Привязали к лавке, надели на голову мешок. Почему в российских тюрьмах пытают людей
«Один из ста случаев пыток доходит до следствия»
— Какие решения проблемы пыток были предложены на совещании в Минюсте? И какие из них, на ваш взгляд, реально ввести в практику в ближайшие годы?
— Наметилось несколько шагов, например, было предложено ужесточить наказание для сотрудников УФСИН по нескольким статьям. Я же говорила, что жестокость наказания в данном случае не так важна, как его неотвратимость. Сейчас лишь один из ста случаев пыток доходит до следствия, а если дело попадает в суд, то обвиняемые обычно получают условные сроки. Почти все фигуранты громких дел по пыткам либо ушли от ответственности, либо получили условные сроки, а этим никого не напугаешь.
Мы, правозащитники, также предложили сделать так, чтобы дела о пытках расследовали только на уровне центрального аппарата Следственного комитета, потому что в регионах следователи зачастую стараются сократить число жертв. Это мы видим на примере Иркутской области: там региональный СК в деле о пытках в Ангарске из 100 потенциальных потерпевших оставил только 16 и до сих пор нет ни одного обвиняемого. Желательно, чтобы такие дела расследовал специальный отдел в центральном аппарате СК.
Еще мы просим, чтобы записи с 200 тысяч видеокамер в российских колониях не просто хранили, а просматривали.
Чтобы разработали систему, которая будет автоматически анализировать видео и сообщать, если на нем есть крики или что-то подобное.
Также мы просим, чтобы помощники начальников УФСИН по соблюдению прав человека подчинялись не региональным начальникам, а центральному аппарату УФСИН напрямую. Сейчас помощник по соблюдению прав зависим, и даже если он находит нарушения, то зачастую пытается решить или замять это на уровне региона.
Пытки в саратовской тюремной больнице происходили в том числе из-за того, что был слабый государственный и общественный контроль. Государственный надзор представляет прокурор, который не замечал пыток или делал вид, что не замечал, общественный — ОНК.
Мы просим, чтобы в ОНК не попадали бывшие сотрудники колоний. В саратовской ОНК есть бывший начальник одной из колоний. Осужденные ему дают определенные негативные характеристики, которые я называть сейчас не буду. Понятно, что у таких людей может произойти профдеформация и они априори будут видеть в заключенных второсортных нарушителей режима.
Это основные наши предложения. Для их воплощения нужно внести изменения в различные законы: реформировать работу СК, принять закон о пытках. Хочется верить, что это быстро произойдет, но как будет — не знаю.
— Есть ли проблемы с другими бывшими силовиками в ОНК?
— Конечно, с ними есть проблемы. Я считаю, что люди, работавшие в правоохранительной системе, в принципе не должны идти в ОНК. Рассказывают мне про удивительные случаи, когда человек узнал, что из себя система представляет, и решил стать общественным наблюдателем, но я не очень в такое верю.
Не представляю, чтобы бывшие следователи и чекисты вдруг воспылали милосердием и любовью к общественному контролю.
Хотя из бывших прокуроров получаются хорошие наблюдатели. Они ведь, по идее, государственные правозащитники, надзирающие за законностью, и в ОНК они этим же занимаются.
«У заключенного три футболки, а должно быть две»
— В фейсбуке вы пишете про отсутствие наказания для сотрудников прокуратуры, не увидевших издевательств в саратовской ОКБ-1. Сталкивались ли вы с подобными случаями в своей правозащитной деятельности?
— По сути, так почти всегда и происходит. Хорошо сработала прокуратура в Ярославле, когда стало известно о пытках в ФКУ ИК-1. Восьмерых сотрудников ярославской прокуратуры тогда уволили, еще несколько получили дисциплинарные взыскания. То есть ведомство взяло на себя ответственность, объявило публично, что его сотрудники виноваты. Хотя там и близко не было такого ужаса, как в саратовской тюремной больнице, прокуратура извинилась. А здесь мы не видим от прокуратуры ни извинений, ни объяснений, почему в тюремной больнице стали возможны пытки.
— В этом же посте вы пишете о том, что случившееся в саратовской тюремной больнице выявило ряд проблем. Можете их перечислить?
— Это проблемы с общественным и государственным контролем. Не только с ОНК, но и с институтом уполномоченных по правам человека. Кстати, еще одна поправка, которую мы предложили — дать возможность проверять колонии не только уполномоченным, но и их помощникам. Потому что уполномоченный получает жалобы по разным направлениям, его не хватает на всех, не хватает времени регулярно объезжать все колонии в регионе.
Еще одна проблема — с расследованием дела. Следственный комитет еще в начале года возбудил уголовные дела по нарушениям в саратовской ОКБ-1, но следствие тянулось почти год.
И одна из самых страшных — проблема с «активом» в колониях. Ситуация, когда администрация колонии передоверяет свои функции и власть «активистам» из числа заключенных, должна прекратиться.
— Было ли в вашей практике такое, что прокурор по надзору выявлял нарушения прав заключенных?
— Конечно, нарушения они постоянно выявляют, не будем лукавить. Но в последнее время они часто находят такие нарушения, выявление которых наносит вред и сотрудникам, и заключенным. Например, приходит прокурор и говорит: «У заключенного три футболки, а по правилам должно быть две. Одну футболку заберите!» И про сотрудников напишет, что они нарушили и недосмотрели. А может, этому заключенному крайне важно иметь три футболки или два полотенца, хотя по закону полотенце положено одно?
