Мне, как практикующему психологу, очень приятно, что в Церкви перестали относиться к психологии как к непонятному и опасному предмету, очень похожему на эзотерические манипуляции. Кроме того, как психолог, работающий, в основном, с верующими людьми, могу смело утверждать, что воцерковленные люди сталкиваются с проблемами, решить которые могут только психологи, понимающие специфику работы с такого рода клиентами и работающие вместе со священниками.
О том, что психологическая помощь нужна и православным семьям, сказал в своём вступительном слове председатель психологической секции, Митрополит Хабаровский и Приамурский Игнатий, глава Приамурской митрополии, ректор Хабаровской Духовной семинарии, кандидат психологических наук:
Митрополит Хабаровский и Приамурский Игнатий
– Проблем в православных семьях не меньше, чем в прочих. Более того, они бывают глубже и гораздо серьёзнее. Из святоотеческого наследия и пастырского опыта мы знаем о том, какую духовную помощь мы можем и должны оказывать чадам Церкви. Но дело в том, что святые отцы и дореволюционные пастыри имели дело с непрерывным опытом передачи православия на уровне семьи и школы из поколения в поколения. Человек с рождения и до смерти находился в атмосфере православия, он прекрасно понимал и усваивал этот опыт, он был ему знаком и понятен.
Сейчас мы сталкиваемся с тем, что искренне верующие люди утратили эту непрерывность церковного и духовного опыта, становясь воцерковлёнными в первом поколении. Увы, такие люди в полной мере православными, конечно, ещё не стали.
Душевного компонента в нас не меньше, чем духовного, а в данном случае его даже больше, так что современному православному нужна не только духовная, но и душевная, психологическая помощь. Ведь часто мы советуем духовные, аскетические упражнения семье, но далеко не всегда они могут поистине помочь.
Верующие уходят из жизни легче, чем атеисты
Первым свой доклад представил Андрей Владимирович Гнездилов, врач-психотерапевт, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания), основоположник российской сказкотерапии, изобретатель ряда новых методов арт-терапии.
Именно про арт-терапию, или психологическую помощь при помощи игровых и творческих методов при работе с терминальными больными шла речь в выступлении.
– Духовная помощь для пациентов хосписа оказывается самой важной, потому что на пороге смерти человек задумывается о смысле и ценности жизни, и если он понимает и смысл своего ухода, то ему становится легче. Мы сталкиваемся с тем, что верующие люди уходят из жизни проще, чем атеисты, и эти две модели очень сильно контрастируют между собой.
Надо заметить, что онкологическое заболевание приходит не только к человеку, но и ко всей его семье. Когда человек стоит на границе перехода из этой жизни в жизнь вечную, ему очень важно, чтоб рядом с ним были его близкие люди. Но дело в том, что и близким приходится отпускать человека, дать разрешение ему уйти.
Андрей Владимирович Гнездилов
Я сама переживала нечто похожее, когда уходил мой дедушка. Было видно, что он угасает, погружаясь в забытье, отключаясь от мира, что постепенно душа уходит, и речь идёт о нескольких днях жизни. Духовник дедушки, медик по образованию, сказал нам, что сейчас нам, его близким (а особенно, конечно, бабушке), надо отпустить его, найти в себе силы и завершить все те незавершённости, которые вертятся в голове и мешают ему идти навстречу жизни вечной.
Человек – часть семейной системы и до последнего момента, даже неосознанно, помогает семейной системе решать накопленные внутри неё проблемы, делая её более здоровой. У смертного одра вся правда открывается особенно остро, и смерть близкого нередко становится переломным моментом во взаимоотношениях между родственниками.
– Когда ставят диагноз «рак», человек сталкивается с собственным ужасом. Ему казалось, что у него ещё столько сил, столько возможностей, столько планов, а он вынужден уходить. Ситуация кажется несправедливой, а смерть – безумием: зачем же он тогда родился, жил, создавал семью, работал? Но если открыться этому процессу, то человек понимает, что он окружён гигантским разумом. А если разумна жизнь, то разумна и смерть.
