Сын известного русского философа Н. Лосского (1870) православный богослов Вл. Лосский, живший на Западе и писавший свои произведения на французском языке, высказал мысль, что праздник Преображения может «служить ключом к пониманию человечества Христа по учению Восточной Церкви».[1] Сам Лосский не углубляется в исследование существа этого праздника; он только обращает на него наше внимание. И это черезвычайно важно, ибо если мы углубимся в византийскую литургию Преображения, перед нами откроется совершенно удивительный образ Христа. Такого образа Христа – образа во всей своей полноте – на Западе нет, поэтому он может привести к более глубокому пониманию Христа и пробудить необычайно глубокую любовь к Нему.
Праздник Преображения празднуется и Восточной и Западной Церковью; они даже празднуют его в один и тот же день – 6 августа. Однако характер праздника различен. На Востоке преображение Христа на Фаворе празднуется с пятого столетия; на Западе же этот праздник стал общецерковным только в 1457 году. Он был провозглашен папой Каликстом Ш. Таким образом Западная Церковь начала его праздновать позднее Восточной на целое тысячелетие. Основа возникновения праздника на Востоке богословская: это размышления писателей и отцов греческой Церкви о Боге как о Свете, Который сияет в глубинах бытия и поэтому человек может не только Его ощущать, но иногда даже ясно видеть.[2] На Западе стимул к его празднованию носил общественный характер, этому послужило поражение турков у Белграда в 1456 году. Что касается литургического ранга праздника Преображения, то он принадлежит к числу двунадесятых, наиболее значительных праздников Православной Церкви, таких как Рождество Христово, Крещение Господне, Пасха, Пятидесятница, Воздвижение Креста и других, которые особенно почитаются на Востоке. На Западе же этот праздник считается второстепенным, таким же как Новый Год, праздники апостолов и евангелистов.
Раннее установление праздника, глубокое его обоснование и высокий литургический ранг свидетельствуют о том, что праздник Преображения в Восточной Церкви особенно почитается и высоко оценивается. В чем же кроется особенное значение этого праздника?
ПРЕОБРАЖЕНИЕ КАК НОВОЕ НАЧАЛО
Содержание праздника Преображения составляет одно из событий земной жизни Христа, о котором нам рассказывают Евангелия. Однажды Иисус, «взяв Петра, Иоанна и Иакова взошел Он на гору помолиться. И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею» (Лк. 9:28-29); такой белой, «как снег, как на земле белильщик не может выбелить» (Мк. 9:3). Вскоре «явился им Илия с Моисеем» (Мк. 9, 4); которые, «явившись во славе» (Лк. 9:31), «беседовали с Иисусом» (Мк. 9, 4), «они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9:31). Когда Петр, восхищенный увиденным, заметил, что Моисей с Илией «отходили» от Иисуса (ср. Лк. 9, 33), он сказал Ему: «Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи, одну Тебе, одну Моисею и одну Илии» (Лк. 9:33). «Когда же он говорил это, явилось облако и осенило их» (Лк. 9:34); «облако светлое осенило их» (Мф. 17:5) так, что они «устрашились» (Лк. 9:34) и «пали на лица свои» (Мф. 17:6). «И был из облака глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте» (Лк. 9:35). Ученики посмотрели вокруг, однако «никого более с собою не видели, кроме одного Иисуса» (Мк. 9:8). «Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь» (Мф. 17:7). «Когда же сходили они с горы, Он не велел никому рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых» (Мк. 9:9). «И они умолчали» (Лк. 9, 36).
В Западной Церкви это событие не нашло особого отклика ни в богословии, ни в молитвах: даже литургический ранг этого события как праздника, о чем упоминалось, второстепенный, что делает и сам праздник необязательным. Произошедшее – одно из тех чудес Христа, которые являют Его Божественное могущество, однако смысл которых для нас сокрыт, как скажем, хождение по морю (ср. Мф. 14, 24-26), отсылание бесов в стадо свиней (ср. Мф. 8, 30-32) или проклятие бесплодной смоковницы (Мф. 21:19). Такой же характер носит и Преображение Иисуса на Фаворе. Естественно, что не уяснив его смысла, нельзя было и богословски глубоко его осмыслить или пережить как побуждение к молитве. Между тем в Восточной Церкви событие на Фаворе сразу же привлекло внимание богословов и аскетов.[3] Истина Откровения, что «Бог есть свет» (1Ин. 1:5), Который «во тьме светит» (Ин. 1:5), производила глубокое впечатление на Восточных мыслителей, ибо эта истина органически согласовывалась с идеями Платона и с «осеменяющими логосами» стоиков, которые сокрыты в предметах, но истинное царство которых все-таки находится по ту сторону предметов. Востоку нетрудно было понять первую главу Евангелия св. ап. Иоанна, где говорится о том, что Бог есть не только Творец всего, Словом Своим призвавшим мир быть, но вместе и «свет человеков», который «просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1:4-9). Скажем, Афинагор (125-190), желая разъяснить вождям язычников Марку Аврелию Антонину и Луцию Аврелию Коммоду понятие христианского Бога, говорит о Нем как о «преисполненном светом и красотой», называет Его «светом неприступным и миром совершенным».[4]
Но вот Бог Свет пришел в мир в лице Иисуса Христа, Который есть не что иное, как Божественный Логос, бывший «в начале у Бога» (Ин. 1:2), как «образ Бога невидимого» (Кол. 1:15), в Котором обитает всякая полнота Бога (ср. Кол. 1, 19), Который примирил с Собою все – «и земное и небесное» (ср. Кол. 1, 20). Он и раньше был в мире, ибо «мир чрез Него начал быть» (Ин. 1:10): «Им создано все» и «все Им стоит» (Кол. 1:16-17). Но «мир Его не познал» (Ин. 1:10), мир потонул во мраке, ибо отпал от Бога Света. Но теперь явился «Свет истинный» (Ин. 1:9) – Иисус из Назарета и живет «с нами» (Ин. 1:14). Для восточной концепции Христа весьма характерно толкование явления Христа, подобное толкованию св. Иустина Мученика (умер ок. 165 г.). Явление Господа в терновом кусте Моисею (ср. Исх. 3, 1-5) св. Иустин объясняет как явление в виде огня (стр. 78). Он пишет, что сначала Христос явился Моисею и другим пророкам не во плоти, а в виде огня; теперь же по воле Отца и во спасение верующих Он стал человеком через Деву.[5] Полная тождественность Логоса, Который был в начале у Бога, и Иисуса, родившегося в Вифлееме от Марии для отцов Восточной Церкви главная и непреложная истина. Бог Свет ходит по земле в лице Иисуса и «просвещает» всякого человека и вещи; Он есть Тот, Который говорил из горящего куста Моисею:«Я есмь Сущий» (Исх. 3:14), что означает, как объясняет св. Иустин, что и женщиной Рожденный будет жить вечно. Его воскресенье сделает Его свет неугасимым во веки веков.[6]
Однако Христос есть не только Бог и посему «Свет истинный», но и Человек. С самого начала Восточная Церковь активно боролась с докетизмом[7], отголоски этой борьбы можно обнаружить и в посланиях св. Иоанна Богослова, в которых он обольстителями называет тех, кто не исповедует «Иисуса Христа, пришедшего во плоти» (2Ин. 7). Представители докетизма телесность Христа считали всего лишь призрачным явлением подобным явлению ангелов, Его плоть не была для них частью Его естества. Докетизм признавал Божество Христа, но отрицал Его человечество. Церковь же отстаивала человечество Христа точно также, как и Его божество. Вселенский Халкидонский Собор (451) дал определение Иисуса Христа как Истинного Бога и Истинного человека в одном Лице. Две природы в этой Божественной Личности нераздельны и неслиянны. Таким образом Христос был защищен не только как Истинный Бог, но и как Истинный Человек во всем земном содержании, которое верующим тех времен, имеющим склонность к мистицизму, казалось недостойным Бога и поэтому, как им представлялось, не могло быть частью действительности Христа.
Но если Христос есть Истинный Человек, тогда Он такой же, как и мы все. Он, будучи «равным Богу», принял «образ раба», сделался «подобным человекам и по виду» стал «как человек» (Флп. 2, 6-7). Весь облик Христа, весь Его земной жизненный путь полностью вписывался в ту среду, в которой Он рос: Иисус из Назарета – сын своего народа, своего времени, своей культуры. Но именно это человеческое начало Христа и заслоняет Его как «Свет истинный». Непререкаемо – Бог есть Свет! Однако как в природе, так и в истории господствует мрак, сквозь который мы не видим Бога Света. Тяжелая «кора вещей» (Г. Сковорода) скрывает от нас Логос, который сияет в природной основе бытия. Образ раба скрывает от нас Логос, который сияет в истории как «свет человеков» (Ин. 1, 4). Мир не принял Христа Света, потому что видел в Нем только принятый Им образ раба, застилающий всякое сияние. Прав был Платон, говоря, что мы живем на земле словно повернувшись спиной к свету: мы видим только его отблески на стоящей перед нами стене, но никогда не видим самого света. Перед лицом этого всеобщего мрака можно понять, почему св. Иоанн говорит, что «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1:18), даже не взирая и на то, что Он есть Свет как бытия вообще, так и всякого приходящего в мир человека.
