Праздник как Таинство

К концу IV в. в христианском мире сформировался годичный круг церковных праздников, центром которого стало воспоминание Воскресения Христова (Пасха). Помимо Пасхи, важнейшими праздниками были Рождество и Богоявление (которые кое-где еще праздновались в один день), а также Пятидесятница¹. В основу праздничного круга было положено ежегодное воспоминание главных событий из жизни Иисуса Христа и раннехристианской Церкви. Торжественное богослужение, совершение Евхаристии, чтение соответствующих текстов из Ветхого и Нового Заветов, проповедь на тему праздника — все это должно было способствовать переживанию празднуемого события каждым верующим, молитвенному и духовному проникновению в смысл праздника. Евангельское событие благодаря его воспоминанию в Церкви становилось реальностью духовной жизни христианина, который, хотя и жил несколько столетий спустя, мог мысленно приобщиться к этому событию и стать как бы его участником.

Деятельность святителя Григория Богослова как проповедника началась со Слова на Пасху, произнесенного вскоре после иерейской хиротонии, и кончилась Словом на Пасху, написанным после низложения с константинопольского престола². Между двумя Пасхами — более четверти века проповеднического труда и сорок пять Слов, вошедших в сокровищницу христианской церковной литературы. Из этих Слов лишь семь посвящены церковным праздникам: одно — Рождеству Христову, два — Крещению Господню, два — Пасхе, одно — Неделе новой, и одно — Пятидесятнице. Каждое из них, однако, оказало огромное влияние на понимание праздников в Восточной Церкви: на протяжении многих столетий праздничные проповеди святителя Григория читались вслух в храмах, некоторые тексты святителя Григория, посвященные праздникам, даже вошли в богослужение Православной Церкви. “Воскре­сения день, просветимся людие, Пасха, Господня Пасха!”; “праздников праздник и торжество из торжеств” (ср. Сл. 45,2; PG 36,624 = 1.662)³; “Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга обымем, рцем: братие, и ненавидящим нас простим вся воскресением” (ср. начало Слова 1-го); “Христос раждается, славите! Христос с небес, срящите! Христос на земли, возноситеся!” (ср. начало Слова 38-го); “Пятьдесятницу празднуем и Духа Святаго пришествие” (ср. Сл. 41,5,1; SC 358,324 = 1.578) — эти слова из богослужебных текстов, знакомые каждому православному христианину, буквально заимствованы из праздничных проповедей святителя Григория Богослова.

Проповеди святителя Григория, посвященные церковным праздникам, отличаются исключительным богатством богословского содержания. Однако в настоящей статье мы не будем разбирать их с точки зрения догматической значимости. Мы лишь сделаем попытку рассмотреть учение святителя Григория о церковном празднике как таинстве приобщения человека к реальности иного мира, как средстве восхождения к Богу. Мы также рассмотрим его учение о христианском таинстве, а именно о таинстве крещения, изложенное им по случаю праздника Крещения Господня.

Праздник Воссоздания

Проповедь святителя Григория на Рождество Христово (Слово 38-е) открывает цикл из четырех праздничных Слов, произнесенных в Константинополе в 379–380 гг. (Слова 38–41). Проповедь начинается торжественной поэтической декламацией с обильными вкраплениями библейских цитат и аллюзий:

Христос рождается — славьте! Христос с небес — встречайте! Христос на земле — возноситесь! Воспойте Господу, вся земля (Пс 95:1). И, чтобы сказать обоим вместе: Да веселятся небеса и да торжествует земля (Пс 95:11) — ради “Небесного”, потом “земного”! (ср. 1 Кор 15:47). Христос во плоти — с трепетом и радостью возвеселитесь: с трепетом из-за греха, с радостью из-за надежды. Христос от Девы: женщины, храните девство, чтобы вам стать матерями Христа!.. Народ, сидящий во тьме незнания, да увидит великий свет знания! (ср. Ис 9:2). Древнее прошло, теперь все новое! (2 Кор 5:17). Буква отступает, дух преобладает, тени убегают, истина приходит вместо них (ср. 2 Кор 3:6 и Рим 13:12). Мелхиседек приходит — рожденный без матери рождается без отца (ср. Евр 7:3): в первый раз без матери, во второй раз без отца. Законы природы нарушаются <…> Иоанн пусть возгласит: Приготовьте путь Господу (Мф 3:3). А я возглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово облекается плотью, Невидимый видится, Неосязаемый осязается, Вневременный получает начало, Сын Божий становится сыном человеческим… (Сл. 38,1,1–2,18; SC 358,104–106 = 1.522).

Пользуясь риторическим приемом противопоставления, свя­­­титель Григорий подчеркивает парадоксальный, таинственный и чудесный характер Боговоплощения. Всякое событие библейской истории есть чудо; вспоминая это событие, мы прикасаемся к чуду. В Рождестве Христовом происходит чудо встречи Божества с человечеством, Небесного человека-Христа с земным человеком-Адамом, а значит — и встречи каждого из нас с Богом воплотившимся. Празднуя Рождество Христово, мы узнаем Бога, Который вышел нам навстречу, прошел весь путь от Своего величия до нашего ничтожества, стал одним из нас. Поэтому и мы призываемся выйти навстречу Христу, вознестись умом от земли на небо. Путь Бога к человеку и человека к Богу, пришествие Бога на землю и восхождение человека на небо — главная тема рождественской проповеди святителя Григория:

Ныне праздник Богоявления, или Рождества: ибо он называется и так, и иначе, причем два названия относятся к одной реальности⁴. Ибо Бог явился людям через рождение <…> От явления Его — имя Богоявления, а от рождения — Рождества. Таково наше торжество, это празднуем мы сегодня — пришествие Бога к людям, чтобы нам переселиться к Богу, или, точнее сказать, возвратиться, чтобы нам отложить ветхого человека и облечься в нового (ср. Еф 4:22–24) и чтобы, как мы умерли во Адаме, так нам и ожить во Христе (ср. 1 Кор 15:22), со Христом рождаемыми, распинаемыми, погребаемыми и воскресающими (Сл. 38,3,1–4,7; 108–110 = 1.522–523).