Даже философы древности подчёркивали важность последних дней жизни. Гераклид говорил: «Человек в смертную ночь свет зажигает себе сам; и не мертв он, потушив очи, но жив; но соприкасается он с мертвым – дремля, бодрствуя – соприкасается с дремлющим».
Мы не можем продлить количество человеческой жизни, но можем изменить её качество. А какая жизнь качественная? Жизнь сознательная, когда смысл жизни придает смысл смерти. Это очень важный момент, и в этом смысле вспоминаются слова Христа в Гефсиманском саду, когда он говорит, обращаясь к ученикам: «Побудьте со мной». И вот, собственно говоря, духовная модель хосписа в том-то и заключается, что бы человек побыл с Богом, побыл с самыми лучшими чувствами своих близких перед переходом в иной мир.
Елена Валентиновна Шиманская, психолог и психотерапевт Санкт-Петербургского хосписа №1, провела мастер-класс, во время которого познакомила присутствующих с теми арт-терапевтическими методами, которые помогают пациентам хосписа пережить ужас при встрече со смертью, переработать очень сложный эмоциональный опыт от столкновения с неизбежностью и выйти за пределы собственного ужаса.
Желающие могли сами соприкоснуться с миром арт-терапии и прочувствовать на себе действие методик, среди которых особое внимание заслужили куклотерапия, сказкотерапия и музыкотерапия.
Признаться, во время мастер-класса я сильно внутренне напряглась, потому что для людей, не знакомых с законами психологии, происходящее в зале кажется шаманством. Как можно, например, просто нарядившись в японское кимоно с журавлями и включив соответствующую музыку отрешиться от усталости, почувствовать умиротворение и спокойствие?
Вот и одна из присутствующих на семинаре задала вопрос митрополиту Игнатию о допустимости работы подобных методов. Прежде чем ответить на поставленный вопрос, владыка предложил устроить своеобразную дискуссию, пригласив из зала желающих озвучить свои мысли о том, не становится ли арт-терапия своеобразной наркотизацией, препятствующей встрече человека с Богом. Конечно, для человека верующего кажется естественным, что перед смертью хочется исповедаться, помолиться, причаститься…
Митрополит Игнатий попросил дать ответ на этот вопрос трёх мирян (при чём одного мужчину, одну женщину и одного из выступавших далее специалистов), а также двух священнослужителей. Вот какие мнения прозвучали из зала:
Ирина Владимировна Герцева, преподаватель, в прошлом медицинская сестра, работавшая в детской реанимации:
– Моя личная позиция заключается в том, что облегчать страдания человека психологически и медикаментозно необходимо. Да, я знаю случаи, когда люди делали это при помощи молитвы, но это был осознанный выбор взрослого человека.
Когда мы помогаем человеку справиться с его болью, мы проявляем свою любовь и становимся проводником любви Божественной. Любовь – это то, что ведёт человека к Богу.
Алексей, студент Высшей Школы Психологии:
– У меня есть очень сложный, но важный опыт. В течение десяти лет я употреблял наркотики. Многие говорили мне, чтобы я бросил, но сделать это было нелегко. Мой отец молился за меня, пришёл к вере, через него я пару раз даже попадал на соборование, хоть и в полубессознательном состоянии. Тогда я очень сильно страдал, до обращения к терапевтам было далеко. Но благодать действовала всё равно. Меня исцеляла любовь ближних. Страдание не привело к Богу, а вот любовь ближних – да.
Александр Александрович Мелик-Пашаев, доктор психологических наук, заведующий лабораторией психологических проблем художественного развития Психологического института РАО:
– Тот, кто сознательно идёт к Богу, может принимать то, что ему ниспослано, в том числе и страдания. Но мы не можем требовать такой осознанности от всех, тем более от детей. Мы не можем увести человека от Бога, если он к Нему не шёл. Терминальные больные – это люди страдающие и замученные, и если человек уходит из жизни не в отчаянии, не в раздражении, а в любви, то тем самым он уже становится ближе к Богу, чем был до этого.
