Самые несчастные люди за всю историю рода человеческого те, чьи имена стали нарицательными, чьи образы стали символами зла, порочности. Есть личности в истории, к которым нет однозначного отношения, их имена символизируют лишь какие-то черты характера. Например, когда хотят сказать, что у маленького человека чересчур грандиозные планы, его насмешливо называют Наполеоном. Однако ироничная насмешка – еще не оскорбление. А вот назовите кого-то Гитлером!.. За исключением сознательных неонацистов, любой вменяемый человек обидится. Причем обидится даже тот, кто к этой исторической личности и некоторым его взглядам весьма лояльно относится. Как говорится, «эта роль ругательная и прошу ее ко мне не применять!» Впрочем, ладно, с политическими лидерами не все так просто.
Вспомним другое имя: Ирод. На Руси издревле было принято так называть жестоких и коварных людей, безжалостных, губителей, не щадящих никого, ни старого, ни малого, более того, предпочитающих куражится именно над безобидными и беззащитными. Современники о царе, при котором родился Спаситель, тоже могли весьма разнообразно отзываться, не случайно ведь в истории он остался как Ирод Великий. Опять же, храм Иерусалимский восстановил… Ну что с того, что превентивную контртеррористическую операцию провел? Это ж он своим добрым именем пожертвовал, чтобы предотвратить гражданскую войну, сохранить геополитическое единство, понимать надо! И потом ничего такого, что выходило бы за рамки тогдашних общепринятых норм, он не совершал. Небось решил, что это происки «пятой колонны» Вавилона, раскрыл свиток наугад и прочитал: «Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!» (Пс. 136; 8–9). А весть кто принес?.. Вот-вот. Родился, значит, будущий узурпатор и надо предотвратить малой кровью великую.
Впрочем… это в наше время правителям приходится прикрывать свою корысть высокими идеалами, благом народа, искать оправдания в источниках возвышенной мысли, придумывать всевозможные конспирологические теории. В то время все было просто. Ирод испугался за свою власть, за будущее своих наследников, и этого было достаточно, чтобы провести зачистку территории. И кто виноват в массовом детоубийстве? Царь, который не мог поступить иначе? Когда это у нас цари виноваты в крови, которая проливается в их стране? Виноваты были волхвы, которые Ангела послушали, а не царя. Послушались бы царя, так не пришлось бы ему геноцидить весь Вифлеем по возрастно-половому признаку, а все бы ограничилось одной незаметной спецоперацией… Царь тут ни при чем. Он делал только то, что должен был делать, будучи государственно мыслящим гарантом стабильности и процветания своего царства. Если бы не провокация зарубежных агентов влияния, путешествующих как паломники (с какой целью они произвели вброс информации о родившемся Царе?), если бы не планы небесной Сверхдержавы, посягающей на суверенитет его страны, разве стал бы он мараться? Имя Ирода Великого тогдашней либеральной интеллигенцией намеренно было отождествлено с купированием населения Вифлеема в рамках возрастной категории «2–», чтобы выставить его как богоборца и дискредитировать саму монархию как управленческую парадигму. Ирод Великий – оклеветанный государь, обогативший Небеса сонмом святых, а мы его именем всяких «чикатил» (кстати, тоже имя нарицательное) обзываем…
Пир Ирода. Греция, XVI в. Афон, монастырь Дионисиат
Бред?.. Подобный бред приходится слышать, когда чуть ли не канонизируют Сталина, когда всерьез продавливают на канонизацию Ивана Грозного вкупе с Григорием Распутиным (тоже, между прочим, неслучайная связка, но об этом сейчас не время). А ведь такого рода позиция – не просто глупость, а предательство тех, кто пострадал от или из-за этих «ставленников во святые». Более того, если отложить всякую иронию, Ирод Великий – не просто жестокий человек; он, в первую очередь – предатель. Ему бы в самом деле, как он лукаво сказал тогда волхвам, пойти да поклониться Богомладенцу – это ведь Бог, Которому он поклоняется, Кому храм восстановил (и получил большие политические дивиденды с этого). Пусть даже его представление о Мессии не вмещают этого, но ведь, по меньшей мере, он не мог не понимать, что грядущий Мессия – Царь от Бога. Убить Божиего… хотя бы Наместника?.. Чтобы не отдать своей власти кому?.. – Богу. Это же предательство по отношению к Нему! – Вот, что предшествует кровавой резне в Вифлееме. Предательство, продиктованное своекорыстным властолюбием. В этом основополагающий грех Ирода, а не только в жестокости, которая – закономерное следствие предательства Бога. Что касается ужасающей масштабности – такова циничность жизни: масштабные личности – масштабные дела (добрые или злые – это уж кто, что выберет).