Святитель Григорий называет Рождество праздником “вос­создания” (Сл. 38,4,17; 110 = 1.523), таинством “второго общения” Бога с людьми (Сл. 38,14,35–41 = 1.529). История человечества началась с сотворения Богом человека, однако спасение падшего мира началось с Боговоплощения. Основная часть рождественской проповеди святителя Григория содержит пересказ библейской истории от сотворения мира и человека до пришествия в мир Христа Спасителя. Святитель Григорий также пересказывает земную жизнь Иисуса от Рождества до Вознесения; говоря об отдельных событиях из жизни Христа, он называет их “таинствами”, так как каждое из них имеет прямое отношение к спасению человека:

Ведь немного позже ты увидишь Иисуса и очищающим­ся в Иордане — мое очищение; лучше же сказать, через это очищение очищающим воды — ибо не имел нужды в очищении Сам Тот, Который берет на Себя грех мира (Ин 1:29); увидишь и разверзающиеся небеса (Мк 1:10); увидишь Его принимающим свидетельство от родственного Ему Духа, искушаемым и побеждающим искусителя, принимающим служение ангелов, исцеляющим всякую болезнь и всякую немощь в людях (Мф 4:23), животворящим мертвых <…> изгоняющим демонов, как Сам, так и через учеников, немногими хлебами насыщающим тысячи, ходящим по морю, предаваемым, распинаемым и распинающим мой грех, приносимым (в жертву) как агнец и приносящим как священник, погребаемым как человек и восстающим как Бог, а потом и восходящим на небо и приходящим со славой Своей. Вот сколько у меня праздников по поводу каждого таинства Христова! Но главное в них одно — мой путь к совершенству, воссоздание и возвращение к первому Адаму (Сл. 38,16,1–19; 140–142 = 1.531).

Святитель Григорий говорит здесь о годичном круге церковных праздников и о том, как в течение литургического года вся жизнь Иисуса и все Его спасительное дело проходит перед глазами верующего. У святителя Григория было глубоко личное отношение к Иисусу, Которого он часто называл “Иисус мой”, “Бог мой”, “Царь мой”; каждое событие из жизни Христа он считал своим личным праздником, так как был уверен в том, что эти события имеют прямое отношение к его спасению, восстановлению и обожению. В опыте святителя Григория каждое “таинство” из жизни Христа становилось событием его собственной духовной биографии: настолько полно отождествлял он свой опыт с опытом Церкви, где жизнь Христа становится жизнью каждого верующего.

Каждый церковный праздник, в соответствии с учением святителя Григория, должен быть для верующего новой ступенью на пути к совершенству, новым прозрением в жизнь и искупительный подвиг Мессии. Мы должны праздновать “не по-светски, но божественно, не по-мирскому, но сверхмирно” (Сл. 38,4,13–14; 110 = 1.523). По словам святителя Григория, церковный праздник заключается не в том, чтобы вешать венки на дверях домов, собирать плясунов, украшать улицы, услаждать глаза зрелищами, а слух — светской музыкой; не в том, чтобы, подобно женщинам, облачаться в мягкие одежды, надевать украшения из драгоценных камней и золота, пользоваться косметикой; не в том, чтобы устраивать пиршества, наедаться роскошными блюдами и напиваться дорогостоящими винами, превосходя других в невоздержанности. Для верующего праздник заключается в том, чтобы прийти в храм и там насладиться словом Божиим и поклониться воплотившемуся Слову (Сл. 38,5,1–6,7; 110–112 = 1.523–524).

Главная цель всех церковных праздников — научить христианина уподобляться Христу на всех этапах своего жизненного пути. На долю каждого человека выпадают страдания, но и жизнь Христа состояла из страданий и скорбей — от бегства в Египет до крестной смерти. Страдания и смерть привели Христа к воскресению и славе; так и жизнь верующего, если он подражает Христу в добрых делах и аскетических подвигах, если страдает и распинается вместе с Христом, становится для него путем к славе и обожению. Пройдя последовательно по всем этапам крестного пути Спасителя, христианин воскресает вместе с Ним и вводится Им в Царство Небесное:

Хорошо бежать вместе с гонимым Христом. Если Он задержится в Египте, призови Его из Египта, где ему воздают доброе поклонение⁵. Проходи непорочно через все возрасты и силы Христа, как Христов ученик. Очистись, обрежься (ср. Втор 10:16), сними лежащее на тебе от рождения покрывало. После этого учи в храме, изгони торговцев святынями; будь побиваем камнями, если нужно тебе и через это пройти: ты укроешься от бросающих в тебя камни — я хорошо знаю это — и пройдешь посреди них, как Бог; ведь Слово не побивается камнями⁶. Если приведут тебя к Ироду, не отвечай ему больше: он устыдится твоего молчания скорее, чем длинных речей других. Если бичуют тебя, стремись получить и остальное: вкуси желчь за вкушение⁷, выпей уксус (ср. Мф 27:48), взыщи оплеваний, прими пощечины и удары; увенчайся тернием — суровостью жизни по Богу; облекись в багряницу, прими трость и поклонение насмехающихся над истиной; наконец, охотно распнись, умри и похорони себя со Христом, чтобы с Ним воскреснуть, прославиться и воцариться, видя Бога, насколько возможно, и видимый Богом, в Троице поклоняемым и прославляемым… (Сл. 38,18,4–24; 146–148 = 1.531–532).

Праздник воды и Духа

О празднике как таинстве речь идет и в Слове 39-м, которое посвящено празднованию Крещения Господня и является непосредственным продолжением рождественского Слова. Святитель Григорий говорит здесь о смысле термина “таинст­во” (греч. must»rion, от mЪw ‘покрывать, скрывать’), который со времен ранней античности означал инициацию, посвящение. В древнегреческой религии существовали различные мистерии, которые сопровождали всю жизнь человека от рождения до смерти: они получали название как по имени богов, которым были посвящены (“мистерии Митры”), так и по названию места, где их совершали (“элевсинские мистерии”). В позднем неоплатонизме таинства-мистерии воспринимались как отдельные этапы теургии — постепенного введения человека в личное соприкосновение с миром богов-демонов. Юлиан Отступник в начале 60-х годов IV в. пытался возродить мистерии на государственном уровне и сам принял несколько посвящений; в 70-х годах император Валент хотел запретить элевсинские мистерии, однако ему пришлось отказаться от своего намерения, так как язычество в империи было еще сильно⁸.