И все-таки бывают в истории Спасения мгновения, когда Божественная сила разрушает окутывающий нас мрак и являет нам Свет в подлинном смысле этого слова. К таким мгновениям относятся Теофании или Богоявления: горящий и не сгорающий куст в пустыне (ср. Исх. 3, 2-3), огненный столп на пути Израиля из Египта (ср. Исх. 13, 21-22), громы и молнии над горою Синайской, когда Бог дает десять заповедей (ср. Исх. 19, 16-19), или пламя огня при заключении Господом Завета с Авраамом (Быт. 15:17-18). Везде здесь Бог является в виде света: как пламя, как молнии, как огонь. Природная тьма преодолевается и сияющая Божественная основа бытия делается зримой. К таким мгновениям относится и преображение Иисуса на Фаворе. И здесь все сияло и ослепляло. И здесь Божественный свет страшил людей. И здесь апостолы падали на лица свои, услышав глас Божий из «светлого» «облака глаголющий» (Мф. 17:5). Как и каждое явление Бога в виде света, так и преображение Иисуса сопровождалось онемением и испугом. Если подходить к этому поверхностно, то Теофания на Фаворе кажется весьма похожей на явления Господа в огне и молниях, которые описаны в Ветхом Завете.
Однако по внутренней своей структуре Теофания на Фаворе совершенно иная. Горящий куст в пустыне, плывущий по небу столп света, молнии на Синайской горе были явлениями, которые носили природный характер и не имели никаких личностных свойств. Правда, человек чувствовал и знал, что через них проявляется Бог. И все-таки эти Его проявления люди переживали как стихийную и страшную силу, выраженную в неистовстве природы, которое грозит уничтожением и смертью. Вне сомнения, эта Сила хотела помочь Израилю, однако она еще не вступила с человеком Древнего Союза-Завета в личный контакт. Свет, из которого говорил Бог, еще не преодолел того бесконечного расстояния, которое разделяло Его с человеком. Напротив, характер этого света, вызывающий ужас, только подчеркивал эту далекость. Ведь Моисей был прямо предупрежден, чтобы не подходил близко к горящему кусту (ср. Исх. 3, 5). И народ Израиля тоже был предупрежден остерегаться восходить на гору и прикасаться к ней (Исх. 19:12). Человек Ветхого Завета еще не мог увидеть Бога, живущего лично в человеческой среде. Увидев свет, человек мог только почувствовать близость Господа, но именно поэтому он обязательно должен был, закрыв глаза, пасть на землю. Израилитяне умоляли Моисея, чтобы он, а не Бог, говорил с ними, ибо в противном случае они умрут от страха (ср. Исх. 20, 19). Они даже отступили от Синая и стояли вдали (ср. Исх. 20, 18). Это непреодолимое расстояние между Богом и человеком в Ветхом Завете охранялась строго – даже ценою предания смерти как человека, так и животного (ср. Исх. 19, 13).
Между тем на горе Фавор это расстояние исчезает. Правда, еще и здесь Бог глаголет людям из светлого облака. Но это обращение Господа к людям уже можно назвать прощанием со всеми прежними, вызывающими страх и ужас, Богоявлениями. Бог, Который говорит на Фаворе, не дает людям никаких новых заповедей. Он только указывает на Христа как на возлюбленного Сына Своего, Которого отныне надо слушать. Отныне Христос будет высочайшим и единственным Законодателем. Подтверждая это повеление Небесного Отца Своего, Иисус подошел к испугавшимся и упавшим на лица свои апостолам, коснулся их и велел им встать и не бояться (ср. Мф. 17, 7). Богоявления, которые носили природный и неличностный характер, прекратились. Их место заняла Личность Христа. Христос не только не скрывается от человека, но его ищет, живет с ним, разделяет с ним его судьбу, его страдание и смерть.
Поэтому свет на Фаворе это нечто совершенно иное, нежели пламя и молнии на Синае. Апостолы не бегут с Фавора, как израилитяне с Синая. Напротив, им «хорошо…здесь быть» (Лк. 9:33); они даже хотят здесь устроиться и остаться, сделав кущи тем, которые беседуют в Божественном свете. Богоявление во Христе превращается в прекраснейшую и необычайно притягательную силу. Правда, Христос сияет как солнце; Он совершенно иной, не похожий на того, которого апостолы привыкли видеть в повседневности. Трансцендентность Бога или Его абсолютная инакость не уничтожается. Но она не вызывает страха, ибо исходит из любящего существа Христа. Сияющее лицо Иисуса и белые как снег одежды вызывают беспредельную радость: они привлекают и пробуждают любовь. Местность, где сияющий Христос говорит с представителями Древнего Союза-Завета, это не то место, где апостолам надо снимать обувь с ног, как это делал Моисей приближаясь к горящему кусту (ср. Исх. 3, 5), хотя гора Фавор такая же «земля святая» (Исх. 3:5), как и всякая другая, на которой совершается Богоявление. Но отношение человека к этому месту сущностно меняется: на горе Фавор человек выпрямляется. Падение апостолов на лица свои, которое было вызвано голосом Бога из облака, было последним такого рода действием человека Древнего Союза-Завета пред лицем Господа: отныне человек уже не падет пред Богом на лицо свое, ибо для Христа и во Христе он уже не раб, а друг (ср. Ин. 15, 14-15). Сам «Господь и Учитель» наклонится, чтобы умыть ноги человеку (ср. Ин. 13, 14). Правда, и во времена Нового Союза-Завета человек будет склоняться пред Господом, но ведомый уже не страхом, а тоской и сожалением о том, что согрешил перед своим Божественным Другом и Отцом.[8]
Таким образом событие, которое произошло на Фаворе, в истории спасения имеет особенное значение: оно завершает древнее, построенное на страхе, отношение человека к Богу и дает начало новому отношению, существо которого есть любовь. В этом новом отношении Бог выступает не как стихийная – пугающая и уничтожающая – сила, а как любящая и опекающая Личность. Пространство нового Богоявления уже не природа – куст, дым, молнии, пламя, но человеческое естество Христа. Отныне Иисус из Назарета единственная подлинная Теофания. Свет, который прежде сопровождал и возвещал приближение Господа, теперь сосредоточен в Человечестве Христа, этот свет преоображает Его человечество, пронизывает его и являет Божество. Поэтому преображение на Фаворе в жизни Христа это не случайное и не второстепенное событие, но порог, который разделяет историю спасения на две части. Своими словами – «встаньте и не бойтесь» (Мф. 17:7) Христос начинает новый этап религии, в котором общение человека с Богом становится устремлением, дружбой, верностью и любовью до смертной жертвы.
Именно Христос стоит в самом центре этого великого разделения, более того, Он несет новое отношение человека к Богу и его осуществляет. Поэтому преображение на Фаворе, как начало новых отношений, раскрывает нам и Самого Христа. В Фаворском свете Христос становится для нас словно видимым. «Озари и нас светом Своего разумения» – говорится в византийской литургии праздника Преображения[9] (Великая Вечерня, лития).[10] И если это произойдет, тогда все самые значительные периоды Его жизни и сущностные начала Его бытия станут для нас не только духовно понятны, но и духовно зримы: Божество и Человечество, грядущая слава и близкая мука, предвечное существование во Св. Троице и Его миссия в истории человечества, трансцендентная далекость Бога, как основы нашего бытия, и в то же время исполненная любви близость Бога, как нашего Спасителя. «Превечное бо сокровенное таинство напоследок явлено сотвори, страшное Твое Преображение, Петру, и Иоанну и Иакову»[11], – поют во время Великой Вечерни. Восточная Церковь прекрасно поняла значение явленности таинства и поэтому событие на Фаворе сделала исходным в своей христологии. Именно это и имел в виду Вл. Лосский, когда говорил, что праздник Преображнения может стать ключом к такому пониманию Христа, как Его переживает Восточная Церковь. Этот праздник, отмечающий событие на Фаворе, превращается в образную христологию Восточной Церкви и тем самым дает нам возможность глубже проникнуть в эту христологию и понять ее смысл. Это особенно касается византийской литургии, ибо именно эта литургия необычайно богата как своими мыслями, так и своими образами. В ней кроется и богословие, и мистика, и история. Вл. Соловьев называет литургию теургическим произведением, следовательно, таким, в котором Божественная благодать соединяется с человеческой способностью к творчеству, превращая культ в подлинную веру.
