Некоторые мужчины даже не понимают, что оскорбляют женщину предложением немедленно отдаться. В их картине мира – она должна радоваться тому, что на нее обратил внимание такой превосходный самец.
«Селянка, хочешь большой, но чистой любви? Тогда приходи, как стемнеет, на сеновал!»
«Ровно в полночь.
– Что в полночь?
– Приходите к амбару, не пожалеете. Мне ухаживать некогда. Вы… привлекательны. Я… чертовски привлекателен. Чего зря время терять? В полночь. Жду.
– Как вы смеете!
– Смею, дорогая моя! Смею…»
Такой герой-любовник может прицепиться, как репей, где угодно и когда угодно – на улице, в институте, на работе, в поезде. Он считает, что это его неотъемлемое право: есть много и вкусно, ездить на самом быстром коне, жить в самом лучшем доме, хватать любую понравившуюся женщину. Это вечный тип — такой доживший до наших дней альфа-самец, медведь-всех-давишь, древний царь-завоеватель, министр-администратор.
Женщина как человек, а не объект его желания, до такой степени не существует для них, что они искренне не понимают: ачотакова? Я ж ее не бил, я ж ей любовь предлагал. Не случайно в первом примере селянке пришлось привести кузнеца Василья, а жене волшебника во втором – пообещать, что муж превратит чертовски привлекательного мужчину в крысу. Вот когда на горизонте в этой картине мира появляется мужчина, способный заступиться за женщину, тогда да, тогда эти чертовски привлекательные герои-любовники никнут и где-то растворяются.
Мне, к сожалению, самой в молодости приходилось прибегать к такой защите и просить приятеля: «Скажи ему, что ты мой муж, пусть отвяжется» — потому что слов альфа-самцы не слышат, а физический перевес не на моей стороне. И потом приходилось сообщать: мой муж – волшебник, он превратит вас в крысу.
Еще в девятнадцатом веке женщина должна была быть при мужчине. Ее оскорбленную честь защищал муж, отец или брат. Женщина без мужчины – вдова, сирота, безмужняя старая дева – это было самое незащищенное существо.
Двадцатый век позволил женщине обходиться без сопровождающего ее мужчины. Она уже может выходить на улицу одна, ужинать в кафе, работать и учиться, не опасаясь, что ее в кафе, на работе или учебе будут хватать чужие руки. Женщина без мужчины уже не считается по умолчанию законной добычей. Когда в обществе появляются действующие механизмы остановить этого медведя-всех-давишь, становится спокойнее и безопаснее всем – не только на работе в Госдуме, но и на дороге (как показывает история штрафов депутата Слуцкого, на дороге он тоже ведет себя как этот медведь).
Уже приходится слышать, что бойкот Госдумы – это спланированная кампания по западным образцам. На самом деле, мне кажется, тут работает совсем другой механизм: когда кто-то, кому всегда было страшно говорить о неприятном и постыдном, обнаруживать свою уязвимость перед чужими людьми (это всегда небезопасно, всегда находится весельчак, готовый немедленно ударить по обнаруженной уязвимости) – то другие молчавшие понимают, что у них есть поддержка, что они не одни со своим стыдом и ужасом.
Разумеется, возникнут и перекосы – как это уже случилось с валом постыднейших дел о педофилии, когда обвинение в ней оказывается идеальным способом свести счеты с оппонентом, разрушив его жизнь до основания. Маятник общественного мнения качается то в одну сторону, то в другую, помогая обществу выработать правила безопасного существования в нем (это, правда, нисколько не поможет тем, кого сбило с ног движением маятника). Но случай Слуцкого – не такой.
Нормально, что женщина – независимо от того, есть у нее мужчина, который будет ее защищать или нет, — обретает право на защиту своего личного пространства и что это функцию готово взять на себя общество.
Нормально, что редакции СМИ требуют от органа государственной власти обеспечить их сотрудникам нормальные условия работы и гарантировать их безопасность.
Ненормально, что орган государственной власти реагирует на всю эту историю вопросом «ачотакова» и аннулированием аккредитаций. Так ведут себя медведи-всех-давишь, а не люди в человеческом обществе.