Для константинопольских слушателей святителя Григория на рубеже 70-х и 80-х годов тема языческих мистерий оставалась вполне актуальной, и святитель Григорий считал необходимым провести четкую границу между этими мистериями и христианскими таинствами. Между ними нет ничего общего, утверждает святитель Григорий в начале Слова:

Опять Иисус мой, и опять таинство — таинство не обманчивое и безобразное, таинство не языческого заблуждения и пьянства (mљth) <…> таинство высокое и божественное, подающее нам высшее сияние. Ибо святой день Светов, которого мы достигли и который празднуем сегодня, принимает начало от крещения моего Христа, истинного Света, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин 1:9); этот день совершает мое очищение и помогает тому свету, который получили мы от Христа свыше, но по причине греха помрачили и смешали его (с тьмой) <…> Тайноводствуют ли к чему-либо подобному эллины? Для меня всякий их обряд и таинство есть сумасшествие, темное изобретение демонов и произведение ума, находящегося в их власти… Наши праздники — не рождения и сокрытия Зевса, критского тирана, не крики, рукоплескания и пляски вооруженных куретов⁹ <…> не свирели и корибанты¹⁰, не те обряды, которые в честь Реи, матери богов, совершаются посвящающими и посвящаемыми <…> У нас не девица какая-нибудь похищается, не Деметра блуждает или вводит к себе каких-нибудь келеев, триптолемов и драконов, и то действует, то страждет¹¹. Ибо стыжусь говорить при свете дня об их ночных обрядах и срам их превращать в мистерию. Знает это Элевсин и зрители того, что предается молчанию и достойно молчания (Сл. 39,1,1–12; 3,3–4,14; SC 358,150–154 = 1.532–534).

Подчеркнув демонический характер языческих мистерий, святитель Григорий говорит затем о божественном и освящающем характере христианских таинств-праздников. В этих таинствах присутствует сам Христос, Который освящает и очищает участвующего в них человека. По образу Крещения Христова совершается крещение людей, и праздник Крещения Господня становится праздником всех крещеных во Христа:

Мы уже отпраздновали достойным образом Рождество <…> Ныне же другое деяние Христово и другое таинство… Христос просвещается — озаримся и мы с Ним! Христос погружается в воду — сойдем и мы с Ним, чтобы с Ним выйти <…> Приходит Иисус, освящающий, может быть, и самого Крестителя, но во всяком случае — всего ветхого Адама, чтобы похоронить его в воде <…> Восходит Иисус из воды и возносит с Собою мир, и видит разверзающиеся небеса (Мк 1:10), которые Адам закрыл для себя и своих потомков… (Сл. 39,14,1–13; 15,1–3; 16,1–4; SC 358,178–184 = 1.539–541).

Святитель Григорий излагает далее учение о “крещении покаяния”, традиционное для Александрийской школы со времен Оригена. По словам святителя Григория, существует пять крещений: первое — прообразовательное — которым был крещен Моисей в водах Чермного моря (ср. 1 Кор 10:2); второе — несовершенное — крещение Иоанново; третье — совершенное — крещение Иисусово “водою и духом”; четвертое — крещение мученической кровью; пятое — крещение слезами, покаяние (Сл. 39,17,1–26; 186–188 = 1.541–542). Святитель Григорий считает, что нет непростительных грехов: всякий грех, даже отречение от Бога, может быть заглажен слезами покаяния. Он полемизирует с Новатом, не принимавшим в общение лиц, отрекшихся от Христа во время гонения¹²: ригоризм Новата он называет “человеконенавистничеством” (Сл. 39,19,9; 192 = 1.543). Для тех, кто отвергает возможность “крещения слезами”, уготован огонь адского мучения, утверждает святитель Григорий:

Итак, если хотят, пусть идут они нашим путем и Христовым, если же нет — своим. Может быть, они там крестятся огнем — последним крещением, самым болезненным и продолжительным, который поглощает материю, как сено, и истребляет легкость всякого греха. (Сл. 39,19,18–23; 194 = 1.543).

Мысль о том, что адский огонь уничтожает грех и, следовательно, является очистительным для грешников, не вполне традиционна для христианского Востока: она получила гораздо более широкое распространение на Западе¹³. Тем не менее учение об очистительной природе адского огня нашло своего защитника на Востоке в лице святителя Григория Нисского, одного из ближайших друзей святителя Григория Богослова¹⁴. По мнению епископа Нисского, адские мучения существуют для того, чтобы в их огне душа человека очищалась от скверны греха: пройдя через “крещение огнем”, души грешников становятся способными принять участие во всеобщем восстановлении, когда все — не только люди, но и демоны во главе с диаволом — вернутся в свое первоначальное безгрешное и блаженное состояние¹⁵.

Святитель Григорий Богослов был более традиционен в своих высказываниях на тему адского огня и считал его скорее “карающим”, чем “очистительным”. Тем не менее он вполне терпимо относился к мнению своего друга и, хотя называл адский огонь “увековеченным” для находящихся в нем, допускал возможность более “человеколюбивого” понимания:

Знаю и огонь не очистительный, но карающий — или Содомский, который на всех грешников одождит Господь <…> или уготованный диаволу и ангелам его (Мф 25:41), или тот, который идет пред лицом Господа и вокруг попаляет врагов Его (Пс 96:3), и — что ужаснее всего этого — действует вместе с червем неусыпающим (ср. Мк 9:44), неугасим и увековечен (diaiwn…zon) для злых. Ибо все это показывает силу истребляющую, если, впрочем, и об этом не угодно будет думать более человеколюбиво и достойно Того, Кто карает (Сл. 40,36,23–32; SC 358,282 = 1.568).

Допуская “крещение огнем” для новациан и прочих, отвергающих “крещение слезами”, святитель Григорий, однако, вполне единодушен с евангельской вестью и с традицией Восточной Церкви в своем утверждении о том, что именно земная, а не загробная жизнь дана человеку для покаяния и очищения. Цели очищения человека служит и каждый церковный праздник, как говорит святитель Григорий в конце 39-го Слова:

Мы же почтим сегодня Крещение Христово и будем достойно праздновать, не чревом наслаждаясь, но духовно веселясь. Как же нам наслаждаться? Омойтесь, очиститесь! Если вы багряны от греха, но не совсем кровавого цвета, убелитесь, как снег; если вы красны и “мужи крови”, то достигните хотя бы белизны волны (ср. Ис 1:16–18). Будьте совершенно чистыми и еще более очищайтесь, ибо ничему так не радуется Бог, как исправлению и спасению человека: для этого — всякое слово и всякое таинство (Сл. 39,20,1–9; SC 358,194 = 1.543–544).

Таинство как праздник

Раннехристианская Церковь называла Крещение и Евхаристию “таинствами”, так же, как “таинствами” называли события из жизни Христа, церковные праздники и многое другое. Учения о семи таинствах как “средствах получения благодати” древняя Церковь, как известно, не знала¹⁶, так же как не знала и исчерпывающего определения термина “таинство”. “Празд­ник” и “таинство” были почти синонимами: каждый праздник носил мистериально-таинственный характер, и каждое таинство, в частности, крещение, воспринималось как праздник.