ХРИСТОС ВО СВЯТОЙ ТРОИЦЕ
Западная Церковь осмысляет и переживает Св. Троицу как предмет более или менее отвлеченный: ей не придается особенного значения ни в общепринятом культе, ни в частной молитве. И это несмотря на то, что все наши молитвы начинаются и кончаются воздаянием славы Трем Божественным Лицам, однако это, скорее всего, носит не жизненно важный, а догматический характер. Св. Троицу, как жизненное начало, мы, западные христиане, вряд ли воспринимаем. Чаще всего Св. Троица нам представляется как три раздельные Лица, реже – как нераздельное единство этих Лиц. Между тем для Восточной Церкви Св. Троица, как утверждает Л. Успенский, есть основа всей общинной христианской жизни, это прототип любви, которая до сих пор оживотворяет всякую христианскую общину – будь то монастырь, приход или другое собрание.[12] На Востоке не столько акцентируются обособленные Божественные Лица – Отец, Сын, Св. Дух, как Их нераздельность в любви, которая должна проявится и в отношениях между христианами. Всеединое или соборное[13] переживание религии весьма характерное для Восточной Церкви, особенно проявляется в концепции Св. Троицы.
Поэтому для восточных христиан Св. Троица есть нечто большее, нежели только тайна недоступная человеческому разуму. Она есть и тайна, но вместе и источник, из которого проистекает особое состояние в молитве и в творчестве. И разве не в этом особенность Православия? Ведь никакая другая христианская конфессия не создала столько гимнов во славу Св. Троицы, сколько Восточная Церковь в своей литургии. Особого внимания заслуживают гимны смирнского епископа Митрофана (IX век), в которых чувствуется попытка проложить путь человека к Богу через творения и представить Св. Троицу так, как Она есть превечно в Своем неприступном свете – одна с бесплодным царством небытия. Это «трисолнечное Всебожество», лучи Которого воплощаются в сотворенном; это «Храм неизреченной красоты», в котором звучит троекратное херувимское – «святый, святый, святый». Вся природа поет гимны этому «единому, трисолнечному Всебожеству» и умоляет Его избавить от ошибок, опасностей, горестей и зла.[14] Восточная Церковь не имеет таких, чисто философских толкований Св. Троицы, какие имеются на Западе в сочинениях бл. Августина или св. Фомы Аквинского. Попытка Вл. Соловьева (1853-1900) вывести Св. Троицу из понятия бытия или попытки С. Булгакова Три-Ипостасное триединство Бога вывести из понятия личности не нашли поддержки в Православной Церкви, оставаясь всего лишь точкой зрения их самих. Однако в своей поэзии Восточная Церковь отводит Св. Троице весьма значительное место. То, что западный христианин пытается постичь умом, восточный христианин пытается постичь путем творческого вчувствования. Поэтому истина Св. Троицы, хотя и представляется весьма отвлеченной от жизненной действительности, в переживании Востока приобретает удивительную яркость и становится необычайно близкой нашему сердцу, несмотря на то, что византийская литургия ее постоянно называет непостижимой, невыразимой, недоступной, беспредельной бесконечностью и т. д. В поэтическом переживании Св. Троица выступает как красота, перед которой невозможно устоять, которая так сильно зачаровывает человека, что он даже осмеливается просить троичного Бога позволить ему «увидеть славу Его» и «в гимнах воспеть Его величие».[15]
Христос есть один из тех «Трех Светов Божества», одно из «тех Трех Солнц Божества», Которое безначально проистекает «из безначального Света».[16] Это солнце такое же божественное, такое же вечное, такое же могущественное, как и два других Божественных Солнца – Отец и Дух Святой. По убеждению Восточной Церкви, только в связи со Св. Троицей открывается глубинное бытие Христа, ибо тот свет, несомый которым Он пришел в мир и который так удивительно воссиял на горе Фавор, есть не что иное, как изначальный свет Св. Троицы. Сущностная неотделимость Христа от Св. Троицы есть то главное, что нам открывает Преображение Христа. Византийская литургия воспринимает глас из светлого облака глаголющий – «Сей есть Сын Мой Возлюбленный» (Мф. 17:5) как неопровержимое указание на место Христа в Св. Троице. На Великой Вечерне праздника Преображения Христос называется «истинным Отеческаго Существа сиянием» (лития)[17] и Свет Сына отождествляется со Светом Отца и Святого Духа (ср. Светилен – Утреня).[18] И слава Христа на Фаворе тоже есть не что иное, как сияние славы Отца; это слава, которую Сын единородный получает от Отца (ср. Великая Вечерня, Слава, глас 5).[19]
Эту нераздельность Христа от Св. Троицы, которая так ярко проявилась на Фаворе, Восточная Церковь особенно почитает, ибо «глас слышаху Отеч, извествующ таинство Твоего вочеловечения» (На стиховне стихиры самогласны, глас 1).[20] Он раскрыл тождественность вечного Логоса и исторического Иисуса из Назарета. После события на Фаворе эта тождественность стала непреложной истиной, неоспоримой и нерушимой вовеки, ибо она была засвидетельствована Самим Богом. Схождение Духа Божия на Иисуса во время Его крещения и «глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный» (Мф. 3, 16-17; ср. Мк. 1, 10-11; Лк. 3, 22) тоже было свидетельством самого неба. Однако оно еще не было связано с явлением Божества Христа в Его преображенном облике, поэтому могло быть понято только как знак посланничества Христа: Иисус из Назарета призван Господом быть Мессией. Однако для того, чтобы понять, что Он есть и Бог, знамения, которое произошло на берегах Иордана, было еще недостаточно. Между тем на Фаворе слышится не только глас с небес, но и сам Иисус сияет Божественным светом. И все это присутствующие при этом люди видят и слышат. Это означает, что Христос есть возлюбленный Сын Отца Своего не только в смысле доверенной Ему миссии, но и в смысле самой Сущности. Ведь Природа Отца и Сына едина, поэтому Он разделяет с Отцом и Его силу.[21] Таким образом С. Булгаков справедливо замечает, что имя Иисусово, которое принадлежит Второй Ипостаси Св. Троицы, через Нее именует и все Божество, ибо оно есть наименование Слова (Logos). Это же Слово есть слово Отчее, вмещающее в себе Божество как таковое. С одной стороны имя Иисус есть собственное имя, с другой – оно принадлежит Самому Богу, являясь подобозначным имени Ягве.[22] Именно поэтому это имя и обладает такой великой силой, что пред Ним преклоняется «всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп. 2:10).
Божество Христа есть то главное, на что указывает событие на Фаворе, поэтому византийская литургия праздника Преображения неустанно воспевает его. На утрени этого праздника проводится прекрасная параллель между переживаниями Моисея на горе Синай и тем, что он испытал на Фаворе. И в том и в другом случае ему явился Божественный Логос: на Синае – как Законодатель, на Фаворе – как Спаситель. Свет, в котором явился Христос, сходил не сверху: он был сиянием Его Природы. Свет исходил изнутри. «Сокровенную молнию под плотию существа Твоего, Христе, и Божественнаго благолепия на святей показал еси горе, Благодетелю» (Слава, и ныне, глас 8),[23] – поет Восточная Церковь. «Скрыся зарею Божества чувственное солнце, яко на горе Фаворе видев Тя преобразующася, Иисусе мой».[24] Моисей видел Христа «во Свете же ныне неприступнем Божества» (Другой канон, глас 8. Песнь 1).[25] В этих образах византийской литургии выражена глубокая догматическая мысль, что Божество есть сокровенное начало Христа. По глубокому убеждению Восточной Церкви Христос, как говорилось, всегда был и будет светом бытия, ибо Он есть прообраз этого бытия, по которому вся и все сотворено. Поэтому преображение, которое совершилось на Фаворе, было для Христа Человека, если говорить о человеческом состоянии, новым состоянием, но оно не было новым для Христа Бога. Христос как Божественный Логос превечно живет в невыразимом свете Св. Троицы. Горячая полемика, вспыхнувшая в 14 столетии между Варлаамом и Паламой, как раз и вращается вокруг природы Фаворского света. Византийские константинопольские Соборы (1341 и 1351) разрешили эту полемику таким образом, что, осудив Варлаама и согласившись с учением Паламы, посоветовали различать в Боге сущность (ousia) и силу (energeia). Обе они не тварны и потому божественны. Однако Божественная Сущность не передаваема и не постигаема, в то время как Божественная сила может быть явлена и передана, она даже может переживаться в ощущениях.[26] Фаворский свет был явлением Божественной силы. Эта сила живет во Христе, как в Боге, всегда. Но на Фаворе она стала доступной, видимой. Она была явлена нам как знак Божества Христа. Она свидетельствовала нам о Христе как о превечном Логосе, который есть Свет в Самом Своем Существе. Таким образом Фаворский свет это видение Божества Христа – «ныне видена быша апостолом невидимая Божества во плоти, на горе Фаворстей облиставша»[27] или «началообразную Твою в создании доброту показал еси, не яко в образе, но яко Сам Сый по существу»[28], т. е. Божество Христа было увидено реально, как говорит об этом литургия.