Однако Ирод не стал олицетворением предательства. Нарицательным для этого зла стало имя апостола Иуды (которого Евангелисты называют Искариотским, в отличие от Иуды Иаковлева (он же Леввей Фаддей, именуемый в некоторых кодексах Иудой Зилотом). И ведь имя-то изначально отнюдь не «говорящее». Никакого намека на сребролюбие или предательство в имени Иуда нет. Наоборот, Йехуда (יהודה) переводится с древнееврейского как «восхваление Господа». Но вот, уже почти две тысячи лет оно произносится так, словно оно и не имя вовсе, а синоним подлого предательства и продажности. Какая-то бесовская насмешка чувствуется в том, что Христа предал человек с таким именем. Впрочем, и в случае с другим апостолом, предавшим своего Учителя, ирония чувствуется не меньшая: Симона Ионина Спаситель назвал Кифой – скалой, камнем (имя Петр – русифицированная версия греческого имени Πέτρος <Петрос>, которое является переводом слова «кифа»). Правда, характер этой иронии качественно иной: нет в этом мире ничего абсолютно твердого самого по себе, все держится силой Божией, Его милостью, если даже тот, кого Господь назвал Камнем, поколебался и предал… Тут, конечно, речь о совсем другого рода предательстве, чем в случае с Иудой Искариотом, но все же отрекся ведь, пошатнулся Камень и съехал со своего места. Это вразумление не только Петру, потрясенному и кающемуся, который вскоре был восстановлен Господом в своем апостольском достоинстве, но и предостережение всем нам, чтобы не обольщаться на свой счет, не зарекаться ни от чего, не воображать, что в нас есть что-то поистине твердое, незыблемое, или, что есть предел низости нашего падения… Нет предела! Вернее он есть, но определяется не нашими внутренними достоинствами, способностями, волей, а мерой попущения Божия познать нам свою немощь. Падение Петра – это предостережение и вразумление нам, да не посмеем зарекаться от какого-либо греха или кого-то осуждать, чтобы не напроситься на попущение Божие и не впасть в тот же грех, за который осуждаем ближнего, или от впадения в который считаем себя гарантированными.
Мысль о недопустимости осуждения высказывает свт. Иоанн Златоуст в Первой беседе о предательстве Иуды, обращая внимание, что апостол и евангелист Матфей называет Иуду «Искариотом» по месту происхождения («человек из Кариота»), тогда как другого Иуду называет по его добродетели – «Зилотом», т.е. «ревнителем» (выше мы уже говорили об отличии в упоминании двоих апостолов с именем Иуда.). В этом свт. Иоанн видит нравственное наставление: «Чтобы от одинаковости имени не произошло какой-нибудь ошибки, евангелист и отличил того от этого; этого назвал по доброму качеству его: Иуда Зилот, а того не назвал по злому его качеству – не сказал: Иуда предатель. Хотя следовало бы, как этого назвал он по доброму качеству, так и того назвать по злому качеству и сказать: Иуда предатель; но, дабы научить тебя соблюдать язык свой чистым от осуждения, он щадит и самого предателя» (выделено мной – И.П.).
Интересно, что свт. Иоанн предательство называет «качеством» личности. Не проступком или преступлением, а именно качеством, неким сформированным состоянием души. Предатель – не просто тот, кто предал, а тот, чье нравственное сознание изменилось, нравственное чувство исказилось. Предал и Петр, но не стал предателем. А Иуда стал им еще до того, как «лобзанием предал Сына Человеческого» (Лк. 22; 48).
Нам неизвестно, как давно Иуду посещали помыслы против Христа, когда у него впервые мелькнула мысль предать Учителя. Мы знаем из Евангелия, что он был избран Спасителем на служение (не на погибель), и вместе с другими радовался, что «и бесы им повинуются» (Лк. 10; 17). Знаем, когда он решился на предательство и предложил свои услуги врагам Учителя: после того, как пришедшая в дом Симона прокаженного грешная женщина, как сумела, послужила Иисусу, возливая миро Ему на голову, а ноги поливая слезами и волосами отирая их (Мф. 26; 6–16; Мк. 14; 3–11). Против непрактичной траты драгоценной жидкости возразили и некоторые другие апостолы, но лишь для Иуды это стало стартом в преисподнюю.
И что ведь интересно: апостол предает свой чин, блудница – свой. С той лишь разницей, что он падает, увлекаемый пороком, а она возносится в покаянии. Быть может, это покажется странным: как это блудница предает свой чин? Разве вырваться за пределы греховного круга – предательство? Это, с какой стороны посмотреть. Покинуть в одностороннем порядке некое сообщество, объединенное общей системой моральных норм (я уж молчу о корпоративной этике, финансовых интересах и т.п.), воспринимается как предательство «своих». Справедливо ли это? Иногда, безусловно, да. Но далеко не всегда.