Во времена святителя Григория Богослова таинство крещения совершалось не ежедневно, но лишь по большим праздникам, таким, как Пасха, Рождество, Крещение Господне, Пятидесятница. Крестили, как правило, не одного человека, но сразу большую группу лиц, которые в течение долгого времени до того находились в чине оглашенных. Крещение оглашенных было торжеством, в котором участвовала вся община: после обрядов заклинания, помазания елеем, после чтения продолжительных молитв, троекратного погружения в воду, облачения в белые одежды и миропомазания новокрещенные со свечами в руках, сопровождаемые торжественным пением, входили в храм, где вставали напротив алтаря и участвовали в Евхаристии. Крещение оглашенных и их участие в богослужении было, таким образом, кульминационным моментом всякого великого церковного праздника.

Не случайно святитель Григорий считал уместным приурочить к празднику Крещения Господня пространный трактат о смысле таинства крещения (Слово 40-е). Красной нитью проходит через весь трактат мысль о Боге как свете, к которому через крещение приобщается человек. Крещение для святителя Григория есть прежде всего “просвещение”, “причащение свету”:

Просвещение есть светозарность душ, изменение образа жизни, обещание Богу доброй совести (1 Пет 3:21); просвещение есть помощь в нашей немощи; просвещение есть отвержение плоти, следование Духу, причастие Слову, исправление создания, потопление греха, причастие света, исчезновение тьмы. Просвещение есть колесница, возносящая к Богу, исход вместе с Христом, укрепление веры, совершенствование ума, ключ Царст­ва Небесного, перемена жизни, снятие рабства, разрешение уз, изменение всего состава (человека). Просвещение <…> есть лучший и великолепнейший из даров Божиих <…> Называется же этот дар, как и податель его Христос, многими и различными именами <…> Мы называем его даром, благодатью, крещением, помазанием, просвещением, одеждой нетления, баней пакибытия, печатью — всем, что драгоценно (Сл. 40,3,4–4,9; SC 358,200–202 = 1.545).

Крещение есть также “очищение”, омывающее всякую греховную скверну. Как человек состоит из души и тела, так и очищение двояко — водою и Духом: одно принимается видимым и телесным образом, другое — бестелесно и невидимо. Крещение есть завет с Богом о вступлении в новую жизнь и о соблюдении большей чистоты. И хотя существует “второе очищение” через слезы покаяния, лучше “устоять в первом”, которое равно для всех — рабов, господ, бедных, богатых, низких, высоких, благородных, худородных (Сл. 40,8,1–29; 212–214 = 1.547–548). Диавол бессилен перед человеком, принявшим крещение: он отступает от него, как некогда отступил от Христа, “первого Света” (Сл. 40,10,34–36 = 1.549).

Основная часть Слова 40-го посвящена увещаниям не откладывать крещение. Человек должен спешить к крещению, пока он еще в здравом уме, пока не болен смертельно, пока язык может произносить слова тайноводства. Зачем ждать предсмертных минут, зачем превращать праздник крещения в погребальное омовение? Для крещения всегда время, потому что смерть всегда близка (Сл. 40,11–13; 218–226 = 1.550–551). Диавол внушает человеку: “Дай мне настоящее, а Богу будущее, мне — юность, а Богу — старость”. Но велика опасность несчастного случая и внезапной смерти: “или война погубила, или землетрясение раздавило развалинами, или море поглотило, или зверь похитил, или недуг свел в могилу, или крошка, застрявшая в горле <…> или чрезмерное употребление алкоголя, или порыв ветра, или увлекшая за собой лошадь, или злонамеренно приготовленный яд <…> или судья бесчеловечный, или палач жестокий” (Сл. 40,14,10–21; 226 = 1.552). Святитель Григорий, переживший бурю на море, едва не лишившую его жизни, хорошо понимал, что значит умереть некрещеным.

Для того, чтобы принять крещение, не нужно дожидаться одиннадцатого часа: речь в притче о работниках в винограднике (Мф 20:1–15) идет не о тех, кто сам откладывает свое спасение, но о тех, кто был поздно призван (Сл. 40,20,4–20; 240–242 = 1.555–556). Те, кто не по своей воле умер некрещеным, например, младенцы или не принявшие таинства “по неведению”, “не будут праведным Судьей ни прославлены, ни осуждены на мучения как незапечатленные, но и невиновные и скорее сами претерпевшие вред, чем нанесшие вред” (Сл. 40,23,17–21; 248 = 1.558)¹⁷. Это, однако, не распространяется на тех, кто сознательно откладывает крещение и умирает некрещеным по своей вине.

Вопреки распространенной в его время практике, святитель Григорий считает, что для принятия крещения не надо ждать дня Светов, Пасхи или Пятидесятницы. Не следует также дожидаться прибытия родителей, друзей и знакомых; не нужно стремиться принять благодать от епископа, митрополита, иерусалимлянина или непременно от безбрачного священника (Сл. 40,24,13–26,17; 250–256 = 1.558–560). Таинство само по себе праздник, вне зависимости от календарной даты, и благодать — не от места, не от сана или личных достоинств крещающего: всякий священник пригоден для совершения таинства, если только он не отлучен от Церкви. Вообще все различия — между добродетельным и несовершенным в нравственном отношении, между богатым и бедным, рабом и свободным — исчезают перед крещальной купелью:

Не суди судей, ты, нуждающийся в лечении, не разбирай достоинства очищающих тебя, не делай различий относительно тех, кто рождает тебя¹⁸. Один другого выше или ниже, но всякий выше тебя <…> Поэтому всякий пусть будет твоим крестителем. Ибо хотя бы один и превосходил другого по жизни, но сила крещения равна; подобным же образом и к совершенству в вере приведет тебя всякий, воспитанный в той же вере. Не гнушайся, богатый, креститься вместе с бедным, благородный — с неблагородным, господин — с тем, кто до сих пор раб. Ты не смиришься настолько, насколько Христос, в Которого крестишься ты сегодня, Который ради тебя и образ раба принял (Флп 2:7). Со дня твоего изменения исчезли все прежние отличия: одинаковым образом все облекаются во Христа (Сл. 40,26,22–27,6; 258 = 1.560–561).