В литургии Божество Христа особенно подчеркивается в аспекте Его славы. Прекраснейшие образы, которые используются в песнопениях праздника Преображения, направлены на то, чтобы эта слава Христа стала для нас понятна и ощутима: «Солнце убо, землю уясняя, абие заходит, Христос же, со славою облистав на горе, мир просветил есть» (Малая Вечерня).[29] Он предстал в сиянии славы, «преславно облистал есть, показуя, яко высотою добродетелей облиставше и Божественней славе сподобятся» (На Великой Вечерни)[30]; апостолы видели «началообразныя доброты благолепие» (На Великой Вечерни, лития).[31] Событие на Фаворе есть слава Его Божества, поэтому и сам Фавор выше всякого места на земле, ибо эта гора видела сияние славы Христа. В литургии праздника Преображения Восточная Церковь, обращаясь к верующим, призывает – «Востаните, ленивии, иже всегда низу поникшии в землю души моея помыслы, возмитеся и возвыситеся на высоту Божественного восхождения. Притецем к Петру и к Зеведеевым и вкупе со онеми Фаворскую гору достигнем, да видим с ними славу Бога нашего» (Икос).[32]
Со славою связана и сила Христа. В византийской литургии праздника Преображения этот аспект тоже был отмечен и выражен в непередаваемо прекрасных образах. Прежде чем Христос был возведен на крест, Он вместе с апостолами взошел на Фавор и там «преобразился еси пред ними, лучею силы озаряя их» (На Великой Вечерни).[33] Это Он сделал, ведомый человеколюбием и данной Ему властью. Во время крестого хода Восточная Церковь воспевает явленную ученикам силу Христа, называя Его Господином живых и мертвых (ср. Лития). Восточное переживание Христа как Владыки, Вседержителя вселенной, о чем речь пойдет несколько позже, в литургии праздника Преображения проявляется необычайно ярко. И действительно, как говорил скончавшийся на св. Афонской горе русский монах Силуан (1866-1938)[34], «когда Бог является в великом свете, тогда невозможно никакое сомнение в том, что это Господь, Творец и Вседержитель».[35] Ведь вся среда, все обстоятельства преображения Иисуса говорят о Его господстве: Он является осиянный светом, в сопровождении древних пророков, Сам Отец Небесный представляет Его как Законодателя, Которому надлежит повиноваться. Событие на Фаворской горе являет нам Христа Бога в сиянии славы и силы.
ХРИСТОС В ЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ
Однако Христос не только истинный Бог и Свет из Света, в тоже время Он есть и Истинный Человек. В момент вочеловечения Он сошел со Своего Божественного Престола и вошел в человеческую историю. Бытие Христа содержится не только в непостижимых глубинах Св. Троицы, но и в исторической судьбе человечества, а через человечество и в судьбе всего мира. Эта вторая или человеческая сторона бытия Христа тоже раскрылась на горе Фавор. Замечание Евангелий, что Христос говорил с Моисеем и Илией «об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9:31), показывает, что преображение было не только свидетельством Божества Христа, но вместе и указанием на Его человеческую судьбу. Христос пришел в мир искупить человечество не Божественной Своей силой, но принеся в жертву на кресте Свою жизнь. Поэтому когда Петр предложил сделать три кущи на Фаворе, что значит, укрепить это событие, превратив его в постоянное состояние, Евангелия замечают, что в это мгновение он «не зная, чтo говорил» (Лк. 9:33), ибо это предложение как раз и было желанием оставаться в сиянии Божественной силы, желанием выбраться из мрака, который Христос пришел преодолеть, не устраняясь от него, но приняв этот мрак и его выстрадав. Таким образом желание Петра было вызвано его человеческой слабостью.
Уже раньше, когда Иисус говорил Своим ученикам, что Ему должно идти в Иерусалим, много страдать и быть убиту, «Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою» (Мф. 16:22). Однако Христос совершенно ясно ответил Петру: «отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, чтo Божие, но чтo человеческое» (Мф. 16:23). В словах Петра мы слышим надежду человеческой природы увидеть спасение мира, которое осуществится не историческим путем, а только действием Божественной силы, силы, которая остается по ту сторону земной судьбы, но по мановению которой все может преобразиться без страдания и смерти. Христос не оставляет такой надежды, ибо Фавор без крестного пути всего лишь обманчивая мечта. Фавор это явление Божества, но одно только Божество еще не вся полнота Христа, поэтому и один только Фавор не вся полнота спасения. Путь на Фавор, как в постоянное состояние человека, идет через Голгофу. Сделать кущи на Фаворе, избежав событий по пути на Голгофу, означает обольститься мечтой и тем самым опровергнуть реальность спасения. Именно поэтому Христос достаточно резко выбранил Петра, пытающегося удержать Его от страданий, и именно поэтому парижский кардинал E. Suhard в свое время говорил об искушении Фавора, которое угрожает не только Петру, но и всем христианам, если только они предпримут попытку остаться в сиянии благодати Крещения, забыв об потонувшем во мраке мире.[36] Поэтому отделять Фавор от Крестного пути означает исключить Христа и Церковь из истории и тем самым опровергнуть реальность Воплощения. Сияние Божественной силы Христа никогда не должно ослеплять нас настолько, что в этом ослеплении мы не только не сможем понять миссию Христа в земной истории, но даже, что вполне вероятно, ее опровергнем. Связь Христа с человечеством такая же подлинная и истинная, как и Его связь во Св. Троице.
Византийская литургия праздника Преображения раскрывает перед нами связь Христа с человечеством в трех аспектах: событие на Фаворе как отблеск Воскресения, как начало обожения человека и как предвестие преображения мира.
Восточная Церковь, называя преображение Иисуса «воскресения светлостью», говорит, что оно провозвещает «спасительное воскресение» (Великая Вечерня).[37] Глубинный смысл этих определений содержится в том, что преобразившийся на Фаворе Христос есть Христос, каким Он будет после Своего воскресения: просиявшее как солнце лице Его пронизано Божественной силой, сокрытой в самой природе Логоса. Преображение есть проявление нетварной Божественной силы. И если проявление этой Божественной силы на Фаворе есть образ восресения Христа, тогда воскресение есть не что иное, как прорыв этой Божественной силы. Таким образом воскресение Иисуса из мертвых сущностно связано с Его Божественностью. Иисус должен был воскреснуть, ибо уже в этой жизни Его Человечность была настолько преисполненна Божества, что законы и правила этой жизни сделались бессильны и были подчинены Божественной жизни. Закон смерти, которому подчинены все люди, во Христе действовал не в силу природной своей необходимости, как во всяком другом человеке, но только потому, что Своим самоуничижением Логос позволил ему действовать, приняв его как Свою судьбу. В свете Преображения смерть Христа есть абсолютно свободное действие: она есть жертва в деле спасения человечества. Поэтому на Утрени праздника Преображения Восточная Церковь поет, что на Фаворе ученики видели Божественную славу Христа и поняли, что Его страдание на Голгофе вольное.[38] Но ведь Христос, пронизанный Божественным светом, не мог умереть. А если Он все-таки умер, то только потому, что Он позволил смерти действовать. Он словно оказывал ей милость, раскрывая Свою человеческую природу для разрушения.
Для этого аспекта характерно то, что византийская литургия преображение Иисуса считает ответом на разговор Моисея и Илии «об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9:30). Правда, необходимость этого исхода защищал и Сам Иисус, отвергнув слова Петра и назвав его сатаною, когда тот попытался убедить Спасителя, что Ему незачем идти в Иерусалим и быть убиту (ср. Мф. 16, 21-23). Миссия Иисуса на земле должна была закончиться смертью. Однако, с другой стороны ученики должны были понять, что смерть Иисуса не есть естественный конец Его земного пути. Именно поэтому Он и позволил им увидеть Свое преображение, во время которого Его человеческая природа воссияла Божественным светом. Так Иисус возвестил Своим ученикам и всему человечеству, что Его смерть не есть естественный результат Его человечества, ибо Его Человечество уже в самом процессе жизни было преисполненно Божественности, но есть вольное решение Человеколюбца, принятое во спасение человечества (ср. Великая Вечерня, лития).[39] Преображение на Фаворе это бесспорное доказательство того, что смерть на Голгофе есть совершенно свободная жертва Христа во благо человеку.