Вспомним прабабку Иисуса Христа Раав блудницу. Формально она предала Иерихон, своих родных и друзей, спрятав у себя разведчиков Израиля. Осуждается ли она в Писании? Рассматривается ли ее поступок как предательство? – нет. Почему? Потому ли, что, как это может показаться из текста, она просто все верно рассчитала? Неужели она поступила, руководствуясь принципом, который декларировал Талейран: «Вовремя предать – это значит предвидеть»?
Нет, она руководствовалась не столько страхом перед интервентами, сколько верой в Бога, которому они поклонялись. А если человек переходит в стан противника, потому что считает его дело правым, или преследуя иные высокие цели, которым он именно в стане противника может послужить, формально этот поступок является предательством, но становится ли этот человек предателем качественно? Как Иуда Искариот? Изменилась ли качественно Раав? Если да, то лишь в лучшую сторону.
Изменяется ли качественно душа преступника, решающего прекратить порочную жизнь? Безусловно. Покаяние изменяет душу. Но только в лучшую сторону. Предает ли он своих товарищей по преступному сообществу? Можно и так сказать, даже если он всего лишь обманул их надежды на свое участие в планируемых преступлениях, а тем более, когда, желая «зло пресечь», сдает их компетентным органам. Становится ли он предателем по внутреннему состоянию? – Нет.
А внутрисемейные преступления? Аналог Иуды – Павлик Морозов. Еще одно нарицательное имя, причем нарицательное в двух параллельных плоскостях: героизации (кстати, в первые послереволюционные годы воздвигались памятники Иуде) и демонизирования. Так можно ли доносить на членов семьи? Какой страшный вопрос, правда?.. Хорошо, сформулируем чуть иначе: допустимо ли жаловаться на членов семьи в полицию? Если шарахнуться в мистическом ужасе от тени Павлика, то и в этом случае ответ будет отрицательным. В таком случае, конкретизируем: если, например, отец-педофил принуждает к сексуальной близости своего родного ребенка или падчерицу/пасынка, может ли ребенок жаловаться на него в полицию? А мать этого ребенка, понимая, что, если удастся доказать факт преступления, ему, по всей вероятности, светит наречение девчачьего имени со всеми прочими радостями петушиной жизни – может ли на мужа подавать заявление? Не станет ли она предательницей? К сожалению, в глазах его родни, а может и вообще в круге их семейного общения, да, именно предательницей она и станет. – Опозорила, очернила, посадила, погубила. Это не из пальца высосано. Это из жизни.
Так заслуживают ли пострадавшие от внутрисемейного насилия дети или их матери, посмевшие заступиться за них (что далеко не так уж часто бывает), клейма Павлика Морозова? Являются ли они предателями? Они предали своего отца/отчима/мужа? Предали, конечно. Заявили же по всей форме, дали показания – сдали (пре-дали) по полной. Стали они от этого предателями? Качественно стали?.. Кто сказал «да»?! Каким же моральным уродом надо быть, чтобы так к ним относиться?!.. К сожалению, с этим уродством приходится сталкиваться на самом разном уровне.
Но вернемся к Иуде Искариоту. Что его побудило предать Учителя? И Евангелия свидетельствуют, и богослужебные тексты говорят нам, что «Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся». Кому-то этот мотив может показаться несерьезным для столь страшного преступления как предательство Богочеловека, как-то уж очень оно тупо, банально, пошло… Ценности несоизмеримые же!
В поисках рационального обоснования поступка Иуды, выдвигались разные версии, вплоть до самых извращенных, где ключевую роль в Домостроительстве нашего спасения играет именно Иуда, с которым у Христа якобы договоренность была, что он пожертвует своим добрым именем и т.п. Достаточно распространена версия, что Иуда хотел вынудить Иисуса продемонстрировать Свое могущество и таки стать Царем в том смысле, в котором от Него ждали массы униженных и оскорбленных единоплеменников, стонавших под сандалией Римского империализма. Отсюда якобы его раскаяние, потому как «никак не ожидал он такого вот конца».
Кстати, о раскаянии Иуды. Это немаловажный момент. Члены Синедриона, засудившие Христа, не раскаялись. Ничего мы не знаем о Пилате, раскаивался ли он впоследствии. А Иуда раскаялся. Да еще сребреники швырнул тем, кто его использовал. Ничего в этом удивительного нет, ведь Господь, призывая его к апостольскому служению, видел в нем что-то достойное, не из одного же сплошного сребролюбия он состоял!..
«Покаяние может убить», – сказал как-то о. Андрей Кураев, имея в виду в том числе Иуду. Не могу согласиться. Покаяние не может убить. Покаяние возрождает к жизни. А вот раскаяние без соразмерного ему покаяния – может. Именно это и произошло с Иудой.