В 40-м Слове святитель Григорий также рассматривает вопрос о крещении младенцев — один из важнейших для церковной жизни его времени. Как мы уже отмечали, в IV веке существовало несколько традиций — крещения в детстве, крещения при вступлении в зрелый возраст (около тридцати лет) и крещения перед смертью. Хотя святитель Григорий сам крестился в тридцатилетнем возрасте, он со временем все больше склонялся к тому, что креститься надо в младенчестве: “Есть у тебя младенец? Пусть не воспользуется этим зло, пусть с младенчества освятится он, с молодых ногтей посвящен будет Богу” (Сл. 40,17,15–16; 232 = 1.554). Святитель Григорий в принципе не возражает против того, что крещение должно быть сознательным, однако опасность внезапной смерти остается для него неопровержимым аргументом в пользу крещения в младенчестве. Он считает, что трехлетний возраст, когда ребенок уже может осмысленно воспринимать происходящее, является оптимальным для принятия крещения. Отвечая на вопрос, следует ли крестить младенцев, которые не чувствуют ни вреда, ни благодати, он пишет:

Обязательно, если есть какая-либо опасность. Ибо лучше несознательно освятиться, чем уйти незапечатленным и несовершенным <…> О прочих же выражаю такое мнение: дождавшись трехлетнего возраста или немного раньше, или немного позже, когда можно уже слышать что-либо таинственное и отвечать, хотя и не сознавая полностью, однако запечатлевая (в памяти), — следует освящать души и тела великим таинством посвящения. Ведь дело обстоит так: хотя дети начинают нести ответственность за свою жизнь только когда разум в них возмужает и когда поймут они смысл таинства <…> тем не менее оградиться купелью для них во всех отношениях гораздо полезнее из-за того, что могут внезапно приключиться с ними опасности, которые невозможно предотвратить (Сл. 40,28,4–21; 262–264 = 1.562).

Бессознательно принятое крещение не освобождает человека от ответственности за свои поступки. Крещение предполагает жизнь по заповедям Христа вне зависимости от того, принято ли оно в сознательном возрасте или в младенчестве. В первом случае речь должна идти о кардинальном изменении образа жизни; во втором — о постепенном прорастании в человеке того зерна благодати Божией, которое вложено в него при крещении. Как крещеные в младенчестве, так и крещеные в зрелости должны постоянно работать над собой, чтобы изжить в себе “ветхого человека” и всецело обновиться при помощи Божественного света: “Очистим, братья, всякий член тела, освятим всякое чувство; да не будет в нас ничего несовершенного, ничего от первого рождения; не оставим ничего непросвещенного” (Сл. 40,38,1–3; 284 = 1.569). Жизнь, достойная крещения, есть всецелое принесение себя в жертву Богу благодаря очищению всех чувств — зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса — и всех членов тела через аскетический образ жизни и активное доброделание (Сл. 40,38,3–40,26; 284–292 = 1.569–570).

Святитель Григорий воспринимает крещение как встречу со Христом, в результате которой человек получает возможность вырасти в наивысшую доступную для него меру. Пользуясь евангельскими образами, святитель Григорий говорит о том, как в крещении человек освобождается от тяжести греха, расслабленности, духовной смерти и слепоты; его задача теперь — не возвращаться к прежнему падшему состоянию:

Вчера ты, душа, была хананеянкой (ср. Мф 15:22) и скорченной от греха (ср. Лк 13:11): сегодня распрямило тебя Слово. Не сгибайся же снова и не склоняйся к земле, словно под ярмом, которой возложил на тебя лукавый <…> Вчера на одре лежал ты расслабленным и неподвижным и не имел человека, который опустил бы тебя в купальню, когда возмутится вода (ср. Ин 5:7): сегодня нашел ты человека, который также является Богом, лучше же сказать, нашел Богочеловека. Ты взят с одра, вернее — сам взял одр и разгласил благодеяние. Не греши же тем, чтобы опять слечь на одр, расслабившись удовольствиями греховного телесного покоя <..>. “Лазарь! иди вон” (Ин 11:43), — услышал ты великий голос, когда лежал в гробу <…> и вышел — не четверо­дневный, но многодневный, воскреснув с Тридневным, — и развязаны на тебе погребальные пелены. Не становись опять мертвецом, не пребывай с живущими в гробах, не связывайся цепями своих грехов <…> Если ты был слеп и лишен света¹⁹, просвети очи свои, да не уснешь сном смертным (ср. Пс 12:4); во свете Господнем узри свет (ср. Пс 35:10), в Духе Божием озарись Сыном — узри свет тройственный и неделимый (Сл. 40,33,1–34,23; 272–276 = 1.565–566).

В заключительной части Слова святитель Григорий возвращается к идее таинства как праздника и, вспоминая торжественный вход новокрещеных в храм, указывает на прообразовательное значение всего, что совершается во время таинства крещения, на символический смысл храма и богослужения:

Предстояние твое перед великим алтарем, перед которым встанешь ты сразу после крещения, есть предызображение тамошней славы. Псалмопение, с которым тебя ведут, есть начало тамошнего песнопения. Светильники, которые зажжешь, есть таинство²⁰ тамошнего световодства, с которым мы, чистые и светлые души, выйдем навстречу Жениху с чистыми светильниками веры (ср. Мф 25:1–13)… (Сл. 40,46,1–7; 308 = 1.574).

Итак, христианский храм есть прообраз Царства Небесного; церковный праздник — предвкушение непрестанного ликования верных в будущем веке; таинство — залог таинственного соединения душ человеческих со Христом. Переход к “жизни будущего века” начинается для нас здесь — через участие в жизни Церкви, в ее таинствах и праздниках.

“Таинство Пасхи”

Теме праздника как “перехода” из одной реальности в другую посвящена и значительная часть Слова 45-го “На Святую Пасху”. Это Слово, написанное святителем Григорием в поздние годы, когда он находился на покое в Назианзе, и являющееся “последним плодоприношением” (Сл. 45,30; PG 36,664 = 1.680) его проповеднической деятельности, построено на сопоставлении пасхи ветхозаветной как воспоминания о переходе народа израильского через Чермное море и Пасхи новозаветной как празднования Воскресения Христова. Все детали ветхозаветной пасхи трактуются святителем Григорием как прообразы новозаветных реальностей: в этой трактовке святитель Григорий следует сложившейся традиции, отраженной, в частности, в поэме “О Пасхе” святителя Мелитона Сардийского (II в.).

Святитель Григорий говорит о Пасхе как главном событии церковного года, превосходящем по своей значимости все прочие праздники. Пасха, так же как и Крещение Господне, есть праздник света, что символизируется зажжением свечей по всему городу в пасхальную ночь:

Пасха Господня! Пасха! И снова скажу “Пасха!” в честь Троицы. Она у нас праздников праздник и торжество торжеств: она настолько превосходит все праздники — не только человеческие и происходящие на земле, но также Христовы и для Христа совершаемые — насколько солнце превосходит звезды. Прекрасно у нас и вчера блистало и озарялось все светом,²¹ который зажигали мы в частных и общественных домах, так что едва ли не весь род человеческий и люди всякого звания обильным огнем освещали ночь — прообразом великого света, которым небо сияет свыше <…> и того света, что превыше небес <…> и того, что в Троице, Которой создан всякий свет, неделимым Светом разделяемый и украшаемый. Но то, что сегодня, еще прекраснее и блистательнее. Ведь вчерашний свет был лишь предтечей великого Света, Который воскрес, и как бы неким предпразднственным веселием. Сегодня же мы празднуем само Воскресение — не еще ожидаемое, но уже совершившееся и собравшее собою воедино весь мир (Сл. 45,2; PG 36,624–625 = 1.662).

