Елка для внуков
Священник Сергий Круглов
– Я живу-то на пенсию, каждый раз елку покупать мне не по карману. А одноразовую пластмассовую – тоже не хочу, от нее живым не пахнет… Зачем вообще мне эта елка? Для внуков… Каждый год надеюсь: а вдруг приедут, ну или хоть позвонят. Но нет… Не приезжают. Младший внук с родителями то в Турцию едет, то еще куда, они состоятельные, молодые, хочется повидать мир, понятно, чего им со старухой-то время проводить. Ну а старшие внуки – у тех вообще своя жизнь, они меня давно забыли…
Нет, я не жалуюсь. Просто вот жду каждый год, вдруг приедут, подарочки им под елку кладу… А тут как раз люди выбрасывают ненужные елки, ну чего бы не подобрать.
Новый год прошел? Ну и что… Мне Новый год не важен. Я верующая, встречаю Рождество Христово, как положено. А Новый год… Во-первых, это же пост, так ведь, батюшка?
А во-вторых…
Во-вторых, когда-то Новый год для нее был главным праздником в жизни, сказкой, чудом, как для многих и многих.
Как «для миллионов советских детей», помните, был такой слоган… Была триада ангелов – Дед Мороз, Снегурочка и Новый Год, мальчик с нашиваемой каждый раз по истечении очередного календаря-численника на грудь новой датой, цифрой, обещающей светлое будущее, новую сказочную жизнь; были враги – Волк, Лиса, Ворона, которым могучий Дед Мороз грозил пальцем, упрятанным в красную рукавицу: «Ух вы негодные!..» – и врагов уносила метель, им в новую жизнь не было хода, туда мог въехать только на сказочном автомобиле Снеговик-почтовик, сквозь звездную пургу везущий счастье ожидающим его детям, прибывающий аккурат под бой курантов, весело разгружающий мешок с подарками, и рай приходил во вспышках салюта, в сочетании запаха хвои и мандаринов, и в какую бы сторону света ни увозила Кая таинственная Снежная Королева, он неизбежно возвращался назад…
Тик-так. Календарь истонченный
На нет декабрем источен.
Молчит эбонитовый черный
Аналоговый телефон.
Мечтою застуженно-синей
Войди же! И трубку снимай,
И, диска вертя алюминий,
Лет сорок назад отмотай.
Я слышу: твои позывные
Прогнозом погод леденят,
И куры твои снеговые
На санках уносят меня.
Я вижу провис серпантина,
Я чую подарки твои,
И горечь твоих апельсинов,
И запах кровавой хвои.
Под нами – дымы и бураны,
Под нами, на дне городов,
Мерцают льдяные экраны
Твоих голубых огоньков.
Стремительно в сон, как под гору,
В надежде, что все-таки ввысь,
Кладбищем рождественских елок
Катись, мое детство, катись.
На полюс! И снова, и снова
Душа попытается смочь
Сложить заповедное слово,
Покуда не кончилась ночь.
Но вот ведь и эта светлая морозная сказка, оказывается, мало от чего может спасти человека.
Приметы праздника, которого нет
Сказка – она как жалость: может согреть, может утешить, может, как спичка вместе с андерсеновской девочкой, умереть вместе с тобой, но спасти, властно и сильно переменить жизнь… Тут нужно что-то совсем другое.
Знакомый врач сказал мне, что у них есть термин – «предновогодняя депрессия». И неудивительно.
Солнечные дни в декабре сокращаются, ночь и зима наступают, мир лихорадит трагедиями и конфликтами, календарь тает, а я прихожу к этой дате с пустым карманом, с планами и надеждами, в который раз несбывшимися, с внутренними и внешними проблемами, как и в прошлый год – нерешенными, а вокруг нарастает праздничная лихорадка, музыка, ритм, реклама орет в уши, витрины горят, снег хрустит, елочные базары цветут, толпы текут из магазинов в магазины («Вы слышали?! С первого-то числа все подорожает, все исчезнет, все кончится! Успевайте набить закрома, сделать запасы!..»), и есть вроде бы все приметы с детства любимого праздника, но самого-то этого праздника нет, и сердце уже отчаялось его ждать, и хвоя пахнет совсем не так, и елочные игрушки оборачиваются изнанкой простых дутых стекляшек, и мандарины не сладки, и надежда на то, что у меня не вышло, но уж у моих-то детей все будет по-другому, слёзна и бессильна…
Щелкунчиком по древу мировому
Все скачешь, куколка, нелепая душа,
Дыша хвоёй, к ореху золотому
Хотя на шаг приблизиться спеша.
Ничья рука в твоем раю не тронет
Из ломких леденцов ни одного,
И свет бенгальский в этой тьме не тонет,
Горит, шипя, не грея никого.
А заводные плюшевые слуги
Откупорят игристую пыльцу
И добродетелей стеклянные заслуги,
Из ваты вытащив, подвесят на весу.
В картонной вечности куранты полночь лупят,
Но, как орех, мышами трачен, год
И новый, наступая, не наступит,
И старый, умирая, не умрет.
Почему мы перестаем верить (во что? варианты: «в сказку», «в Деда Мороза», «в лучшее», «в новогоднее чудо» и так далее)?
Я не вижу иного ответа, кроме как спросить: а мы действительно верили?
И кто такие – «мы»?
«Я» – это кто?
Фото: Рахманов Николай
Жалость бессильна, если жалеешь только себя
Моя рефлексия по поводу Нового года – словно попытка снова вернуться в детство, снова стать маленьким, залезть под необъятно большую новогоднюю елку, скрыться среди мишуры и игрушек, уткнуться в плюшевого зайца, закрыть глаза и спасение от всего полагать в том, что – всё, тук-тука, я в домике, ничего не хочу знать и ни за что не хочу отвечать. Дед Мороз? Он приносит не свободу и не спасение, он приносит подарки. А я ведь (вспомни-ка, душа) уже получил столько подарков в своей жизни, но все они ушли в прошлое, вслед за перелистываниями календаря, ничего не сохранилось, все утекло меж пальцев, и я так и не научился быть за них благодарным, благодарным за все в моей жизни…
Воистину, Рождество Христово как посленовогодний январский праздник дано нам всем, предновогодне-депрессивным, покалеченным детским чаянием сказки и неполучением оной, тем, кто разуверился в Деде Морозе, кто обнаружил самого себя переросшим размеры детской и перестал считать ее своим укрытием, как шанс на взросление, как шанс на спасение.
Спасти нас может Тот, Кто Сам пришел в мир младенцем и нам напомнил: «Будьте как дети – но не капризны, маловерны и инфантильны, а чисты и просты».
Тот, Кто родился в морозную ночь, чтобы пойти ради нас, по любви к нам, на крест и утвердить его во славе, утвердит во славе и нашу новогоднюю елку. И Дед Мороз и Снегурочка поистине станут теми, кем они должны быть – добрыми ангелами сказки, если мы сами станем теми, кем нам предназначено быть.
…Я думаю все это, а тем временем желаю помянутой мною женщине – радости, здравия, счастья и доброго Нового года. И, разумеется, поздравляю с близящимся Рождеством Христовым.
Почему я это делаю? Из жалости? Ну, в какой-то мере да, из жалости в том числе.
Я говорил выше о том, что жалость хороша, но бессильна?
Так вот, уточню: бессильна жалость, когда жалеешь себя самого.
А вот когда жалеешь кого-то другого… Такая жалость есть начало чего-то нового, важного, восходящего к Богу, про которого сказано: «Ты еси Бог, творяй чудеса».