Вот о чем точно не стоит спорить, так это о том, хорош этот праздник или плох.
Мое отечество не страдает от избытка любви, и лишний раз отпраздновать что-нибудь с нею связанное – не помешает.
И вот что я вам скажу: «когда на носу у вас очки, а в сердце – осень», вы понимаете очень ясно одну незамысловатую вещь: любовь бывает разной. И прекрасна она почти всегда.
Вот, например.
О прекрасной даме
Ах эти настоящие женщины…
Платье в безыскусных горохах, нежный завиток у виска, победный взгляд – чуть вбок, чуть сверху…
Не прошла – промелькнула. Не улыбнулась – усмехнулась. И неторопливо так, в пустоту: «Я очень люблю малину. Но спелую и без червячков. Это так трудно – найти без червячков! Я сама не справлюсь!»
Потрясенный безукоризненной формулировкой, он срывается с места и ломится в малинник, как медведь, и приносит, и млеет от того, что она съедает ягодку с его ладони.
И он ходит за ней следом, и приносит малину, и забытую кофточку, и несет за ней сумочку…
Он влюблен. Она – снисходительна.
Как настоящий мужчина, он боится сделать решительный шаг, и к его маме идет она.
Она безукоризненно причесана, на ней новые туфельки, она готовилась к встрече.
– Анна Петровна, – говорит она решительно, с нежным дамским нажимом, – вы не расстраивайтесь, но это решено, Миша будет жить с нами, мы уезжаем в Москву вместе.
Далее следует драма.
Там, где есть такие, как она, – с нежным завитком – драмы не избежать.
Ее сажают в машину и увозят. Она оскорблена, но глаза ее сухи. ТАКИЕ не плачут. Разве что – нарочно.
Он стоит, вцепившись в дачную калитку, и ревет в голос, повторяя одно и то же: «Я не поехал! Я с ней не поехал!»
Он плачет долго. Не меньше получаса. Потом мама уводит его есть полдник и читать книжку.
***
Или вот, например.
О меньших братьях
Не знаю, какой именно это терьер, но с виду – этакая коричневая тумбочка, состоящая из мускулов, башка здоровенная, глазки маленькие и морда как у акулы. Словом, караул.
Мы встречаемся возле лифта, и путей к отступлению у меня нет. Из всех собак я боюсь только йорков, но тут даже меня как-то пронимает. Видимо, я заметно подбираюсь, потому что хозяйка страшилища подтягивает поводок и отдает приказ «к ноге».
– Стой, Кайзер! Все тебя боятся, никто не любит, никто не погладит…
Это не мне, это шепотом Кайзеру.
Останавливаюсь. Спрашиваю зверя:
– Ты хорошая собаченька?
Хвост чудовища вздрагивает и начинает неуверенное движение слева направо. На жуткой ряхе написано: «Это вы, тетенька, меня собаченькой назвали?»
– Он не кусается! Правда! – говорит хозяйка.
– Ты сладенький песик? – уточняю я.
Хвост лупит псину по бокам. «Я – песик!!! – написано на акульей морде. – Я сладенький!!!»
– Можно погладить?
– Конечно! Не бойтесь!!!
Я протягиваю руку к песьей башке, и тут «собаченька» вскакивает на задние лапы, кладет руки мне на грудь и целует меня во все лицо сразу.
– Кайзер, прекрати! – кричит хозяйка.
– Ты ж моя заинька! – воплю я.
– Да!!! Я заинька! – подтверждает собака, – именно я! Именно заинька!
В лифте мы с хозяйкой Кайзера говорим о любви.
Все четыре этажа…
Фото: Imgur
***
Или, например, о детях
Особое, тихое удовольствие – выйти из дому за минуту до половины восьмого, чтоб увидеть, как гасят поутру фонари и мир из лимонно-желтого становится жемчужно-сиреневым.
Есть какая-то меланхолия высшей пробы в этой смене освещения – словно некто оформил декорации специально к твоему не-торжественному, неуклюжему и нелепому появлению на сцене.