Изложив вкратце основные догматы христианской веры — о Троице, о сотворении мира, об ангелах и диаволе, о грехопадении и Боговоплощении — святитель Григорий совершает этимологический экскурс “для любителей науки и изящества”. Слово пасха, — говорит он, — на еврейском языке означает “переход”²²: исторически термин указывает на бегство израильского народа из земли египетской, духовно же — на “переход и восхождение от дольнего к горнему и к земле обетованной”. Святитель Григорий считает, что греки изменили в слове две согласных и из fЈska сделали pЈsca для созвучности с глаголом pЈscw — ‘страдать’ (Сл. 45,10; 636 = 1.667–668). Сходная этимология содержится у святителя Мелитона Сардийского²³. Созвучие термина пасха и глагола “страдать” подчеркивало для грекоязычных верующих ранней Церкви связь между “пасхой страдания” и “пасхой воскресения”, то есть Великим Пятком и Воскресением Христовым. Во времена святителя Мелитона, так же, как и во времена святителя Григория Богослова, пасхальная служба включала в себя одновременное воспоминание страданий Христа и Его Воскресения: скорбное богослужение Страстной Седмицы постепенно перерастало в пасхальное торжество.

Центром христианской Пасхи является воспоминание крестной жертвы Христа, прообразом которой были ветхозаветные жертвы и в особенности заклание пасхального агнца. По закону (ср. Исх 12:5 и далее), агнец должен быть “совер­шен­ным”, символизируя совершенство Христа по Божеству и человечеству; “мужского пола” — потому что приносится за целого Адама и потому что “не несет на себе ничего женского, не-мужественного”; “однолетним” — как Солнце правды²⁴; “непорочным” и нескверным — как врачующий всякий порок и всякую скверну (Сл. 45,13; 640–641 = 1.669–670). Агнец съедается вечером — потому что страдание Христово произошло в конце веков; агнец должен быть не вареным, но испеченным на огне — “чтобы слово наше не имело в себе ничего необдуманного, ничего водянистого и развязного, но было твердо, крепко и искушено очистительным огнем”; агнец не должен быть оставлен “до утра” — “ибо многие из наших таинств не выносятся для внешних”²⁵. Агнец съедается с поспешностью — поскольку в христианской жизни недопустимо медлить и оглядываться назад, подобно жене Лотовой (ср. Быт 19:26); с горькими травами — “ибо жизнь по Богу горька и трудна”; с жезлом в руках — “чтобы ты не преткнулся помыслом, слыша о крови, страдании и смерти Бога, и чтобы не стал безбожником, думая быть защитником Божиим, но смело и без сомнений вкушай Тело, пей Кровь <…> без неверия воспринимая слова о плоти и не соблазняясь по поводу страдания” (Сл. 45,16–19; 644–649 = 1.671–674).

Подобного рода развернутые аллегорические толкования ветхозаветных текстов весьма характерны для Климента, Оригена и других представителей александрийской традиции. Ветхий Завет лишь прообразует “таинства” Нового Завета и ведет к их лучшему пониманию. В этом смысле пасхальное празднество христиан есть переход из Ветхого Завета в Новый, от пасхи подзаконной к Пасхе христианской; оно есть восхождение от земли на небо, от дольнего к горнему. Но и сама христианская Пасха, совершаемая нами на земле, есть лишь прообраз той непрестанной Пасхи, в праздновании которой участвуют верующие в Царствии Божием:

Такой праздник празднуешь ты сегодня! <…> Таково для тебя таинство Пасхи! Это предначертал закон, это совершил Христос — разоритель буквы, совершитель Духа²⁶… Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа? (1 Кор 15:55; ср. Ос 13:14). Ты низложен Крестом, умерщвлен Подателем жизни. Ты бездыханен, мертв, неподвижен, бездействен <…> Причастимся же Пасхи — ныне все еще прообразовательно, хотя и более откровенно, чем в Ветхом Завете, — ведь подзаконная пасха, дерзну сказать, была прообразом прообраза, еще более неясным, — но немного позже причастимся совершеннее и чище, когда это новое вино будет с нами пить Слово в Царстве Отца (Мф 26:29), открывая и разъясняя то, что ныне показало нам лишь частично (Сл. 45,21–23; 652–656 = 1.675–676).

Как происходит приобщение верующих к пасхальному торжеству? Через соучастие в страданиях Христа, через сопереживание тем героям евангельской истории, которые упомянуты в рассказе о последних днях земной жизни Иисуса:

Eсли ты Симон Киренеянин, возьми крест и последуй за Христом. Если ты распят, как разбойник, то признай Бога, как благодарный <…> Поклонись Распятому за тебя и будучи распинаем <…> Если ты Иосиф Аримафейский, проси тела у распинающего: твоим пусть станет очищение мира. Если ты Никодим, ночной почитатель Бога, погреби Его с благовониями. Если ты Мария или другая Мария, или Саломия, или Иоанна, плачь рано утром, узри первой камень, взятый от гроба, а может быть, и ангелов, и самого Иисуса <…> Будь Петром или Иоанном, спеши ко гробу <…> Если Он сходит во ад, сойди и ты вместе с Ним. Познай и те таинства, которые там совершил Христос: в чем домостроительство двойного схождения? в чем смысл? всех ли без изъятия спасает, явившись, или и там — лишь верующих? (Сл. 45,24; 656–657 = 1.677).

Последний вопрос оставлен святителем Григорием без ответа. Более чем за полтора века до него Климент Александрийский на вопрос о том, всех ли умерших обратил Христос в аду, или одних евреев, уверенно отвечал “несомненно, всех умерших”, имея в виду, что и язычники, которые вели добродетельную жизнь, услышав проповедь Христа в аду, уверовали в Него²⁷. Святитель Григорий Богослов был чрезвычайно осторожен в высказываниях на догматические темы и особенно избегал дискуссий по эсхатологическим проблемам (чем отличался от Климента, Оригена и святителя Григория Нисского): он не боялся ставить перед читателем спорные вопросы, однако не спешил с ответами, приглашая читателя самому вникать в “таинства” христианской веры. Святитель Григорий давал четкие ответы только тогда, когда у него не было сомнений в их правильности. Говоря на догматические темы, он взвешивал каждое слово и всегда оставлял место “тайне” — тому, что должно остаться недосказанным как превосходящее человеческое слово и мысль. Такая тактика обеспечила святителю Григорию уникальное место в византийской традиции — место богослова, сочинения которого считались непогрешимыми в догматическом отношении, наряду с Библией и богослужебными текстами.