Тут уместно уточнить понятие «покаяние», потому что в обиходе, как правило, отождествляются совместимые, но отнюдь не синонимичные термины – покаяние и раскаяние.
Несмотря на свое созвучие в русском языке, в тексте Священного Писания им соответствуют разнокоренные слова μετάνοια <метания> (от μετανοέω <метаноэо>) и μεταμέλεια <метамелия> (от μεταμέλομαι <метамеломэ>).
Возможно ли раскаяние (μεταμέλεια) без покаяния (μετάνοια)? Возможно, судя по действиям Иуды, который «раскаялся», но его раскаяние принесло горький плод (Мф. 27; 3–5). Разница в понимании этих слов очевидна не только из их употребления в Новом Завете, но также из самой этимологии.
Слово μετά <мета> в сложных словах иногда применяется для обозначения перехода из одного места или состояния в другое, перемену, как рус. пере-: μεταβαίνω <метавэно> (переходить), μεταβάλλω <метавалло> (переменять), μεταβάπτω <метавапто> (перекрашивать), μεταβιβάζω <метавивазо> (переводить, перемещать, переносить, изменять).
Νοῦς <нус> означает ум, разум, мысль, образ мыслей, а также смысл и значение слова. Отсюда глагол νοέω <ноэо> – обращать внимание, видеть, замечать, понимать, думать, обдумывать, взвешивать. Из чего следует, что μετανοέω значит «переменять свой образ мыслей», изменять видение, понимание смысла жизни и ее ценностей.
Но раскаиваться – это уже перевод слова μεταμέλομαι, которое происходит от сочетания слов μετά (о значении которого уже сказано выше) и μέλομαι <меломэ> – заботиться, от слова μέλω <мело>, что означает составлять предмет заботы, заботить. Т.е. получается (если использовать слово μετά в том же значении), что μεταμέλεια – это некая перезабота, т.е. изменение предмета заботы, изменение отношения к чему-либо, изменение предмета устремлений, попечений. Оно, разумеется, тут пересекается со смыслом слова μετάνοια, но все же не отождествляется. Ибо покаяние в отличие от раскаяния предполагает именно глубинное переосмысление всего в корне, перемену не только предмета стремлений, забот, но качественную перемену самого ума.
Так вот именно покаяния ждет Бог от людей, а не одного лишь раскаяния, которое (в отличие от покаяния) может быть вызвано и принуждением под страхом наказания. Поставленный перед фактом неудавшегося предприятия, стоящий перед неотвратимостью тяжких последствий своей ошибки, человек, несомненно, раскается, но это раскаяние не будет иметь нравственного характера. Как сказал один мальчик, вызванный к директору школы за чуть было не устроенный пожар, что он понял, почему нельзя больше так делать: «Потому что за это могут посадить в тюрьму»… Он, безусловно, понимал, что кому-то наносит ущерб, что кто-то может пострадать, что это плохо само по себе, но основное, что его заботило – это плохо, потому что причинит ему страдания. А если можно избежать этих «печальных последствий»?.. Тогда вновь возникает соблазн, потому что сам-то человек не изменился, у него не изменилось нравственное отношение к этому делу. Он озабочен другими вопросами – как бы не пострадать за совершенное зло, но ему не до изменения отношения к этому злу, к самому себе, к иерархии ценностей…
Это большая проблема многих верующих, воображающих, что для спасения достаточно их, вызванного страхом вечных мук, раскаяния на исповеди, и не сознающих, что это всего лишь начало покаяния – изменения, качественной умоперемены.
Беда Иуды состояла в том, что он, искренне сожалея о своем предательстве («согрешил я, предав кровь невинную» (Мф. 27; 4)), не изменился в корне, не переосмыслил своей самости, которая его побудила ложно думать об Учителе (были это подозрения в неискренности, или в своекорыстии, или, в самом деле, он пытался спровоцировать Его на государственный переворот – мы это узнаем в лучшем случае на Страшном суде), и принимать решения, не посоветовавшись с ним, самостоятельно, как бы ставя себя в центр Вселенной, воспринимая свое мнение как критерий истины… И, конечно, гордыня. Если бы можно было ожидать, что припади он к стопам Спасителя, получит презрительно-брезгливый пинок – это он еще мог бы перенести, но в том-то и дело, что Иуда понимал: Христос его простит, а этого гордая душа не в состоянии вынести.
Наказания соразмерного преступлению требует душа Иуды; великодушие, милосердие ее унижает, а раз от Христа он справедливости не дождется, так он сам ее и осуществит!..
Отчаяние – грех гордой души, смеющей судить и решать за Бога.