И проходишь мимо восхитительных снежных кулис, и выходишь на авансцену, к погасшим софитам и разошедшейся публике.
И сказать тебе нечего, да и не ждут от тебя ничего… Постоял, да и иди себе на автобусную остановку…
Там, на остановке, спит под лавкой в тихом углу лохматая собака, две старушки привычно ругают погоду и цены, молоденькая мама тащит за шарф ребенка лет четырех, и чем-то вроде детства пахнет от мокрой шерстяной перчатки…
– Не жри снег, идиот! – кричит мама.
Краснощекий «идиот» смотрит лукаво и нежно, прячет за спину кулачки и боком подбирается к собаке. По лицу видно, что у него полно интереснейших планов, и если повезет обмануть мамину бдительность, то новую порцию снега удастся съесть прямо с апатичной песьей морды.
Она права, нельзя есть этот снег. Это совсем не тот снег моего детства сорокалетней уже давности, который так здорово было обсасывать с варежки… Это ядовитый, грязный снег, но я почему-то болею за «идиота».
Его мама увлеченно болтает по телефону, и собака уже совсем близко, и я тихо говорю:
– Не советую.
Ребенок замирает и смотрит на меня. На собаку. На меня. На собаку. Наконец задает вопрос:
– Она кусается?
– Еще бы. Если бы ты спал в углу на остановке со снегом на носу, а тебя внезапно разбудил бы человек в синем комбинезоне, ты бы тоже кусался.
– Какой человек? – спрашивает ребенок.
Это хороший вопрос. Резонный.
– Приличный человек в синем комбинезоне и красной шапке с помпоном.
– Это я, – зачарованно говорит ребенок.
– Это ты, – подтверждаю я.
– Что ты там делаешь?! – кричит опомнившаяся мама. – Куда ты лезешь, кретин?! Автобус идет, а он лезет!
В автобусе мы сидим рядом. Мама продолжает ругать непутевого сына, а тот поглядывает на меня хитро. А потом, дождавшись паузы, говорит:
– А вот я никогда не плачу…
Они выходят остановкой раньше, у детского сада, и я машу им из окна, но они меня не видят сквозь запотевшее стекло.
***
Или – о стариках
Пожалуй, о них я не буду говорить долго, а просто покажу вам фотографию, которую я сделала на пляже в Тель-Авиве. У моря.
До сих пор я не видела лучшего изображения Любви…
Фото: Татьяна Краснова
…Или вот – о Главном. О Боге
Если мы говорим о любви – как не говорить о Нем…
Католический храм святого Людовика. Зима. Детская месса.
Это значит, что первые ряды заняты детьми примерно от четырех до десяти лет. Сзади сидят родители и обычные прихожане.
Молодой священник читает проповедь. Точнее, беседует с паствой.
Паства бузит, болтает ногами, толкается, но в целом – слушает. Речь идет о мытарях, фарисеях и прочих сложных материях.
Священнику надо выяснить главное:
– Как вы думаете, Бог вас любит?
В аудитории волнение. Это важный вопрос. Тут, конечно, хотелось бы определенности.
– Если я себя хорошо веду, то любит, – встает серьезная взрослая девочка лет восьми.
– А если ты ведешь себя плохо? – интересуется падре.
– Тогда, наверное, нет, – вздыхает девочка.
– Любит, – отвечает некто в большом шарфе со второй лавки справа, – но Он сердится.
– Он не сердится, – поправляет некто в розовом комбинезоне, – Он огорчается.
С передней лавки тянется напряженная рука. Человек лет четырех ерзает от нетерпения.
– Ну, скажи, как ты думаешь, любит тебя Бог? – спрашивает священник.
– Да, Он меня просто обожает! – вопит карапуз. – Я Его любимец!
На секунду весь храм замирает.
Кажется, все взрослые про себя шепчут одно и то же: «Дай Господь тебе прожить всю жизнь с этим знанием!»
Фото: 123rf
Дай Бог и нам всем того же.
Влюбляйтесь почаще.
В этом прекрасном мире есть столько поводов и объектов…