Однако человеческая природа Христа неразрывно связана с Его Божественной Природой. Принятие человечности в момент воплощения не было временным облечением Логоса в человечность словно в одежды, но было соединением Творца со Своим творением для постоянного со-существования. Христос как Человек никогда не должен был перестать быть Человеком и возвратиться в чисто троичное Свое состояние как Слово Отца. Поэтому и смерть могла быть для Христа только преходящим, но не постоянным состоянием. Ведь смерть разрушает человеческую природу, разделяя ее на плотское и духовное начала. Правда, духовное начало живет и после смерти, однако не в полноте образа. Ввиду того, что человек как таковой это не только дух, то и посмертная его жизнь вне плотского его начала не в полной мере человеческая. Поэтому Христианство, называя посмертную жизнь усовершенным существованием, возвещает воскресение плоти и ее соединение с душою, ибо только таким образом человек снова обретает свою природу такой, какой она была изначально сотворена Господом. Вочеловечившись, Христос принял человеческую природу во всей ее полноте. Поэтому Он и не мог позволить, чтобы смерть разрушила плотское начало этой природы и чтобы Логос нес только человеческую душу не облеченную плотью. В существовании Христа смерть могла быть только жертвенным действием. Он совершил это действие на кресте, приуготовил Небесному Отцу Своему жертву за людей и этим осуществил Свою миссию на земле – и воскрес, дабы вернуться к Отцу в полноте Своего бытия. Воскресение есть непременный результат единства двух природ Христа в одном Лице Божественного Логоса.
Поэтому понятно, почему Христос запретил апостолам рассказывать людям о преображении, «доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых» (Мк. 9:9). Ибо только после воскресения апостолы и все другие могли понять, что преображение Христа было не случайным событием, которое произошло по велению свыше, но что оно было проявлением Его Божественной Природы также, как и Его воскресение. На Фаворской горе Божественная Природа прорвалась преходящим сиянием, которое после воскресения должно было стать постоянным состоянием Христа. Запретив Своим ученикам рассказывать о том, что они видели на Фаворе, Сам Христос указал на сущностную связь Преображения с Воскресением, как на окончательное утверждение Божественности в человеческом начале. О том, что апостолы поняли эту мысль Христа, свидетельствует их разговор между собой о том, «что значит: воскреснуть из мертвых» (Мк. 9:10). Ученики чувствовали, что фаворский свет есть нечто большее, нежели только обычный отблеск Божественности, что он указывает на то, что должно произойти со Христом. Поэтому они и говорили о воскресении, хотя и не знали, как такое могло бы случиться. Однако в любом случае преображение Иисуса на Фаворе есть введение в воскресение, и воскресение Иисуса в Пасхальное утро есть полностью осуществленное преображение.
Но ведь человеческая природа во Христе, соединенная с Божественным Логосом, совершенно такая же, как и у нас всех. Иисус из Назарета есть Истинный Человек, обладающий душой и телом, несущий все содержание Своего народа. Как человек Он ничем не отличается от других. Однако эта общечеловеческая природа во Христе есть не для Него Самого. Изречение достаточно туманное, но верное. Христос есть человек, однако не в смысле человеческой личности, но в смысле только природы. Во Христе нет человеческой личности, как во всяком другом из нас – Ионасе, Пятрасе, Повиласе, Антанасе. Это величайшая тайна вероисповедания, глубин которой наш разум не в силах постичь, но которая является одной из основных христианских догм. Христос принял человеческую природу, но не превратился в человеческую личность. Как личность, Христос есть только Божественная Личность: Божественный Логос – Второе Лицо Св. Троицы. Он несет человеческую природу и соединяет ее с Божественной. Христос есть одна Личность (Божественная), имеющая две природы (Божественную и человеческую). И именно потому, что во Христе нет человеческой личности, Его человеческая природа не стала Его частной собственностью. Мы, как люди осознающие себя личностями, превращаем человеческую природу в свою личную собственность: наша личность делает нашу человеческую природу своей принадлежностью, которая отделена от других и содержится только в нашей личности. Поэтому действия нашей личности, сконцентрированные на собственном Я, касаются только нашей природы, не распространяясь на все пространство человечности этой природы. Мы живем и действуем в себе и для себя.
Так поступаем мы, но не Христос. Не будучи человеческой личностью, Христос не отделяет Своей человеческой природы от такой же природы других людей. Человеческая природа во Христе не воплотилась в человеческую личность. Она лицетворена в Личности Божественного Логоса. Однако Логос как Бог настолько всечеловечен, что никакого отделения и быть не может. Божественная Личность Логоса, несущая человеческое естество, не делает это естество исключительно Своей собственностью, которая могла бы принадлежать только Ему одному и Ему одному служить. Принимая человеческую природу и лицетворяя ее не в человеческой, но только в Божественной Личности, Христос не стал личностным человеком, но стал Вселенским Человеком, универсальным человеком, настолько необъятным, насколько необъятна сама человеческая природа. И на это следует обратить особенное внимание, если только мы хотим понять связь Христа с человечеством. Эта связь не только юридического, не только морального, но и онтологического порядка. Это связь обоснована все той же общечеловеческой природой. Всеобщая и полная человечность, которую наша личность индивидуализирует и тем самым ограничивает, живет во Христе не индивидуально и не ограничено. Следовательно и вся деятельность Христа не ограничена только тем пространством природы, которое мы видим в Иисусе из Назарета. Деятельность Христа распространяется на всю человеческую природу во всей ее универсальности.
Поэтому Восточная Церковь в литургии праздника Преображения отмечает, что прорыв Божественности на Фаворе есть не только индивидульное освещение человечности Иисуса, но и обожение всей человеческой природы. Христианство провозглашает, что обожение есть конечная цель человека и его счастье и что люди в этом состоянии, как говорится в катехизисе утвержденном Тридентским собором, будут похожи больше на богов, нежели на людей («potius dii quam homines viderentur»).[40] Преображение Иисуса на Фаворе как раз и было началом такого обожения. Византийская литургия праздника Преображения часто повторяет, что Христос «на горе Фаворстей, Адамово пременив очерневшее естество, просветив, богосодела» (Малая вечерня)[41], ибо грех очернил и омрачил человеческое естество. «Во всего Адама облекся, Христе, очерневшее, изменив, просветил еси древле естество и изменением зрака Твоего богосоделал еси» (Утреня, Песнь 3).[42]
По мысли Восточной Церкви, обожение человеческого естества происходит тогда, когда в человеке восстанавливается грехом нарушенный и покалеченный Божественный первообраз. На Великой Вечерни Восточная Церковь поет, что Христос преобразился пред апостолами, «являя началообразныя доброты благолепие» (лития).[43] Однако первообраз человека есть не кто другой, как Сам Христос (подробно об этом речь пойдет позже – А. М.). Ведь в Нем и Им создано все и вся, значит и человек тоже. Первообраз человека сияет во Христе в своей первозданной силе и становится залогом всеобщего обожения («pignus futurae gloriae»). В момент преображения Божественная сила обожила человеческое естество Христа и эта же сила обожит и нашу природу, ибо наша природа такая же, какая имеется и во Христе. Божественный первообраз человечности во Христе явлен совершенно отчетливо и он также будет проявлен и в нас. Событие на Фаворе есть явление первообраза человека во Христе и тем самым указание на то, что этот первообраз будет окончательно восстановлен во всем человечестве. Вне сомнения, путь обожения человечества есть путь, которым шел Христос. И этот путь ведет через смерть и воскресение. В сущности, наша надежда быть обоженными начинается с Фавора, ибо именно Преображение показало и подтвердило, что человеческое естество, как об этом говорит византийская литургия, достойно Божественной славы (ср. Великая Вечерня, тропарь). И так как человеческая природа во Христе такая же, как и во всех людях, то обожение человечества во Христе указывает на то, что и наша природа тоже достойна Божественной славы.
Но не только на обожение человека указывает преображение Иисуса на Фаворе. В событии на Фаворе Восточная Церковь видит и начало преображения космоса. Преображающую Господню Благодать западные христиане издавна привыкли воспринимать в моральном и психологическом смысле и сферу ее воздействия ограничивать жизнью и бытием человека. О преображении природы в целом, о преображении вселенной на Западе говорят мало. И в богословии эта мысль тоже не получила развития. Обычно о ней упоминают только в связи с телесным воскресением в конце времен. Между тем в Восточной Церкви преображение космоса одна из главных христианских истин. Подтверждение этой истины Восточная Церковь видит в преображении Христа на Фаворе. Византийская литургия создала множество образов, при помощи которых она пытается выразить и сделать эту истину понятной и эмоционально действенной.