Праздник обновления

Праздник весны, праздник обновления, праздник благодарения и ликования — так воспринимал святитель Григорий Неделю новую, первое воскресенье по Пасхе. Слово 44-е, посвященное этому дню, — одно из самых радостных и светлых произведений святителя Григория. Написанное престарелым епископом на закате дней, оно дышит юношеской свежестью, искренней и глубокой пасхальной радостью, благоговейным удивлением перед чудом природы, которая никогда не стареет, но ежегодно обновляется, чтобы подарить человеку новые силы, новое вдохновенье на жизнь. В этом чуде природы святитель Григорий видит живое присутствие Божества, наполняющего все Своим светом, видит воскресшего Христа — виновника торжества, видит образ и предвкушение будущей нескончаемой весны — Царствия Божия.

Дохристианская история человечества, по мысли святителя Григория, была долгой зимой ожидания Мессии. Пришествие в мир Христа изменило весь ход истории, обновило человечество:

Настал же тогда в Иерусалиме праздник обновления, и была зима (Ин 10:22) неверия, но пришел Иисус, Бог и храм — Бог вечный, храм новый, в один день разрушаемый, в три дня восстанавливаемый и пребывающий во веки, чтобы я был спасен, воззван от древнего падения и стал новой тварью, воссозданный таким человеколюбием <…> Обновление, празднество Обновления, братья! Пусть от удовольствия сказано будет об этом многократно! (Сл. 44,2; PG 36,608–609 = 1.655–656).

Бог создал человека для бессмертия и блаженства. Но человек преступил заповедь, отпал от Бога, сделался подвластным смерти и тлению. Бог Сам выходит навстречу человеку, Сам становится человеком, чтобы как бы заново сотворить его, чтобы начать историю сначала:

Если бы мы остались тем, чем были, и соблюли заповедь, то стали бы тем, чем не были, и от древа познания пришли бы к древу жизни. Какими же мы стали бы? Бессмертными и приближающимися к Богу. Но поскольку по зависти лукавого в мир вошла смерть и посредством обольщения овладела человеком, то нашим страданием страждет Бог, став человеком и обнищав до принятия на Себя плоти, чтобы мы обогатились Его нищетой. Отсюда — смерть, гроб и Воскресение. Отсюда — новая тварь и попразднство праздника²⁸, а я снова возглавитель торжества, празднующий обновление моего спасения (Сл. 44,4; 612 = 1.657).

Праздник обновления, посвященный, так же как и праздник Пасхи, прославлению воскресшего Христа, содержит в себе нравственный урок. Мы призваны подражать Христу, Который умер за нас, призваны учиться исполнению заповедей Его. Мы должны не стоять на месте, но непрестанно совершенствоваться, восходить от силы в силу. Христианство есть “обновленная жизнь”, духовный прогресс, созидание духовного дома, непрестанное изменение к лучшему:

…Великий Давид <…> говорит о каком-то обновлении дома (ср. Пс 29:1), но ведь этот дом — мы, удостоившиеся быть, называться и становиться храмом Божиим. Вот вам слово об Обновлении! Но обновитесь и, сбросив с себя ветхого человека, живите в обновленной жизни (ср. Рим 6:4)… Не ненавидь брата своего <…> за которого Христос умер и, будучи Богом и Владыкой, стал твоим братом <…> Не презирай слез, ты, который претерпел достойное многих слез, но потом был помилован. Не отталкивай бедного, ты, обогатившийся Божеством <…> Не презирай странника, ради которого Христос стал странником — а у Христа мы все странники и пришельцы <…> Дай нуждающемуся кров, пищу и одежду <…> Прощай, получивший прощение, будь милостив, помилованный; пока есть время, человеколюбием приобретай человеколюбие; пусть вся жизнь у тебя обновится <…> Древнее прошло, теперь все новое (2 Кор 5:17). Это приноси в дар празднику, изменись добрым изменением <…> Не хочет слово Божие, чтобы ты стоял на одном и том же месте, но чтобы ты всегда продвигался по пути к добру <…> Доколе тебе хромать на оба колена? (ср. 3 Цар 18:21). До каких пор тебе готовиться к строительству (o„konomБsai)? Займись наконец и самим строительством (o„kodomБsai) (Сл. 44,5–9; 613–617 = 1.657–659).

Слово заканчивается торжественным восхвалением весны, с пришествием которой обновляется весь видимый мир. Созерцая праздник весны, святитель Григорий восходит умом к Царствию Божию, которое есть непрестанная весна, непрестанное обновление, непрестанный праздник приобщения к Богу:

Царица времен года сопровождает царицу дней²⁹ и приносит от себя в дар все самое лучшее и прекрасное. Ныне небо прозрачно, ныне солнце выше и златовиднее, ныне круг луны светлее и сонм звезд ярче. Ныне примиряются волны с берегами, облака с солнцем, ветры с воздухом, земля с растениями, растения с взорами (людей). Ныне источники текут прозрачнее, ныне реки полноводнее <…> Ныне и луг благоухает, и растения цветут <…> и ягнята скачут на злачных пастбищах. Уже и корабль выводится из пристани с восклицаниями <…> и окрыляется парусом. И дельфин с удовольствием прыгает по волнам возле корабля <…> Уже и земледелец вонзает в землю плуг <…> Уже пастух овец и волов настраивает свирели и наигрывает пастушескую мелодию <…> Все воспевает Бога и прославляет Его бессловесными голосами; ибо возносится благодарение Богу и через меня, так что их хвалебная песнь становится моей <…> Ныне все живое ликует и все наши чувства испытывают наслаждение. Ныне высокий и гордый конь, наскучив стоять в загоне, разрывает узы, скачет по полю и заигрывает с реками <…> Чтобы сказать еще короче, ныне весна естественная и весна духовная, весна видимая и весна невидимая. О если бы и там удостоились мы этой весны, изменившись к лучшему и обновленными перейдя в новую жизнь, во Христе Иисусе, Господе нашем… (Сл. 44,10–11; 617–621 = 1.660–661).

