У нас в семье — культ праздников. С большим хлебосольным столом. Шесть салатов, две горячие закуски, основное блюдо с гарниром да еще и сладкое, если у хозяйки силы останутся, да всего на сорок человек — это нормально. Хорошо, если хозяйке (то есть мне) помогает кто-нибудь из гостей. Но если не получается — тоже слава Богу.
Долгое время я внутренне бунтовала против этих безумных, как мне казалось, застолий. Почему мы не можем собраться маленькими компаниями по пять человек в течение недели, после работы в кофейне?! Ну да, это подороже выйдет, но зато тесным кругом. Посуду мыть не надо. Нет этих убитых у плиты суток. Пообщаемся. Ведь не ради еды же мы, в самом деле, собираемся.
С годами я стала понимать: именно потому, что мы встречаемся совсем не ради еды, хочется собрать за одним столом всех родных и близких, приготовить побольше и повкуснее, погнуть немножко спину на кухне… Взрослею, что ли? Или любимое религиоведение отозвалось, наконец, не только в голове, но и в сердце?
Читая лекции по религиоведению, я несколько раз говорю своим студентам: в традиционных культурах смысл трапезы никогда не ограничивался приемом пищи. Наполнить желудок можно, взяв с собой в поле воды или кваса да кусок хлеба — с запеченным мясом, если жили богато, вареным яйцом, если попроще, с луковицей, если совсем бедненько. Почему-то важно было собраться большой семьей — пусть бы и за горшком каши, каждый со своей ложкой, но вместе.
Фриц фон Уде, «Христос и крестьяне»
Самое главное Таинство Церкви, то самое Таинство, которое ее Церковью, то есть единым Телом Христовым, и делает — Господь нам дал в виде трапезы. Ведь мог же избрать любую другую форму. Мог предложить совместно попеть псалмы — и слова бы чудесным образом обращались в Его Тело. Мог Сам записать хотя бы несколько слов от Себя, чтобы они из поколения в поколение переписывались в каждой копии Евангелия, а вот эта преемственность делала бы всякого, приобщающегося к лично Им записанному слову, частью Его Тела.
Но Он собрал Своих учеников за скромным предпраздничным (или праздничным — есть разные богословские толкования) ужином. И установил Таинство Евхаристии. И ушел умирать.
Прошло не одно столетие, прежде чем тихая молитва над хлебом и вином приобрела привычную нам форму Литургии, но суть не изменилась — совместная трапеза во имя Христово соединяет нас с Ним, пребывающим в этот момент среди нас.
О чем думает хозяйка, «заботясь о многом», как ее духовная сестра Марфа? О том, что ей нужна помощь? О том, что она тут, как прислуга, «пашет», а все будет сметено со стола в один момент? О том, как бы вообще еды хватило на всех? О больной спине и слезящихся от лука глазах?
Самая благочестивая женщина на кухне рискует в какой-то момент впасть во всевозможные страсти, от слезливого уныния до скандального гнева.
Не избегала такого наваждения и я.
Пока не вспомнила о религиозном измерении застолья.
Милостью Божией (затасканное выражение, но иначе как «милостью Божией» я это назвать не могу) мне довелось близко и подолгу общаться с одной благочестивой без елейности компанией. Почти каждый вечер мы с молитвой садились за общий стол — человек пятнадцать. Говорили вовсе не только о «духовном» — нет, находилось место и для тостов, и для обсуждения книг, и для юмора, и даже для игр.
Каждый раз на этой дружеской трапезе у меня вертелась в голове какая-то трудно уловимая, но совершенно ясная и почти банальная мысль. А когда ее удалось, наконец, поймать, оказалось, что толком и произносить нечего — просто в этих встречах очевидным образом продолжалась совместная молитва. На этих обычных дружеских ужинах присутствовал Сам Христос.
Христос в Эммаусе, Жан Тассель, 17 в.
Глупостью, если не кощунством, было бы сравнение Евхаристии с посиделками. Но ведь Христос обещал, что будет пребывать среди собравшихся во имя Его, а искренняя, от всего сердца идущая совместная молитва как раз и придает такой характер любому собранию.
Вероятно, именно после этих встреч я задумалась о том, что хотела бы принимать Христа в своем доме. Видеть Его в ближних, которым можно послужить — пусть и такой малостью.
И тогда любая праздничная трапеза зазвучит эхом той самой, первой и главной Трапезы во имя Его, длящейся уже две тысячи лет…
Норман Роквелл, » Молитва перед трапезой», 1951