Архимандрит Савва (Мажуко)
В августе 1990 года я впервые встретил настоящего архиерея. Газета «Гомельская правда» сообщила, что в наш город назначен епископ, тут же был напечатан портрет монаха из таинственной Троице-Сергиевой лавры. А через день я увидел этого монаха живьем во время службы в соборе. Что запомнилось? Необычное облачение, оглушительная суета архиерейской службы — нет, это меня не впечатлило и не растрогало. Из всего этого яркого богослужения в памяти остался лишь голос владыки Аристарха:
Умири нашу жизнь, Господи!
Это последнее прошение из молитвы на литии. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы священник говорил с таким чувством, целиком отдаваясь тому, что читает. Текст молитвы так волновал самого епископа, что это потрясение, кажется, передавалось каждому:
Умири нашу жизнь, Господи!
Помилуй нас и мир Твой,
и спаси души наша,
яко Благ и Человеколюбец!
Он говорил именно то, что думал. Он молился именно о том, что было на сердце.
В каждой проповеди владыка неизменно повторял: «Молитва и слезы!» — видимо, это были для него два самых главных слова в его духовной жизни. Так и умер он — на молитве перед любимыми иконками.
Постом владыка имел обыкновение приходить к нам в монастырь на братский молебен. Именно приходить: в пять утра уже стучал в ворота монастыря — шел пешком из архиерейского дома по беспечно спящему городу — самодельная сумка через плечо и грубая палка вместо архиерейского посоха.
Была своя традиция и для Рождественского поста: с наступлением дней предпразднства — за пять дней до Рождества — в церкви по вечерам начинают читать малое повечерие с особыми канонами, и вот эти каноны владыка старался не пропускать. Выходил в простой монашеской мантии и читал старинные трипеснцы таким голосом, что даже беспечный слушатель понимал, что здесь великое и подлинное богословие Рождества, живой опыт богомыслия о Боге Воплощенном.
После повечерия владыка не уходил, а оставался, чтобы послушать стихиры на утрени, и очень часто он сам эти стихиры канонаршил — это монастырская манера пения, когда хор повторяет строчки стихов вслед за солистом. У владыки Аристарха был красивый природный баритон, и он очень хорошо подходил под пение предрождественских стихир, которые пелись в эти дни не на обычный шестой глас, а на особый мотив — подобен «Ангельския»:
Ангельския пред’идите силы,
иже в Вифлееме уготовайте ясли!
Слово бо рождается,
мудрость происходит,
приемлет целование Церковь.
На радость Богородицы людие рцем:
благословен Пришедый Боже наш, слава Тебе!
И выбирались из келий старые монахи, и на двух палочках шли в церковь Божии старушечки — потому что, «если мы не услышим первых соловьев, мы опоздаем на все лето», а если мы не услышим предпраздственные стихиры, мы опоздаем на все Рождество!
Мы можем много говорить о том, что Рождественский пост есть время богомыслия и созерцания Христа, но именно эти тексты, которые обычно упускаются в суете предрождественских дней, есть настоящий образец такого богомыслия:
Предпразднуим, людие, Христово Рождество,
и вознесше ум к Вифлеему, вознесемся мыслию:
и усмотрим Деву душевными очесы,
идущую родити в вертепе всех Господа и Бога нашего.
Егоже Иосиф видев чудес величество, мняше человека зрети,
яко младенца пеленами повиваема,
поразумеваше же от вещей Бога быти Истиннаго,
подающаго душам нашим велию милость
(стихира на вечерни, 20 декабря).
«Вознесше ум к Вифлеему, вознесемся мыслию» — эта строчка несколько раз повторяется в течение богослужения этого дня как призыв и краткое описание того делания, которому были верны христиане древности.
Они смотрели и видели: «усмотрим Деву душевными очесы» — словно мысленно шли след в след за Пречистой Девой и Ее нареченным мужем Иосифом. Не сочувствие по поводу горьких лишений и сентиментальную взволнованность по поводу нищеты и отсутствия гостиницы переживали эти созерцатели, а смотрели на вечное, на незримое, удивлялись таинству Божьего милосердия к людям, потому что из любви к человеку Господь приходит в этот мир, становится навсегда его частью.
Только оказалось, что самих текстов крайне недостаточно, чтобы их поняли, оценили и усвоили. Нужен был вот такой смиренный лаврский монах — архиепископ Гомельский Аристарх, который бы дал этим древним стихам свой голос, свою молитву и свое изумление, и у меня до сих пор в ушах взволнованный баритон владыки-канонарха:
Приближается Христос,
звезда предозаряет:
небесное множество воинства приницает умных сил (стихира утрени 22 декабря).