По учению Восточной Церкви Фаворский свет это не какая-то чисто психологическая вещь, воздействующая только эмоционально. Это не внутреннее озарение, но онтологическое событие, воздействующее на все бытие, объемлющее всю природу. Божественная сила, проявившаяся в человечестве Христа, преобразила не только Его человечество, но и весь связанный с человеком мир. «Солнце убо, землю уясняя, абие заходит, Христос же, со славою облистав на горе, мир просветил есть»[44], – молится на Малой Вечерни праздника Преображения Восточная Церковь. Лучи Божества Христа распространяются и на космос, поэтому он тоже обновляется. На Великой Вечерни во время выхода на литию Восточная Церковь поет, что Христос светом Своим всю вселенную освятил (ср. лития).[45] Это был творческий Свет Отца и Свет Св. Духа, «Светом наставляющаго всю тварь» (Утреня, Светилен)[46]. Пред лицем преобразившегося Христа радуется не только человек – «Всяческая днесь радости исполнишася: Христос преобразися пред ученики» (По 50-м псалме).[47]
Таким образом связь Христа с миром носит не только антропологический, но и космологический характер. Логос, принимая человеческую природу, тем самым принял и содержание космоса, кроющееся в строении человека и соединненое с Личностью Логоса. Божественная сила, воссиявшая на Фаворе, изменяет не только человека, но и природный мир. Характерно, что в народных духовных стихотворениях гора Фавор называется всех гор матерью, ибо именно здесь начинается рождение нового мира, той новой земли, о которой говорит Новый Завет (ср. 2 Пет. 3, 13; Откр. 21, 1). На Фаворе начинается одоление темной «коры вещей», заслоняющей от нас Свет бытия – Бога; здесь начинается явление Логоса как сияющей основы бытия. Христос, возвестив о Своей связи с землею, показал, что Он держит судьбу не только человечества, но и всего космоса и ведет их к полноте бытия.
ПРИМАТ БОЖЕСТВЕННОСТИ ВО ХРИСТЕ
После выше изложенного краткого обзора литургических образов и текстов возникает вопрос: если праздник Преображения является ключом к пониманию роли Христа в переживании и осмыслении Его Восточной Церковью, то что нам говорит о Христе литургия этого праздника? Если мы подойдем к этому вопросу догматически, то во всех упомянутых литургических образах и символах мы не найдем ничего нового, ибо христологические догмы Восточной Церкви ничем не отличаются от христологических догм Западной Церкви. Христос есть воплотившееся Отчее Слово, Он послан в человечество для искупления мира. Он живет не только как человек, но через человеческое естество соединен со всем тварным миром, который Он освобождает «от рабства тлению» и ведет «в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8:21). Пребывание Христа во Св. Троице, Его связь с человечеством и космосом – все это знакомо и Западу, хотя, возможно, не все из названных аспектов одинаково акцентируются. Таким образом, в догматическом смысле литургия праздника Преображения не открывает нам каких-то особенных, не известных нам, истин.
Однако, если говорить о религиозном переживании, то в образах литургии праздника Преображения действительно содержится нечто новое. Создавая эти образы и символы, Восточная Церковь внесла в них не только свои догматические понятия, свое учение, но и свое переживание Христа, которое значительно отличается от переживания Его Западной Церковью. В византийской литургии праздника Преображения мы видим Христа, освещенного Божественным светом, окутанного Божественной славой, все изменяющего Божественной Своей силой. Это Kyrios[48] – Господь в Своем величии и славе. Правда, Он есть Истинный Человек и поэтому связан с онтологическими глубинами нашей природы. Но прежде всего Он есть Истинный Бог, Второе Лицо Св. Троицы, бесконечный и безначальный Свет трисолнечного Всебожества. В переживании Восточной Церкви Божество Христа, как основа Его Личности, проявляется настолько сильно, что еще до Его воскресения Его Божественность освещает, преображает, обожает человеческое естество и посредством этого освобождает его от законов человеческой жизни, делая его подобием Божества. Сияющий Kyrios – именно этот образ – главный в литургии праздника Преображения и именно он прежде всего обращает на себя внимание при изучении этой литургии.
Восточная Церковь называет себя Церковью Воскресения (другие тоже так ее называют – А. М.). Это прекрасное, имеющее глубокий смысл название! Однако мы часто забываем о том, что преображение на Фаворе Восточная Церковь считает началом воскресения и тем самым распространяет состояние воскресения на всю жизнь Христа. Состояние воскресения было Ему присуще всегда, оно всегда было для Него Своим. Оно не возникло только после Его победы над смертью в Пасхальное утро. Просто прежде это состояние было неощутимым. Преображение есть отблеск воскресения, оно провозвещение «спасительного воскресения», как его называет византийская литургия. Это говорит о том, что оба эти события – преоображение и воскресение – в существе своем есть одно и тоже, а именно – они есть прорыв Божественной силы в человеческом естестве. Во Христе, как в Божественном Логосе, эта сила содержалась всегда. Христос всегда жил в состоянии воскресшего. Однако мрак земной экзистенции скрывал это состояние от людей. Но вот на Фаворе природный мрак рассеялся и Христос воссиял точно также, как и в утро Своего воскресения. Таким образом, воскресение, как первоначало Восточной Церкви, лежит в самих основах этой Церкви. Восточная Церковь есть Церковь воскресшего Христа и не потому, что она явно выделяет и торжественно отмечает само событие воскресения, но именно потому, что состояние воскресения Христа она видит не только в небесной Его славе, но и в земной Его истории. Не сам праздник Пасхи, как главный праздник Восточной Церкви, делает ее Церковью воскресшего Христа, но именно распространение преображенного состояния Иисуса на всю Его жизнь и положение этого состояния в основу религиозного переживания. В свете этого переживания Христос всегда есть Великий Господь, облеченный силой и славой. Поэтому не имеет никакого значения то, каким мы Его воспринимаем – сидящим ли одесную Отца или идущим по берегу Геннисаретского озера.
Здесь мы должны искренне признать, что именно такой образ Христа, если подходить к нему с догматической точки зрения, имеет весьма глубокий смысл, а если – с психологической, то этот образ необычайно притягателен. Всякий исторический образ Иисуса из Назарета бледнеет пред Лицем преображенного Kyrios. Поэтому и не вызывает никакого удивления то, что богословы Восточной Церкви и исследователи Священного Писания не уделяют особого внимания историческому Христу и не испытывают к нему особенного интереса. В наше время, прежде всего это касается протестантского богословия, делается различие между историческим Иисусом и керигматическим[49], то есть, между Христом в истории и Христом как Словом и «совершителем веры». Такое различение Восточной Церкви неведомо: она его считает недоразумением и даже нелепостью. Даже само выражение «исторический Христос» не раз вызывало гневное раздражение. Русский религиозный философ В. Эрн (1881-1917) возмущенно спрашивает – «Почему не просто Христос? Разве, помимо Христа исторического, есть еще другой Христос?». И тут же отвечает – «Да, есть, но только не для верующих».[50] Развивая эту мысль, В. Эрн подчеркивает, что «для людей, признающих Христа как простого человека, несомненно есть два Христа. Один настоящий, образ которого выясняется результатами исторической критики, – еврейский раввин, лишенный всякого ореола чудесности и сверхъестественности; другой – Христос верующих, легендарный, не настоящий, изукрашенный вымыслом. И вот для этих людей – исторический Христос действительно имеет определенный смысл – как противоположность другому Христу, не историческому, т. е. не настоящему. В устах же верующего слово « Христос исторический» есть нелепость или кощунство».[51] Но ведь исторический Иисус, действующий в Палестине во времена Ирода и по решению Понтия Пилата распятый в Иерусалиме, и есть тот же самый Христос веры. Исторический Иисус стал Христом веры, ибо Он воскрес. Воскресение сделало исторического Христа вечным. С другой стороны историчность Иисуса сделала само воскресение реальностью. Если бы восресение не совершилось, тогда Иисус из Назарета давно был бы забыт, как и множество его современников. Но если бы Иисус не был бы исторической личностью, то и воскресение оставалось бы всего лишь мифом, подобным тем, которые существуют у многих народов, чьи боги умирают и воскресают. Воскресение спасло исторического Иисуса от преходящности, а историчность спасла Его от мифического воскресения. Таким образом тот, кто разделяет исторического Иисуса и Иисуса керигматического, не принимает во внимание внутреннюю связь историчности и воскресения. Для Восточной же Церкви эта связь, которую она всегда подчеркивала, всегда была и понятной и бесспорной, поэтому и Христос для нее всегда оставался целостным, не разделенным.
Восточная Церковь избежала искушения считать историчность Христа малозначимой для веры, что весьма характерно сегодня для протестанской так называемой мифологической теории. Она не увлеклась также и научно-историческим методом изучения Евангельских повествований с целью более глубокого познания Личности Христа и Его деятельности. Восточная Церковь всегда знала, что Христос есть историческая личность – Он был рожден Марией в Вифлееме, рос в Назарете, учил в Палестине и умер на кресте в Иерусалиме. Однако историческую личность Иисуса Восточная Церковь всегда рассматривала и рассматривает в свете воскресения. Она видит в нем Преображенного Господа, в котором Божественный Логос стал зримым, но который, однако, всю земную жизнь Иисуса вовлек в область тайны. Поэтому эта жизнь и была сокрыта от непосвященных глаз науки. В жизни Иисуса наука видит всего лишь ряд голых фактов, но она не видит и не может видить их конечного смысла, без которого даже самое точное и объективное описание этих фактов не поможет понять и раскрыть Христа. Ведь нам важно не только то, что делал Христос, но и то, почему Он это делал, ибо только это «почему» может рассказать нам, кто есть Христос. А в это «почему» не может проникнуть ни одна светская наука, ибо глубинная основа всех деяний Христа сокрыта в Божественной Его миссии, которая науке недоступна.