Жизнь как праздник

В Слове 41-м, посвященном празднику Пятидесятницы, святитель Григорий обращается к ветхозаветной концепции “юбилея” — года оставления. По закону Моисееву, каждый седьмой год считался годом покоя, когда не разрешалось засевать поля и собирать виноград; каждый пятидесятый год объявлялся юбилейным — годом праздника, когда люди возвращались в свои владения, должникам прощали долги, а рабов отпускали на свободу (см. Лев 25). Назначение юбилейного года, особым образом посвященного Богу, состояло не только в том, чтобы дать людям отдых, но и в том, чтобы, насколько возможно, исправить неравенство и несправедливость, сущест­вующие в человеческом обществе. Юбилей был годом подведения итогов, когда люди давали отчет Богу и друг другу в том, как они строят свою жизнь, и перестраивали ее в большем соответствии с заповедями Божиими. Юбилей, таким образом, становился прообразом жизни людей в будущем веке, где нет социального неравенства, рабов и господ, заимодавцев и должников:

Число семь почитают чада народа еврейского на основании закона Моисеева <…> Почитание это у них простирается не только на дни, но и на годы. Что касается дней, то евреи постоянно чтут субботу <…> что же касается лет, то каждый седьмой год у них — год оставления. И не только седмицы, но и седмицы седмиц чтут они — так же в отношении и дней и лет. Итак, седмицы дней рождают Пятидесятницу, которую они называют святым днем, а седмицы лет — год, называемый у них юбилеем, когда отдыхает земля, рабы получают свободу, а земельные владения возвращаются прежним хозяевам. Ибо не только начатки плодов и первородных, но и начатки дней и лет посвящает Богу этот народ. Так почитаемое число семь привело и к чествованию Пятидесятницы. Ибо число семь, помноженное на себя, дает пятьдесят без одного дня, который занят нами у будущего века, будучи одновременно восьмым и первым, лучше же сказать — единым и нескончаемым (Сл. 41,2,4–35; SC 358,314–318 = 1.576).

В христианской традиции Пятидесятница есть праздник Свя­того Духа — Утешителя, Который посылается от Отца Хрис­том, возносящимся на небо. Для нас после Воскресения Христова наступила эра юбилея — нескончаемый пятидесятый год, начинающийся на земле и перетекающий в вечность. Эра юбилея характеризуется прежде всего активным обновляющим действием Святого Духа. Под воздействием благодати Духа люди кардинальным образом меняются, превращаясь из пастухов в пророков, из рыбаков в апостолов:

Пятидесятницу празднуем и Духа пришествие, наступление обещанного срока, исполнение надежды. И как велико, и как досточтимо таинство! Оканчиваются телесные дела Христовы, лучше же сказать, дела Его пришествия в теле <…> Начинаются же действия Духа <…> Этот Дух — ибо Он премудр и человеколюбив — возьмет ли пастуха овец, делает его псалмопевцем, отгоняющим злых духов, и провозглашает царем Израильским (ср. 1 Цар 16:12–23), возьмет ли пастуха коз, соделывает пророком (ср. Ам 7:14): вспомни Давида и Амоса! Берет ли мальчика одаренного, делает его судьей старейшин, невзирая на возраст (ср. Дан 13:45–60): свидетельствует об этом Даниил, победивший львов во рву. Найдет ли рыбаков, уловляет их для Христа, а они весь мир обнимают сетью слова: возьми Петра, Андрея и “сынов громовых”, прогремевших духовными громами. Найдет ли мытарей, приобретает в ученики и делает купцами душ: об этом говорит Матфей — вчера мытарь, а сегодня евангелист. Найдет ли пламенных гонителей, изменяет ревность и делает Савлов Павлами, обращая их к благочестию настолько же, насколько прежде были они обращены к злу (Сл. 41,5,1–7; 14,14–28; 324, 346 = 1.578, 584).

Пятидесятница есть день, в который Святым Духом созидается Церковь как общество людей, вступивших в новые отношения с Богом и в обновленные взаимоотношения друг с другом. Действие Святого Духа в момент первой христианской Пятидесятницы выразилось в том, что апостолы начали говорить на иных языках, так что каждый из пришедших в Иерусалим иностранцев “слышал их говорящим его наречием” (см. Деян 2:1–6). Действительно ли апостолы говорили на иных языках, или каждый из слушателей воспринимал их речь как свой родной язык? — спрашивает святитель Григорий. Если принять последнее толкование, то получится, что чудо произошло не с апостолами, но со слушателями; поэтому святитель Григорий склоняется к первому толкованию (Сл. 41,15,1–20; 348–350 = 1.584–585).

Чудо Пятидесятницы состоит в том, что люди, разделенные по национальному, языковому и расовому признаку, действием Святого Духа приводятся в единство. Разделение людей на нации и рассеяние народов произошло, согласно Библии, в результате вавилонского столпотворения (см. Быт 11:6–8) и было наказанием за грех безбожного строительства, за попытку достичь неба земными средствами. Строительство вавилонской башни навсегда осталось символом построения социальной системы без Бога: единодушие людей в безбожном предприятии неизбежно ведет к разделению между ними и к разрушению самого предприятия. Задачей Церкви всегда было преодоление всяких разделений, существующих на человеческом уровне, и достижение единства при помощи благодати Духа. Именно поэтому Церкви чужд всякого рода национализм; именно поэтому святитель Григорий так восхищался кинической идеей человека как гражданина мира. Сопоставляя вавилонское столпотворение с Пятидесятницей, святитель Григорий говорит:

Конечно, достойно хвалы и древнее разделение языков, когда злостно и безбожно единогласные строили башню, на что и сейчас дерзают некоторые; ибо разделение языков разрушило и единомыслие, и само предприятие. Но гораздо большей хвалы заслуживает чудо, совершающееся ныне. Ибо разделение, излившееся на многих от единого Духа, опять приводит всех в согласие³⁰ (Сл. 41,16,1–7; 350 = 1.585).

Святитель Григорий завершает проповедь словами о том, что, хотя торжественное богослужение подходит к концу, праздник никогда не должен кончаться:

Нам уже пора распускать собрание, ибо достаточно сказано; торжество же пусть никогда не прекратится, но будем праздновать — ныне телесно, а в скором времени вполне духовно, когда и причины праздника узнаем чище и яснее в самом Слове и Боге и Господе нашем Иисусе Христе — истинном празднике и веселии спасаемых… (Сл. 41,18,2–10; 352–354 = 1.586).

Вся жизнь христианина, по мысли святителя Григория, должна стать непрестанным праздником, непрекращающейся Пятидесятницей, юбилейным годом, начинающимся в момент крещения и не имеющим конца. Земная жизнь может стать для христианина непрестанным праздником приобщения к Богу через Церковь и таинства. Годичный круг церковных праздников, так же как и таинства Церкви, способствует постепенному переходу человека из времени в вечность, постепенному отрешению от земного и приобщению к небесному. Но настоящий праздник и истинное таинство наступит только там — за пределом времени, где человек встретится с Богом лицом к Лицу. Истинный праздник есть Сам Господь Иисус Христос, Которого в непрестанном ликовании созерцают верующие в Царствии Божием.