Десять лет прошло после трагедии в Беслане. Есть мнение, что теракт устроили, чтобы вбить клин между осетинами и ингушами — в отношения, которые только начали налаживаться после 92-го года.
Я уверен, что такой задачи — вбивать клин — не было. Там все было проще. Это была акция боевиков, чистая разработка Шамиля Басаева. Он так же подло поступил и в Буденновске. Что они потребовали, когда захватили школу? Переговоров и вывода войск из Чечни. Тут все понятно. И то, что кто-то попытался использовать эту трагедию, чтобы раздуть осетино-ингушский конфликт, тоже понятно.
Когда мне говорят про участие в банде ингушей, я отвечаю, что там были и представители других народов. И то, что они зашли с территории Ингушетии, не свидетельство какой-то вины ингушского народа. У нас на границах не стоят ингуши с лопатами, у нас нет пограничной системы, это все одна территория Российской Федерации. И обвинять субъект в том, что отсюда пришли преступники,— абсурд, и для меня это неприемлемо.
До того как напасть на Беслан, эти же отморозки напали на Ингушетию, это было 22 июня 2004 года. Среди нападавших были представители разных национальностей, но никто здесь не сказал про участие какой-то конкретной национальности. Никому это в голову не пришло. Среди боевиков были, кстати, прибалты, русские — но какая разница, какой они национальности? Это террористы. Когда международные террористы напали на Дагестан, никто не говорил, какая национальность напала. Потому что подонки не могут замарать целый народ. Но кому-то из политиков захотелось оседлать этот национальный вопрос. И я очень благодарен Владимиру Владимировичу Путину, когда он пресек все эти разговоры.
А наша беда была в том, что нападение на Ингушетию в 2004 году масштабно не было показано. Да, у нас традиция — хоронить людей в тот же день, когда они умерли. И на другой день о них все забыли. Было убито 90 человек, все было парализовано, но почему-то об этом просто забыли. А надо было по каждому человеку говорить, показывать их лица, лица их детей.
Беслан — самая страшная трагедия не только в России — в мире. Здесь пострадали дети. Кто поднял руку на ребенка — вообще не человек. В этом и есть подлая сущность этих бандитов. Они целенаправленно шли на школу. Как запасной вариант у них была школа в станице Нестеровская в Ингушетии.
Но в результате этого теракта отношения между осетинами и ингушами стали очень напряженными.
Да, я не спорю, что есть ненависть у некоторых людей, и с ингушской, и с осетинской стороны. Исторически мы всегда жили мирно. А с 1944 года, после депортации, появились конфликтные точки. И здесь не вина ингушей или осетин, а вина политиков, которые создавали эту конфликтную ситуацию. Посмотрите на любой сегодняшний конфликт — он не сегодня нарисовался. Его рисовали давно, с прицелом на сегодняшние события. Но надо же жить дальше. Договариваться, искать общий язык. Сегодня без федерального центра мы это не сделаем. Да, надо помнить о трагедиях. Но обвинять народы нельзя. Это все результат ошибок политиков прошлых лет.
Пригородный район — тоже ошибка?
Пригородный район — это не ошибка, это преступление. Это заложенная бомба в отношениях между осетинами и ингушами. 92-й год — это не ошибка, это преступление. И признание этого события преступлением сблизит народы. И в этом нет никакого национализма, поверьте. Я сам из Пригородного района, мои родители там похоронены, я никогда не откажусь от этого места, от своей родины. В этом нет ничего плохого. Вопрос в другом. Мы же до 92-го года там жили. Я учился в Беслане в школе-интернате. Мы ни разу между собой даже не обсуждали вопрос, чей это район. Многие тогда из Назрани ездили во Владикавказ отдыхать, в кино, многие работали на заводах и фабриках. Свадьбы, похороны — все было вместе. Мы, парни, дрались, но не потому, что осетины и ингуши, а потому что «пэтэушники» и «интернатчики».
Да, сегодня это де-юре район Северной Осетии, и не надо здесь биться лбом в стену и кричать: «Отдайте мой район!» Надо людей вернуть в свои дома. Надо открывать совместные предприятия, бизнес, надо жить вместе.
А это происходит?
Да, люди возвращаются, открывается бизнес, у нас между Осетией и Ингушетией огромный товарооборот. Многие специалисты из Осетии работают здесь, а наши специалисты там работают. Процесс идет.
Сегодня необходимо выплатить компенсации всем пострадавшим — и осетинам, и ингушам. Вернуть беженцев в свои дома. Беженцам из Южной Осетии, которые живут сейчас в ингушских домах, дать землю и деньги, чтобы они строились, а ингушские дома освободили. В том, что ингуш не может забыть свой дом, нет ничего плохого, любой человек не забыл бы свой дом. Все это пройдет. Все наладится. Надо только нам всем этого хотеть.
Те ингуши, которые вернулись в Пригородный район Северной Осетии, живут нормально?
Хорошо живут, но есть проблемы с безработицей. Иногда возникают бытовые проблемы, которые кто-то пытается вывести на межнациональные, но это преодолимо.
А вот в поселке Новый не так давно была акция протеста, люди жгли покрышки от автомобилей, протестуя против задержания своих родственников. Приехали молодые люди из Ингушетии.
В поселке Новом была очень плохая работа органов правопорядка. Я бы даже сказал, что провокационная. Не потому, что хотели провокаций, а потому что сработали неэффективно, и этим воспользовались провокаторы. Правоохранительные органы приглашали к себе подозреваемых один раз, два, три — люди приезжали спокойно, не прятались. А когда их в очередной раз пригласили — их машину захватили, всех положили на землю, людей развели по разным углам, и они просто пропали. Родственники стали искать, обошли все кабинеты, но им ничего не сообщали. Никто не собирался там митинговать. А вот уже на фоне всего этого провокаторы начали поднимать волну.
Большинство ребят из Ингушетии, которые туда поехали, искренне хотели помочь семьям пропавших, найти людей. А провокаторы работали, направляли этот протест. И получился коллапс. Хорошо, что МВД Северной Осетии совместно с коллегами из Ингушетии отработали очень грамотно. И наш Совбез, и Совбез Северной Осетии все сделали правильно. В итоге тех, кого неправомерно задержали, отпустили. А двое сидят. К ним есть вопросы у следствия, пусть разбираются. Вопрос не в том, что кого-то задержали — если есть факты, улики, их надо расследовать. А в том, что надо все делать по закону.