Священник Махачкалинской епархии:
– Когда я учился в духовной семинарии, то вместе с другими студентами посещал краевой геронтологический центр. Признаюсь, многие из нас ходили туда формально, без должного желания помочь старикам. Некоторые, правда, искренне пытались наладить отношения с кем-то, к кому испытывали искреннее расположение, но механизмы помощи и способы взаимодействия были совершенно неясными. Но даже такого внимания было достаточно людям, которые оказались никому не нужны и стояли на пороге собственной смерти.
Методы работы, представленные на семинаре, не исключают и духовной работы, исповеди и причастия для тех, кто действительно в них заинтересован. Если бы мы ставили человека перед выбором, то, конечно, мы могли бы говорить о наркотизации. Здесь же мы видим методы облегчения страданий.
Священник Георгий:
– Если человек не стоит на пути встречи с Богом, то наша задача – помочь ему в облегчении страданий и проявить любовь, любовь от Бога. Душа это чувствует и участвует, ощущая важность происходящего.
В завершении дискуссии своё мнение выразил и митрополит Игнатий, подводя итог всему вышесказанному:
– Мы сейчас говорили о случаях, которые происходили не с монахами, не со священниками, не с глубоко верующими людьми, потому что такие люди, умирая, прекрасно понимают, что с ними происходит, куда они идут и Кто их там встречает. Мы говорим о помощи, оказывающейся людям неверующим вовсе или верующим номинально. Когда человек, умирая, сталкивается с этим ужасом, с чёрной дырой, в которую, как ему кажется, он сейчас погружается, Господь закрыт от больного его болью и страданиями.
Подобные методы помогают этому барьеру убраться, и тогда Господь имеет возможность прикоснуться к человеческой душе. Конечно, никто не даёт стопроцентной гарантии, что эта встреча состоится. Но в больнице есть священник, который может уже сделать свою часть, духовную.
Человек по природе своей творец, и этим он уподобляется Творцу
О развитии творческих способностей у детей и их особой важности в профилактике психологических проблем рассказал Александр Александрович Мелик-Пашаев, доктор психологических наук, заведующий лабораторией психологических проблем художественного развития Психологического института РАО, главный редактор журнала «Искусство в школе», лауреат Премии правительства в области образования, член Союза художников РФ:
– Когда мы говорим о художественном творчестве, то возникают два вопроса: всем ли оно нужно и все ли имеют соответствующие способности. Там, где с детьми действительно занимаются, результат оказывается практически стопроцентным, а это значит, что каждый может развить в себе не только способности рационально мыслить и различать добро и зло, но и способность создавать художественные образы. Это общечеловеческая способность, и в нормальных условиях она развивается у всех.
Человек по природе своей творец, и этим он уподобляется Творцу, который не только создал человека из глины, но и вдохнул в него свой творческий дух. Наша образовательная ситуация не просто не поощряет самовыражение человека, она его даже блокирует. И когда ребёнок растёт в невозможности реализовать вовне то, что прорастает в нём самом и требует выхода, то это мучительно.
Один педиатр говорил, что ребёнок, растущий без творчества, испытывает мучительную тягучесть бессмысленного времени, бессмысленности своего существования в мире. Если никому не требуется проявления внутренней энергии его души, то им он сам будто никому не нужен.
Великое множество психических отклонений, психосоматических заболеваний различных перекосов в личностном развитии и всяких форм нарушений социального развития и девиантного поведения в корне своём имеет тот факт, что не был востребован и выпущен наружу тот источник творчества, который хочет быть обнаружен и выражен.
Александр Александрович Мелик-Пашаев
Был поднят и вопрос религиозного творчества в контексте религиозного воспитания, когда занятие искусством воспринимается ещё одним из способов погрузить ребёнка в атмосферу благочестия: нарисовать или разыграть сценку духовного содержания, связанную с Евангельскими событиями.