Вот нам жаловались, что на кроватях спать невозможно, потому что матрасы слишком тонкие. У некоторых заключенных на спинах даже решетка отпечатывалась! Они подкладывали под эти тонкие матрасы газеты и журналы, но пришел прокурор и возмутился, потребовал убрать. Мешали ему эти газеты и журналы, что ли, приносили какой-то вред обществу? Может, это и нарушение формально, но оно считается таковым от несовершенства законодательства, и точно не нужно за такое корить.
«Попасть на всю жизнь в список мучителей»
— Вам известно о том, как идет расследование о пытках в ОКБ-1?
— Задержанных нет ни среди сотрудников, ни среди мучителей. Расследование идет, и после резонанса, наверное, будет идти более активно. После публикации видео с издевательствами некоторые заключенные не побоялись рассказать, что они тоже стали жертвами пыток. В итоге число пострадавших выросло, УФСИН ведет служебную проверку.
Недавно стало известно, что заключенные уже жаловались на пытки в прошлом году и СК даже проводил разбирательство.
Но следователей смутило, что один из рассказавших о сексуальном насилии прошел судмедэкспертизу и эксперты сделали заключение, что насилия не было. И вот теперь встает вопрос, что это был за эксперт и не покрывал ли он кого-то из сотрудников больницы.
Сами сотрудники ОКБ-1 не насиловали, они попустительствовали и покровительствовали, все это делают «активисты». Поэтому сотрудников как бы и не за что задерживать, хотя нужно, конечно, возбуждать дела по злоупотреблениям и халатности.
— Насколько серьезно закон о пытках, который сейчас обсуждают снова, может изменить ситуацию? Почему его до сих пор не приняли?
— Во-первых, мы вместе с этим законом признаем, что у нас в стране есть пытки, что силовики пытают. И это уже совсем другая история — когда людей будут привлекать не просто за превышение должностных полномочий, а за пытки. Представляете, какое будет пятно в биографии у привлеченных по этой статье? Я думаю, такие люди будут понимать, насколько стыдно это будет им самим, их родственникам и детям. Это как попасть на всю жизнь в список мучителей.
Во-вторых, вместе с этим законом мы получим статистику о том, сколько у нас сотрудников осуждены за пытки, а не просто за превышение полномочий.
Думаю, закон до сих пор не принят как раз потому, что его не хотят принять силовики.
У нас, к сожалению, очень много пыток происходит на стадии задержания, когда человек на три дня пропадает, его везут в лес и наматывают ему куда-нибудь провода с током. Те люди, которые этим грешат, не хотят, чтобы закон о пытках существовал.
«Верзила должен был целый день рисовать солнышко»
— Зачем вообще заключенных пытают?
— Причин несколько. Первая — потому что существует «актив». «Актив» зачастую состоит из людей, которые пытали и убивали на воле, за что и получили огромные сроки. Странно было бы думать, что эти люди, оказавшись в неволе и получив власть, не будут продолжать издеваться над такими же, как они.
Вторая причина — вымогательства: те, кто хочет избежать пыток, должны платить деньги.
Третья — выбивание показаний и явок с повинной. Бывает, что за решеткой некоторые раскаиваются и рассказывают о других своих преступлениях, это нормально. Но у нас были истории, когда человек писал явку с повинной и признавался в убийствах, отсидев восемь лет из десятилетнего срока. Сразу понятно, что с ним что-то сделали. Не верю, что это добросердечное раскаяние, с такими случаями нужно как минимум разбираться.
Четвертая причина — борьба с нарушителями режима, которых надо «ломать». Но «ломать» не всегда подразумевает пытки: у нас есть колонии, где с отрицательными элементами работают. Их изолируют, заставляют смотреть патриотические фильмы и слушать патриотические песни, но никто им палки не засовывает никуда. В саратовской ОКБ-1 работу с «отрицалами» передоверили «активу», который ломает в прямом смысле слова: бьет, пытает.
— Удавалось ли вам добиться того, чтобы исполнители и заказчики пыток были наказаны?
— Кроме ярославской колонии была страшная история в Копейске, где в 2012 году заключенные подняли бунт против пыток. Но я считаю, что там сотрудники ушли от наказания, отделались смешными условными сроками. Не помню, чтобы мучители получили серьезно.
Недавно вынесли приговор полицейским, которые пытали мать троих детей, причем без повода. Она была свидетельницей по делу об убийстве, полицейские ее допрашивали.
В какой-то момент у сотрудников переклинило: они привязали женщину к лавке, надели мешок на голову и били.
Их осудили на три года, но три года за такое — это слишком мало. Надо давать лет по десять, чтобы неповадно было.
Вообще, нужны какие-то программы для работы с агрессией, я в этом вижу единственный выход. В одной из европейских тюрем я увидела бандита, который всю жизнь качался, грабил, убивал и ничего другого не делал. Агрессивный такой. Суд ему назначил курсы по борьбе со злостью: этот верзила должен был целый день рисовать солнышко, небо, слушать что-то про птичек, писать и читать сказки детям.
Люди от этого меняются, даже те, кто изначально настроен против курсов. Сами сотрудники говорят, что программа имеет накопительный эффект. Видимо, когда ты целый год слушаешь добрые сказки и рисуешь солнышко, что-то у тебя в голове меняется и ты уже не будешь бить другого человека битой. По крайней мере, задумаешься, прежде чем это сделать. Вот нам такие курсы тоже нужны, и срочно.
Фото: из личного архива Евы Меркачевой