Поэтому история, будучи одной из светских наук, может немного сказать о Христе, впрочем, также как и психология. Как невозможна психология Христа, ибо в глубинах Его Личности сокрыта тайна Сына Божиего, которая превращает в абсурд всякую психологию[52], точно также невозможна и земная история жизни Иисуса. На эту невозможность обратил наше внимание еще Н. Бердяев (1874-1948), опередив R. Guardini на целых десять лет. «Абсолютная реальность Богочеловека-Иисуса Христа дана в священном предании Церкви, в духовном опыте Церкви. Только внутри Церкви виден целостный лик Иисуса Христа, в котором Иисус и Христос, человек и Бог не могут быть разделены. Абсолютная реальность, целостный лик Иисуса Христа не виден во внешней эмпирической действительности, в исторической эмпирии. Вот почему проблема Иисуса Христа не может быть разрешена средствами исторической науки… Земную биографию Сына Божьего и сына человеческого нельзя написать по одним объективно-научным историческим данным», ибо «абсолютная реальность Иисуса Христа и его целостный лик раскрывается в другом порядке бытия, не природно историческом, а сверхприродно историческом, духовном порядке… Христос явился в истории, но размеры Его явления не были видны в истории, в ее внешнем процессе. Размеры Его явления видны лишь в Церкви, которая и есть таинственное пребывание иного порядка бытия в нашем порядке бытия».[53] Иначе говоря, Христос возвышается над историей; история Его не исчерпывает. Историческая наука не в состоянии передать Его жизнь и деятельность так, чтобы перед нами предстал целостный и истинный Христос. Божество Христа ускользает от взгляда историка, а без этого образ Христа делается не только неполным, но искаженным и потому неверным. Поэтому тот, кто предполагает, что может объять Христа и объяснить при помощи исторической науки, искажает Его, ибо переносит Его Личность на земной уровень и таким способом лишает Его Божества.
Именно поэтому Восточная Церковь и не доверяет чисто светским исследованиям жизни и личности Иисуса. Ведь весьма характерен тот факт, что Вл. Соловьев в своей «Краткой повести об антихристе» (1900) позволяет антихристу учредить Всемирный институт для свободного исследования Священного Писания. Сразу может показаться, что учреждение такого института должно стать важным религиозным событием, однако по существу эта затея антихристова, ибо в ней скрыто намерение исключить из Священного Писания Христа Бога и заняться исследованием Иисуса, но Иисуса только как исторического человека, что для антихриста не только желательно, но даже и необходимо.[54] Именно этим недоверием к светским исследованиям можно объяснить, почему в Восточной Церкови не получил такого широкого развития раздел богословия, занимающийся трактовкой и толкованием смысла Священного Писания или экзегетика, какое он получил в католицизме и протестантизме. Русский религиозный философ Г. Федотов (1886-1951) утверждал, что «до сих пор православие не имело своей серьезной и строго вооруженной экзегетической традиции».[55] Преображенный Kyrios посылает свой свет и на Священное Писание, а в этом свете Священное Писание предстает неисчерпаемо глубоким, оно словно «окно в иной мир, откуда прорываются лучи и звуки Царствия Божия».[56] Эту Священную Книгу православные предпочитают читать или слушать ее тексты во время службы, но не заниматься ее исследованием в своих рабочих кабинетах, ибо от этих исследований Восточная Церковь не ожидает ничего нового, что помогло бы ей лучше познать Христа и еще сильнее Его полюбить.
Сияющий лик преображенного Kyrios вызывает у нас вопрос необычайной важности: как Восточная Церковь переживает страдающее человечоство Христа? Ведь Христос это не только преображенный и воскресший Kyrios, но и распятый Мученик. Так как же Восточная Церковь показывает именно эту сторону бытия Христа? Часто приходится слышать, что в Восточная Церквь почти не уделяет внимания страдающему Христос, что она сосредоточена только на воскресшем Христе, Который Своей Божественной силой преодолел страдание и смерть. Эту общую установку подтверждают и видные представители Православия. «Культ человечества Христа чужд преданию Восточной Церкви, – говорит Вл. Лосский, – или, вернее, это обоженное человечество облекается здесь в тот же прославленный образ, каким увидели Христа ученики на горе Фаворе».[57] Это означает, что Восточная Церковь человечество Христа переживает и осмысляет в свете Преображения. Вне сомнения, что для этого у Восточной Церкви имеются все основания, ибо человечество Христа действительно преображено. Но и это еще не дает ответа на вопрос, какое же все-таки значение в этом преображенном положении имеет страдание и смерть Христа. Неужели для Восточной Церкви эти черезвычайно важные события малозначимы и несущественны?
При исследовании византийской литургии праздника Преображения с целью найти в ней ответ на этот вопрос, создается впечатление, что даже и литургия подтверждает мнение, будто бы распятый Христос здесь обойден. Описывая преображение на Фаворе, Евангелия достаточно ясно упоминают о страдании и смерти Христа: Моисей и Илия беседовали с Иисусом «об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9, 31). Вообще преображение на Фаворе произошло именно тогда, когда Сам Иисус «начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Мф. 16:21). Сам Христос внутренне соединяет и преображение, и страдание и смерть. Между тем византийская литургия праздника Преображения эту внутреннюю связь совершенно не учитывает. Действительно, в нескольких местах Великой Вечерни и Утрени праздника упоминается о том, что Христос беседовал с Моисеем и Илией, однако содержание этой беседы, а именно – страдание и смерть в Иерусалиме – затрагивается только один единственный раз (Великая Вечерня, лития) и только как событие, которое в сравнении с Преображением представляется малозначимым. На Фаворской горе Моисей и Илия предстают не как предвещатели страдания и смерти, но скорее как свидетели славы Христа и вестники Его торжества. «И пророков верховныя, Моисея и Илию, привел еси, непрекословне свидетельствующия Его Божество», – поет на Великой Вечерне (лития) и на Утрени (Песнь 3) Восточная Церковь. Литургия праздника Преображения воспевает также и Моисея, и Илию и апостолов, которые радуются, узрев славу Христа (ср. Утреня, Песни 7, 8, и 9). В Богослужении этого праздника нет даже мысли о том, что Фаворский свет скоро угаснет и что мрак смерти заслонит сияние преобразившегося Христа. Сияние обоженного человечества Христа настолько очаровывает Восточную Церковь, что близкая смерть Спасителя ускальзает с ее поля зрения. Душа восточного христианина словно улавливает предстоящее торжество Пасхального утра, начало которого открывается в Преображении, и она, как и Петр на Фаворе, начинает забывать, о чем беседовали с Христом Моисей и Илия.
И все-таки было бы огромной ошибкой считать литургию праздника Преображения неким обобщением и образ предстающего в ней Христа исключительно характерным для всей Восточной Церкви. Восточная Церковь действительно особо почитает и восторгается сияющим Kyrios – это правда, но правда не вся, ибо страдающий Христос здесь отнюдь не забыт. Более того, страдающий Христос это самое глубокое переживание Восточной Церкви в ее молитвенности. Об этом мы часто забываем или просто не замечаем, ибо и страдающего Христа Восточная Церковь понимает по-другому, нежели Западная. Однако именно эта другая точка зрения углубляет наше переживание страдания и смерти Христа и раскрывает Его как невыразимо для нас близкого, своего. Ибо не страдание и смерть как таковые делают Христа нашим братом, но принятие Им нашего страдающего и смертного естества, которое Христос принял из любви к нам, уничижив Себя до самой последней степени. Самоуничижение Христа – вот что волнует и приводит в восторг душу восточного христианина.
СПИСОК ИЗДАНИЙ,
использованных автором в работе над первой главой
1. V. Lossky, Die mystische Theologie der morgenlandischen Kirche, Graz 1961.
2. Athenagor, Apologie. Bibliothek der Kirchenvater. Fruhchristliche Apologeten, Kempten 1913, t. I.
3. Der hl. Justin, Apologien. Bibliothek der Kirchenvater, t. I.
4. L. Ouspensky, Essai sur la Theologie de I’Icone, Paris 1960.
5. В. Зеньковский, Свобода и соборность, в журнале «Путь», Paris 1927, Nr. 7.
6. G. Dejaifve, Sobornost ou Papaute, «Nouvelle revue theologique», Louvain 1952, Nr. 84, 85.
7. P. B. Plank, Katholizitat und Sobornost», Wurzburg 1960.
8. Hymnen der Ostkirche. Dreifaltigkeits, – Marien – und Totenhymnen, Munster 1960.
9. Вл. Соловьев, Чтение o богочеловечестве (1877-81), Собрание сочинений, Петербург 1901-03, т. III.
10. С. Булгаков, Утешитель. O Богочеловечестве, Paris 1936.
