Архимандрит Савва (Мажуко)
Ученые всего мира недавно установили, что мимика лица воспитывает мозг. Представляете? Если вы ожидаете от себя бодрых мыслей, смелых поступков и ярких идей, — улыбайтесь, даже если трудно и погода совсем не способствует веселью. Мозг пойдёт следом за улыбкой, недаром же лицо у нас спереди, а череп сзади. И наоборот, скорбное выражение лица, привычка к недовольству и тревоге на лице заставляет голову работать в нездоровом режиме. Вот почему я каждое утро улыбаю себя и пою веселые куплеты, хоть за окном темно и так не хочется покидать любимую кроватку.
Однако есть времена, когда улыбка не требует никаких усилий.
Стоит мне только вспомнить одно слово, и лицо расцветает радостью и тихим ликованием, и это слово – «Рождество».
Я люблю снег и горки, дружу с нашими монастырскими ёлками и замираю в ожидании чудесных огней. Мы ставим во дворе уютный вертеп с фигурками святых. Там есть ослик и сено, а спящие деревья играют волшебными гирляндами, и всё это присыпано Божьим снегом – как красиво!
Только главное чудо – в храме. Там настоящий водопад умной красоты, красоты смыслов, праздник, который начинается задолго до Рождества. Это хорошо знают самые осведомлённые люди Церкви, те самые, кто поет и читает на клиросе. И так жаль, что это тихое торжество скрыто от «малых сих» — простых прихожан.
Бывает, в стужу зачем-то откроешь дверь на улицу или балкон, и вдруг зимняя свежесть ворвётся в тёплую сонную комнату, так весело и хорошо – дух захватывает! Нечто подобное бывает, когда дальним эхом грядущего чуда, отголоском будущего вдруг зазвучит во время церковной службы тихий и нежный голос Рождества, первая мелодия рождественской мистерии.
Рождественское сретение
— Когда же его ждать? Кто подскажет?
— На праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, на всенощном бдении, как раз во время чтения канона на нас обрушивается ликование рождественских ирмосов «Христос раждается – славите!»
Впервые я обратил внимание на этот текст в московской семинарии, когда пел в студенческом хоре. Эту службу мы молились в Трапезном храме Троице-Сергиевой лавры. Это был единственный тёплый храм лавры, в других было холодно, не топили. И вот идёт обычная праздничная служба, и тут главный регент, отец Матфей, начинает дирижировать сразу двумя хорами, и в глазах старого регента зажёгся какой-то новый огонёк, и я понял, что сейчас мы запели что-то по-настоящему значительное. Это и был рождественский ирмос.
У нас в монастыре есть обычай останавливать службы и объявлять, что сегодня начинаем петь ирмосы Рождества, а в некоторых особо певучих храмах эти коротенькие, но радостные песни поют всем приходом:
Христос раждается – славите!
Христос с небес – срящите!
Христос на земли – возноситеся!
Пойте Господеви вся земля!
И веселием воспойте людие, яко прославися!
И пусть вас не смущает славянское «срящите». Оно одного корня со старинным «сретение» и современным «встреча». Ирмосы призывают нас встречать Грядущего Христа, и это так утешительно, что способно вылечить от ноябрьской депрессии и восполнить недостаток солнца в короткие зимние дни.
Фото: spbda.ru
Предчувствие пещеры
Знатоки вам скажут, что это не единственное эхо Рождества, и на праздник апостола Андрея Первозванного поются стихиры удивительного содержания. Но в нашем Никольском монастыре всегда ждут престольный праздник не только потому, что это день нашего покровителя. На всенощной праздника впервые будут петь нашу любимую стихиру Рождества «Вертепе, благоукрасися».
Она исполняется на шестой глас, как «Царю Небесный», но там, где есть мужской хор, её обязательно поют напевом Киево-Печерской лавры. Боже мой, какая красота!
Вертепе, благоукрасися! Агница бо грядет, чревоносящи Христа!
Ясли же, подымите словом разрешившего от бессловесного деяния нас земнородных;
Пастырие, свиряюще, свидетельствуйте чудеси страшному;
И волсви от Персиды, злато и ливан и смирну Царю принесите!
Яко явися Господь из Девы Матере!
Емуже, и приникши, рабски Мати поклонися, и привещаше к Держимому на объятиях Ея:
«Како всеялся еси мне? Или како прозябл еси во Мне, Избавителю мой и Боже?»
Вы видите, что это цепочка обращений: поэт взывает к вертепу, то есть пещерке, где родится Христос, к яслям, в которых Он, спелёнутый, будет положен руками Пречистой, к пастухам, играющим на свирелях (свиряющим), к персидским волхвам, которым надо поторопиться, чтобы успеть увидеть Божественного Младенца.
Однако как завораживает этот древний язык! На русском так и не скажешь – просто, ёмко, точно. Конечно, это всё очень лично, и, я верю, есть современные поэты, которые могут написать не хуже, но какие точные и сочные слова! Мне по душе «вертеп», потому что он звучит «уютнее», чем «пещера». И столько доверия в этом призыве – «благоукрасися». Не просто обыденное: «ты бы прибрался, что ли – никак праздник», а с таким почти детским и простоватым достоинством:
Вертепе, благоукрасися!
Потому что – ожидание «чудеси страшнаго», и это не слова ужаса, а возглас удивления, и какую бы мы ни взяли стихиру Рождества и предпразднства, мы обязательно столкнёмся с этой благородной эмоцией, которая превращает обычных людей не только в философов и богословов, но и поэтов.