Вот текст. Он напечатан на плотной бумаге. Книга в добротном переплете. Читаю: «Приближается Христос». И что? Красиво сказано. Писал поэт. Спасибо ему.
Но вот открываешь ты эту книгу накануне Рождества и слышишь голос человека, который понимает, что говорит, молитвенный опыт которого совпадает с прозрениями того, кто сотни лет назад написал эти строки, и душа переворачивается:
Приближается Христос!
Так и есть!
Аминь! — единственно уместный ответ!
Как хочется поделиться радостью этих чудесных песнопений! Христиане, причастные к этому «тайному знанию», особым образом готовятся к каждой из этих стихир, и я знаю людей, которые в предрождественские дни читают дома вместо вечерних и утренних молитв трипеснцы предпразднства, чтобы хотя бы немного приобщиться к этому удивительному образу созерцания чуда Рождения Бога.
Древние схимники и Божии старушки на двух палочках тянутся в храмы Божии, чтобы услышать волнительную стихиру «Вертепе, благоукрасися», которая поется несколько раз в Рождественском посту: и на праздник святого Николая, и в неделю отцов, и напоследок — в первый день предпразднства.
А потом — каждый вечер маленькие каноны на повечерии и красивейшие стихиры на утрени. И вдруг неожиданно в самый последний день предпразднства — канон на повечерии с ирмосами Великой Субботы — Вифлеем встречается с Голгофой, пророчества о судьбе Божественного Младенца звучат над самой колыбелью!
И, наконец, канун Рождества — Царские часы с чтением отрывков из ветхозаветных пророчеств, апостола и евангельских чтений — торжественно, с каждением храма и выносом Евангелия.
Царские часы плавно переходят в вечерню, и не у всех хватает терпения и навыка к длинным церковным службам, чтобы не пропустить чудесные стихиры этой части богослужения. Обычно хор торопливо поет эти стихиры, но их нельзя потерять, потому что, как учил нас паровозик из Ромашкова: «если мы не увидим первых ландышей, мы опоздаем на всю весну».
Предпоследняя стихира вечерни требует особого внимания:
Что Тебе принесем, Христе,
яко явился еси на земли, яко человек нас ради?
Каяждо бо от Тебе бывших тварей благодарение Тебе приносит:
ангели — пение,
небеса — звезду,
волсви — дары,
пастырие — чудо,
земля — вертеп,
пустыня — ясли,
мы же — Матерь Деву.
Иже прежде век Боже, помилуй нас!
Вся земля, весь космос — в жесте благодарности! Каждый несет свой подарок Новорожденному. А что же люди? Автор этих стихов не претендует даже на особый дар Младенцу Христу, он просто задает вопрос: а что мы вообще можем принести Христу в дар? В другой стихире предпразднства есть нравственное толкование даров волхвов:
Веру вместо злата,
любовь же яко смирну,
яко ливан — деяние принесем Зиждителю (стихира утрени 23 декабря).
Но автор стихиры «Что Тебе принесем, Христе» не дерзает даже на это: какая там у нас вера, где наша любовь, не говоря уже о поступках, которые не поворачивается язык назвать деяниями! Наше приношение — Чистая Дева — наш ходатай и наш дар!
А на малом входе, наконец, будут петь знаменитую стихиру инокини Кассии. Она исполняется на второй глас — это мотив стихиры «Видехом Свет Истинный», которую поют на каждой литургии, поэтому, если хорошо подготовиться, можно и стихиру инокини Кассии исполнить всем храмом:
Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста!
И Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися,
под единем царством мирским гради быша,
и во едино владычество Божества языцы вероваша.
Написашася людие повелением кесаревым,
написахомся, вернии, именем Божества — Тебе вочеловечшагося Бога нашего!
Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе!
Эти стихи — тоже памятник богомыслия, опыта размышления над Евангелием, мысли, обученной всегда обращаться в молитву. Вот — кесарь со своей переписью, а вот — Христос, который подарил Свое имя призванным и искупленным чадам! Мы не сами по себе — а дети Божии, и записаны Его именем во все самые важные книги!
И бесконечное чтение паремий и бескрайняя литургия святого Василия Великого!
Долго, величественно, красиво!
И древние схимники, и Божьи старушки, и архиерей с дорожной сумкой — все ждут явления Рождественской звезды.
Нет, мы не на небо смотрим, потому что в церкви все уже есть: в конце литургии торжественно выносят украшенную свечу и все вместе в первый раз в этом году поем тропарь и кондак Рождеству.
По-церковному это называется славление — всецерковное ликование о Христе Родившемся. И этот момент нельзя пропустить, и этот миг нельзя замолчать — каждый должен пропеть эти краткие молитвы, где бы вы в этот час не находились — единым сердцем, едиными устами, потому что, если мы пропустим славление, мы можем опоздать на целое Рождество!