11. С. Булгаков, Философия имени, Paris 1953.
12. S. Bulgakof, L’Orthodoxie, Paris 1958.
13. J. Meyendorff, Introduction a l’etude de Gregoire Palamas, Paris 1959.
14. Starec Siluan, Leben, Lehre, Schriften, Dusseldorf 1959.
15. B. Schultze, Russische Denker, Wien 1950.
16. R. Guardini, Der Herr. Betrachtungen uber die Person und das Leben Jesu Christi, Wurzburg 1937.
17. Н. Бердяев, Наука o религии и христианская апологетика, в журнале «Путь» 1927, Nr. 6.
18. Г. Федотов, Православие и историческая критика, в журнале «Путь» 1932, Nr. 33.
19. L. A. Zander, Einheit ohne Vereinigung, Stuttgart 1959.
[1] Вл. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви – в книге «Мистическое богословие» – Киев – 1991 – С. 193.
[2] Концепция Бога как Света пронизывает все богословие греческой Церкви и проявляется в толковании всех истин Откровения; ср. P. V. Warnach OSB, Byzanz und Rom in Motivtheologischer Sicht, и в книге – «1054-1954. L’Eglise et les eglises», Chevetogne – 1954 – t. II – С. 128-154 – (примечание автора – А. М.)
[3] Ср. Вл. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви – С. 240-243.
[4] Прошение о христианах Афинянина Афинагора, христианского философа – в книге «Ранние Отцы Церкви (Антология) – Брюссель – 1988 – С. 419, 425, 445.
[5] ср. Святого Иустина Апология 1 – в книге «Ранние Отцы Церкви (Антология) – Брюссель – 1988 – С. 334-336.
[6] Там же.
[7] Докетизм (от греч. dokeo – казаться) – раннехристианская ересь 2-3 вв., одно из направлений в гностицизме. Представители Д. отвергали христ. учение о воплощении Христа в телесного человека во время Его земной жизни. Они учили, что Христос только казался облеченным в плоть, а в действительности Его рождение, земное существование и смерть были призрачными чвлениями.
[8] Такой же внутренний перелом, как и на горе Фавор, происходит и со св. ап. Павлом на его пути в Дамаск. «Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа» спешил в Дамаск, чтобы успеть «связав, приводить в Иерусалим». Недалеко от Дамаска «внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» (Деян. 9:1-4). Савл еще находился под влиянием Древнего Союза-Завета и поэтому, почувствовав Бога в свете небес, упал на землю. Услышав ответ, что Тот, Кого он гонит, есть Иисус, Савл сразу же спросил: «Господи! что повелишь мне делать?» (Деян. 9:6). В этот момент произошло обращение Савла и в этот же момент в бытии Савла перестал существовать Древний Союз-Завет. Поэтому и ответ Христа Савлу был такой же, как и апостолам на Фаворе: «встань и иди в город» (Деян. 9:6). В жизни Савла религия страха превратилась в любовь, ради которой он в дальнейшем много жертвовал. Таким образом обращение Савла в Павла можно понять не только как нечто очень личное, но и как переход от Древнего Союза –Завета к Новому, и свет по дороге в Дамаск можно считать продолжением Фаворского света, который в мгновение ока опрокидывает человека на землю, но и сразу же его поднимает словом любви, произнесенным Христом (примечание автора – А. М.).
[9] Тексты византийской литургии в наши дни переведены на многие языки, даже на те, на которых эта литургия не ведется. В этой книге автор цитирует текст, который использует Греческая Православная Церковь, указывая соответстующее время и части литургии так, как это дается в оригинале. Но так как греческих литургических терминов мы не имеем, поэтому в цитатах используются греческие формы. Таким образом, мне кажется, что при необходимости не составит особенного труда найти соответствующий текст и его проверить (примечание автора – А. М.).
Однако, не смотря на это замечание автора, при переводе этой части переводчик сталкивается с немалыми трудностями, ибо приводимые автором цитаты на литовском языке при использовании греческого оригинала, не всегда полностью соответствуют текстам на русском языке ( замечание переводчика – Т. М.).
[10] Минея (август) – Издание Московской патриархии – 1989 – С. 159.
[11] Там же – С. 156-157.
[12] L. Ouspensky. Essai sur la Theologie de 1’Icone – Paris – 1960 – С. 22. (В новое издание этой книги на русском языке (1996 г.) автор внес некоторые поправки: текст в первой своей части был несколько сокращен и изменен. Таким образом, проверка цитаты возможна только по предыдущему изданию на французском языке, опубликованному в 1960 году, которым и пользовался А. Мацейна (замечание переводчика – Т. М.)
[13] Русский богослов А. Хомяков (1804–60) такое всеединое переживание религии назвал sobornostj (собор означает собрание) и закрепил это понятие во всем последующем православном богословии. По Хомякову, носителем истины божественного Откровения является не одно лицо, не какая-нибудь организация, даже и не вселенский собор, но вся кафолическая Церковь (ср. V. Zenkovskij, Svoboda i sobornostj, «Putj», Paris 1927, № 7, С. 3-22; G. Dejaifve, Sobornost ou Papaute, «Nouvelle revue theologique», Louvain 1952, № 84, стр. 355-71 и № 85, стр. 466-84; P. B. Plank, Katholizitat und Sobornost», Wurzburg 1960) – (примечание автора – А. М.).
[14] Hymnen der Ostkirche. Dreifaltigkeits – Marien – und Totenhymnen, Munster – 1960, С. – 28, 29, 33.
[15] Hymnen der Ostkirche – С. 49.
[16] Там же – С. 40, 28, 38.
[17] Минея (август) – С. 160.
[18] ср. Минея – С. 171.
[19] ср. Там же, стр. 160.
[20] Там же – С. 161.
[21] ср. Минея (август) – С. 165.
[22] С Булгаков. Философия имени – Санкт-Петербург – 1998 – С. 334; также смотри его книгу «Православие» (1991), где он пишет, что «вера во Христа есть вместе с тем и вера во Св. Троицу» (стр. 226).
[23] Минея (август)– С. 162-163.
[24] Там же – С. 166.
[25] Там же – С. 164.
[26] Ср. J. Meyendorff. Introduction a I’etude de Gregoire Palamas – Paris – 1959 – С. 147.
[27] Минея (август) – С. 168.
[28] Там же – С. 166.
[29] Там же – С. 156.
[30] Там же – С. 157.
[31] Там же – С. 160.
[32] Там Же – С. 167-168.
[33] Там же – С. 156.
[34] Мирское имя Силуана – Семен Иванович Антонов.
[35] Старец Силуан. Жизнь и поучения – Москва-Минск – 1991 – С. 163.
[36] Ср. письмо кардинала E. Suchard»а, написанное им в 1947 году о посте. – «Esor ou declin de I’Eglise – Paris – 1947 – С. 70.
[37] Минея (август) – С. 156, 161.
[38] ср. Там же – С. 167.
[39] ср. Там же – С. 159-160.
[40] Катехизис, о котором идет речь, был утвержден Тридентским собором в 1566 году. Он носит название «Римский катехизис».
[41] Минея (август) – С. 156.
[42] Там же – С. 164.
[43] Там же – С. 160.
[44] Там же – С. 156.
[45] ср. Там же – С. 159.
[46] Там же – С. 171.
[47] Там же – С. 163.
[48] греч. – имеющий власть, Господь.
[49] Kerygma (греч.) – возвещение, Слово Самого Бога.
[50] В. Ф. Эрн. «Историческая Церковь» – Сочинения – Москва – 1991 – С. 269. Эта статья была напечатана в 1907 г. в «Церковном обновлении» (Nr. 11). По-видимому, автор (А. М.) пользовался именно этим изданием.
[51] Там же – С. 269-270.
[52] R. Guardini. Der Herr. Betrachtungen uber die Person und das Leben Jesu Christi. – Wurzburg – 1937 – С. XIII. – В этом произведении Гвардини выступает не только против исследований психологии Христа, но и против описаний истории Его жизни (примечание автора – А. М.).
[53] Н. Бердяев. Наука о религии и христианская апологетика. – ж. «Путь» – 1927 – № 6 – С. 50-51.
[54] Об этом автор достаточно подробно писал в своей работе «Тайна Беззакония» (примечание автора – А. М.). На русском языке упомянутое произведение Мацейны вышло в свет в 1999 г. в Санкт-Петербурге, в из-ве «Алетейя» (замечание переводчика – Т. М.).
[55] Г. Федотов. Православие и историческая критика – ж. «Путь» – 1932 – № 33 – С. 15. С. Булгаков. Православие – Характерно, что Восточная Церковь не высказала своего мнения ни по одному вопросу новой экзегетики (примечание автора – А. М.).
[56] С Булгаков. Философия имени – 1998 – С. 231.
[57] Вл. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви – в книге – «Мистическое богословие» – Киев– 1991 – С. 256.