Кротость Агницы
В церковных текстах есть множество трогательных обращений к Божией Матери, и все – ласковые и сердечные. Но здесь звучит одно из древних – «Агница». В этом имени не только нежность, но и удивление перед тайной Царицы Небесной, Её таинственного служения потрясающему и неотменимому событию Воплощения Бога. Агница не только потому, что Она есть образ подлинной кротости и незлобия. Это имя отсылает нас к откровениям последней книги Писания – Апокалипсиса, что не случайно.
Тема Рождественского поста – созерцание пришествия Бога в сотворённый мир. Однако это духовное упражнение сосредоточено не только на Первом пришествии, которое совпадает с событием Рождества Христова. Предметом нашего размышления является также Второе пришествие Христа как Судии и Примирителя. Агнец – это не только имя Закланного за грехи мира, но и образ пророчеств Апокалипсиса. Агница всегда идёт рядом с Агнцем, потому нам так дорого это священное имя.
Тайне Богоматери очень соответствует этот древний язык. Как бы вы перевели на русский язык эту фразу из стихиры:
Агница бо грядет чревоносящи Христа?
Сказано так просто, но с каким достоинством! Ведь рождение ребёнка – это чудо и красота. Но беременность – самое естественное, что происходит с живыми существами, напоминая им, что они из крови и плоти. Рождение и удивляет, но и смиряет каждого из нас – мы всего лишь люди!
Фото: spbda.ru
Про Ивана Бунина говорили, что он не переносил вида беременной женщины, потому что видел в этом напоминание о чём-то животном, биологическом, оскорбляющем человеческое достоинство. Конечно, это крайность на грани невроза. Но наши предки с благородной простотой говорили о чуде рождения. Посмотрите, какие слова говорит Матерь Божия, обращаясь к Новорожденному Богу:
Како всеялся еси мне? Или како прозябл еси во Мне?
Ребёночек – словно зёрнышко, посеянное под сердцем у матери! Он не просто растёт и развивается как «здоровый эмбрион», он прорастает, как пробивается травинка, цветочек. Как-то я видел зёрна проросшей пшеницы: из твёрдого, почти мёртвого зерна вдруг показался нежнейший росточек, едва почувствовав живительную влагу.
Не думаю, что Бунин когда-нибудь слышал эту стихиру. Тут лечит сам язык, и появление ребёнка не унижает женщину, а делает её участницей сотворения человека, сотрудницей и помощницей Бога.
Если же речь идёт о рождении Самого Бога, если Он Сам доверяет Себя, беззащитного, хрупкого, маленького Младенца, уязвимость которого не призрачная, а подлинная, так что и голод, и холод, и страх пронизывают Бога по-настоящему, делают Его открытым не только всем стихиям этого мира, но и человеческой злобе и коварству, – в таком случае кто Та, Кому Бог доверил Себя, Свою хрупкость и уязвимость? От одной этой мысли должно преклониться пред Пречистой всякое колено «небесных и земных и преисподних».
Трапеза бессловесных
Православные молитвы чаще всего обращены к Богу или святым, но даже у меня в молодые годы вызывал недоумение разговор церковных авторов с неживыми предметами. Есть, например, молитвы к Кресту или акафист Гробу Господню. Да, это великая святыня, но призывать её радоваться или скорбеть – как-то это странно, не находите?
Не находим. Потому что мы имеем дело с поэтическим творчеством, а поэту свойственно всё оживлять, наделять душой и характером, особенно если это помогает раскрыть смысл священного события. В нашем случае поэт обращается и к вертепу, и к яслям. Чем они могут ему ответить?
Ясли — это не просто евангельский символ. Для нас это довольно привычное слово, и его первоначальное значение до нас почти не доходит. Ясли – кормушка для скота. Святой Иосиф и Дева Мария были настолько бедны, что родили Малыша в пещерке для домашних животных, а вместо кроватки использовали то, что было под рукой.
Вы знаете, как пахнет в хлеву? Вы представляете, как выглядит реальная кормушка для животных? Это не чудесные расписные вертепчики, которые ставят возле храмов, это именно грубое корыто для корма животных. Но для поэта это сплетение образов:
Ясли же, подымите словом разрешившего от бессловесного деяния нас земнородных;
Ясли — это первый евхаристический образ Евангелия. Да, он несколько для нас оскорбительный. От злобы и пороков люди оскотиниваются, теряют человеческий облик, становятся по нравам ниже зверей. Но от этого не перестают быть детьми Божиими. Христос рождается среди бессловесных, чтобы исцелить впавших в полузвериное состояние людей, вернуть им их природное достоинство.
Фото: spbda.ru
Дар удивления
Такая чудесная стихира! Праздник святого Николая – не единственный момент её исполнения. Она снова прозвучит в неделю святых отец – воскресный день накануне Рождества. И будет ещё много удивительных стихир и песнопений. Каждое из них есть памятник главного духовного упражнения Рождественского поста – богомыслия двух Пришествий Христа: Первого и Второго, Рождества и Парусии. Эти тексты так важны для нас, потому что и нам доверено пройти тем же путём созерцания, и верной тональности этого богомыслия следует учиться у наших святых предшественников.
Какую бы вы ни взяли стихиру предрождественских дней, её основная эмоция – удивление. Заметьте: не покаяние, не сокрушение, а именно удивление. Оттого в этих древних текстах так много противопоставлений, парадоксов, восклицаний.
Древние мыслители говорили, что удивление есть начало познания. Может, и нам следует с этого начать? Очень полезно, забыв солидный церковный стаж, научиться читать уже привычные тексты глазами несмышлёныша, позволить себе посмотреть на хорошо знакомые сюжеты глазами пустынников и аскетов. Они знали Писание наизусть, но чем больше предавались богомыслию, чем глубже проникали в суть вещей, тем сильнее прирастали удивлением и таким всеохватным ликованием, что даже через сотни лет им заражается читатель и благодарный слушатель.