По мнению Александра Александровича, такой подход сильно сужает творческий потенциал ребёнка. Более того, по его мнению, детям вообще не за чем рисовать иконы и подобные им сюжеты. При этом действительное богопознание у детей происходит через переживание природы, мира флоры и фауны.
Так, в одной из воскресных школ детям было предложено по мотивам первой главы книги Бытия делать мозаику для трапезной под наблюдением опытного мастера. Во-первых, это прекрасный сюжет, а во-вторых, от него была явная и очевидная польза, что очень мотивировало юных творцов.
– Вряд ли какой взрослый мог настолько трепетно передать восторг от сотворения мира, и, профессионально выражаясь, у кого ещё могла быть такая богатая кладка.
Фрагменты панно про сотворение мира
«Пока есть семья – я живу»
Термин «созависимые отношения» уже прочно вошёл в лексикон современного человека. О том, что это такое и как они формируются, рассказала в своём докладе Ольга Иосифовна Троицкая, семейный психолог, дипломированный семейный системный терапевт, телесно-ориентированный терапевт. Сертифицированный международный тренер по образовательной кинесиологии.
С точки зрения семейной системной терапии единица работы психолога – это вся семейная система. Если меняется один человек, то за ним меняются и все остальные. Главной задачей семейной системы становится принцип выживания. А нередко выживание в нашей психике связано со стабильностью и неизменностью.
– И особенно остро вопрос выживания стоит перед детьми. Потому что когда в семье рождается маленький беспомощный человек, он рождается с неким знанием, которое можно сформулировать так: «Пока есть семья – я живу». Поэтому, в частности, мы наблюдаем, как дети в ситуации развода родителей всеми силами пытаются родителей сплотить. Естественно, чаще всего это достигается через демонстрацию проблемного поведения.
Ольга Иосифовна Троицкая
Хочу отметить, что ситуация, когда в верующих семьях дети вдруг начинают буквально «слетать с катушек» – тоже симптом семейной системы, который направлен на то, чтобы родители приняли мысль о том, что в их семье всё не так «благостно» и «елейно», как хотелось бы. Нередко в Церковь приходят люди, нуждающиеся в поддержке, в чём-то инфантильные, и свою семейную жизнь они начинают строить по книгам (поскольку живых примеров православной семьи опытно не встречали). И в таких семьях, где родители сами хотят получить пятёрку, дети начинают бунтовать, противясь той слабости или искусственности, которые демонстрируют их родители.
Созависимые отношения строятся на страхе и тревоге, где каждому важно победить в споре, а не возрасти в любви. Конечно, люди ведут себя подобным образом совсем не потому, что они плохие. Часто они просто не умеют иначе и не замечают, что их поведение патологично. В основе отношений в такой семье лежит манипулятивное поведение, когда существуют два мнения: моё и неправильное.
Всякий раз, когда мы лишаем наших близких возможности выбирать (а делаем мы это именно потому, что наш страх за будущее диктует свои условия, мы хотим всё контролировать, забывая о том, что Господь создал каждого человека свободным), мы перестаём быть живыми, чувствующими, любящими, сострадающими, наши действия становятся жёсткими и жестокими. Зато каждый знает, как себя вести. Алкоголик пьёт, жена алкоголика его «спасает», один из детей чаще всего становится умным, взрослым, пробивным отличником, надеждой и опорой семьи, второй уходит в болезнь или становится своеобразным шутом… Таких ролей несколько, и они вечно повторяются, как заевшая пластинка, не давая людям столкнуться со своим подлинным «я».
– В созависимой семье существуют несколько основных ролей поведения, и если родственники перестают играть свои роли вокруг зависимого человека, подчинять ему и его зависимость всю свою жизнь, всячески спасать его, то перед ним появляется выбор: или уйти с головой в свою зависимость и погибнуть или бросить. Ему возвращают его ответственность за себя.
Родители, даже самые трудные родители, могут меняться
В завершении секции своим опытом в докладе «Трудные родители: почему наши представления о воспитании так трудно реализовать» поделилась Екатерина Бурмистрова, семейный психолог, специалист по психологическому развитию детей раннего возраста, член Общества семейных консультантов и психотерапевтов, консультант Клуба многодетных семей «Рождество», мама десятерых детей.
