притом, заметьте, лучшую в нравственном, духовном отношении жизнь?! И пусть эти порывы быстро гасли, но ведь они были! Вот в чём духовное значение этого праздника – в обновлении, преображении жизни и это его, конечно, роднит с Рождеством Христовым – началом «нового года», новой эры в жизни всего человечества. «Дух дышит, где хочет» и, уничтожая храмы, борясь с религией, воинствующие безбожники ничего не могли поделать с Духом истины, который находил новые формы для своего выражения, в том числе и такую, как «светский» праздник Новый год.
Но те времена ушли, Истина снова свидетельствует о себе открыто, и голос Церкви не слышит теперь только тот, кто не нуждается в правде. Может потому литература, поэзия, и утратили в нашей стране былую духовную силу и Новый год перестал быть тем, чем он был раньше: всё это осталось на откуп тем, кто упрямо не желает меняться, а «новые формы» ищет в прогрессирующем оскудении.
В нашу жизнь возвращается Рождество, возвращается изгнанная духовная Красота. А Новый год… хочется надеяться, что этот праздник займёт, наконец, подобающее ему, скромное — и в духовном и в календарном значении — место.
Словарь «Правмира» — Праздники