Семейные психологи считают, что любая сложность ребёнка, не достигшего семилетнего возраста – это сложность семейной системы. Как в такой ситуации родителям не отчаиваться, но и не перегружать себя лишней ответственностью, которая в результате всё равно приводит к стрессам и проблемам?
– Более, чем в 95% случааях, молодые родители сталкиваются с тем, что их реальное, каждодневное поведение сильно расходится с тем, что они считают правильным воспитанием. Это парадокс, ведь большинство современных родителей – это люди ответственные, мотивированные, всерьез относятся к обязанностям родительским. Штудируют книжки, слушают лекции, и к моменту появления ребенка у них есть много представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо.
И вот рождается малыш. Редкой семье удается даже до года соблюсти то, что они считают правильным. Очень часто родители сталкиваются со своей реакцией на детское поведение, абсолютно не соответствующей собственным представлениям.
В основе таких реакций, о которых будущие мамы и папы часто думают: «Я никогда так со своими детьми не поступлю» кроме уже известного всем отсутствия личного опыта взросления в нормальной атмосфере любви и приятия относится тот факт, что любые близкие отношения амбивалентны, то есть имеют двойную природу: очень сильная любовь может сочетаться с интенсивными отрицательными чувствами, среди которых злость, гнев, обида и беспомощность.
– Если мы хорошо выспались, у нас ничего не болит, нет систематической перегрузки, вообще нам хорошо, мы можем в большинстве случаев выполнять то, что считаем правильным. Как только срабатывает один из серьезных системных или личных стрессоров, начинают выскакивать совсем другие стороны нашего поведения. Дело в том, что человеку в статусе родителя, крайне сложно под нагрузкой проявлять то, чему он не был обучен в семье своего происхождения.
Что же делать в ситуациях, когда «хотели как лучше, а получилось как всегда»? Екатерина Бурмистрова выделяет следующие методы помощи родителям. Во-первых, необходимо признать существование проблемы и начать наблюдать за собой, когда и в каких обстоятельствах транслируется то поведение, которое мы сами считаем неприемлемым. Лучше всего вести дневник, записывая дату, время и ситуацию, в которой мы сделали что-то совершенно не то. Анализ таких записей помогает понять, какие трудности нас выбивают, и попытаться предупредить их.
– Родители, даже самые трудные родители, могут меняться. Если человеку действительно не подходит повышать голос, шипеть на собственного ребенка, он может путем систематических наблюдений за собой если не убрать совсем, то значительно снизить количество такого поведения. Но для этого сначала нужно признать, что оно есть, что это не случайность. Вот эта технология страуса делает родителей более уязвимым к новым вспышкам гнева.
Во-вторых, надо вспомнить, в каких ситуациях мы усвоили такое поведение и попытаться понять, почему мы копируем наших родителей или воспитателей.
– Но даже вспомнив того, кто научил нас так кричать, не надо обвинять этого человека. Часто возникает обвиняющее отношение к мамам, бабушкам, педагогам. Если отношение будет обвинительным, оно вас не отпустит. Надо понять и простить этого человека. У нас ведь есть большие отличия от того ребенка, который слышал этот крик. И мы гораздо лучше можем понять, почему же мама, бабушка, папа так кричали. Мы теперь гораздо ближе к ним, наш нынешний опыт позволяет понять, что это было не по злой воле, не потому, что они хотели причинить зло. Надо попытаться вспомнить таким объясняющим, прощающим образом.
Большую часть сундука с наследством эмоциональным удается оставить и не нести с собой дальше. А дети очень здорово реагируют на то, как меняются родители. Дети видят попытки мамы и папы остановиться, не раздражаться, они берут это себе и копируют. И можно слышать из детской: остановись, подыши, побегай вокруг стола, это помогает.
Если же мы все-таки пытаемся работать, что-то с этим делать, меняться, но нет однозначного прогресса – это нормально, это жизнь.