Завтраки для детей и бабушка с печкой. Зачем продовольственный банк спасает продукты от уничтожения

Улыбаются, за все благодарят, ничего не просят

– Хоть как-то своих подопечных представляете, с ними общаетесь?

– Недавно аудиторы Счетной палаты озвучили расходы пенсионеров. Выходило, что из пенсии в 14 000 рублей (с учетом обязательных расходов на лекарства и оплату коммунальных услуг) у пенсионера на покупку продуктов остается не более 200 рублей в день. На деле средняя пенсия отличается в зависимости от региона, а минимальная составляет 8846 рублей в месяц. Иными словами, расчет аудиторов какой-то уж очень оптимистический. Перед глазами другая реальность. Регулярно мы проводим выезды, чтобы увидеть тех, кому оказываем помощь.

В Торжке познакомилась с бабушкой. Ей нет восьмидесяти. Была бы старше, получала бы доплату к пенсии в 5000 рублей. Живет в большом старом доме на две семьи, одна. Когда-то у нее был газ, его отрезали. Она поставила русскую печь, с одной стороны еду готовишь, с другой комнату отапливаешь. Роза Никитична отгородила в своей части дома каморку и там ютится. 

Пустующая часть заросла плесенью, смотреть страшно, войти нельзя. Деньги в основном тратит на дрова и лекарства. Наша помощь позволяет ей копейку на дрова откладывать. И это я еще не сказала, что она совершенно ничего не просит, всем в жизни довольна. Какой-то особой породы старушка. Я таких много в деревнях встречала: улыбаются, за все благодарят, ничего не просят.

Пятьдесят процентов товаров, которые мы распределяем – молочная продукция. Недавно к нам обратилась семья подопечных из Людиново в Калужской области, которые благодарили за помощь: «Если б не вы, дети еще не скоро попробовали бы йогурты».

– Люди из деревни, да еще из Калужской области, никогда не пробовали молока?

– Людиново – город. Будь они из деревни, худо-бедно попробовали бы. Но и в деревнях мало кто занимается сельским хозяйством. По нынешним временам содержать крупный и мелкий рогатый скот накладно. Деревни, по которым я езжу, стоят заброшенными. Молодежь предпочитает перебираться в города и что-то отправлять старикам, которые доживают свой век.

– В Москве сейчас даже беременные женщины, не говоря о многодетных и малоимущих, получают молоко. В регионах не так?

– Ситуация в Москве довольно приличная. Поэтому мы стараемся обеспечивать продуктами людей в регионах, причем как можно дальше от столицы. Знаем множество малоимущих многодетных семей, которые вообще никуда не идут, не встают на учеты в органы соцзащиты, никакой помощи ни от кого не получают, льготами не пользуются. В регионах, например, мы кормим детей завтраками до школы. 

Существуют исследования, что отсутствие завтрака перед учебой влияет на когнитивные способности ребенка в течение дня. Детям, которые не завтракают, сложнее сконцентрироваться, быть усидчивым. Как известно, не во всех областях России в школах есть бесплатные завтраки для малоимущих и многодетных, как в Москве. Если у администрации есть возможность, то их кормят, нет – расходы ложатся на плечи родителей.

Понятно, не все родители могут дать детям с собой еду на перекус, еще меньше тех, кто может за это заплатить. В регионах ищем детей из таких семей, кормим их по утрам хлопьями с молоком, сладким чаем с печеньем, чтобы хоть какая-то энергетическая подпитка на день у них была. Школьные завтраки – один из проектов нашего продовольственного фонда.

Каждый делится тем, что имеет

– Как можно помочь нуждающимся через банк продовольствия, что это такое вообще?

– Подобные банки – огромные организации, которые оказывают продовольственную и непродовольственную помощь, параллельно решая некоторые экологические проблемы. Банк забирает излишки выпускаемой продукции у крупных предприятий и перераспределяет среди тех, кто не может себе позволить лишний пакет молока.

Системе банков еды (foodbank) в Америке больше пятидесяти лет. Их там двести штук. Каждый ребенок знает, если кому-то нечего есть, если возникла проблема с продуктами, как было в прошлом году, когда случилось наводнение в Хьюстоне, надо идти в продовольственный банк. Это анклав, в котором решают насущную проблему. В Америке донорами банков еды являются разные предприятия – от производителей кормов для животных до компаний по пошиву одежды. Каждый делится тем, что имеет, чтобы утративший покупательную способность человек мог пережить тяжелый период своей жизни.

Основателем первого «банка еды» был Джон Ванхенгель в 1967 году. Бизнесмен увидел женщину, копавшуюся в помойке. Спросил, что делает, и та ответила, что в помойке много хороших продуктов. Так как у нее нет возможности купить еду, она вдова, приходится искать на помойке и кормить семью. Ванхенгель убедил бакалейщика жертвовать излишки продукции вдове, а не отправлять на свалку. Сам же создал «банк еды», в который продукты стали поступать от производителей, розничных магазинов, фермеров и перераспределяться через благотворительные учреждения и церковь.

Банки еды существуют по всему миру, но источники получения продуктов у всех разные. В Европе продукты поставляют в основном крупные магазины. Там можно прийти в банк еды и получить продуктовый набор. В Америке необходимо предоставить документ о статусе. Нуждающиеся там вносятся в специальную базу.

– А где связь с экологией? 

– У всех на слуху скандалы с разрастающимися по всей стране помойками. Можно много рассуждать, почему так происходит. На практике каждый делает максимум, чтобы свалок становилось в России больше. Сколько бы президент ни предлагал построить мусороперерабатывающих заводов, учитывая нашу культуру потребления и отсутствие системы раздельного сбора мусора, их все равно не хватит.

Мы будем выбрасывать килограммы продуктов, которые начали портиться в холодильнике, потому что мы купили их больше, чем следовало. У нас нет привычки ходить в магазины со списками.

Мы покупаем все, что видит глаз и потянет кошелек. А производители будут продолжать ежегодно уничтожать сотни тысяч тонн товаров, которые не удалось реализовать, хотя эти товары вполне можно спасти от утилизации и раздать нуждающимся.

Если мусорный контейнер не попадает в поле зрения – он будто исчезает в небытии. Но нет, его везут на свалку. Треть производимого в мире отправляется в утиль и наносит экологический вред.

Константин Лобода, мы работали с ним вместе в одном коммерческом банке, в 2012 году решил создать банк еды в России. На первых порах полностью финансировал деятельность. Постепенно удалось подключить крупных производителей, которые на постоянной основе передают не проданные по какой-то причине продукты. Продовольственный банк выполняет задачу по распределению и рациональному использованию товаров, решая и экологическую проблему. Мы много ездим по стране. Ежегодно бываем в хьюстонском продовольственном банке, набираемся опыта, пытаемся повторить его в наших условиях.

Жертвовать в России невыгодно  

– Компании жертвуют продукты в ваш банк, все так просто?

– Если бы! Любое товарное пожертвование в России, с точки зрения налогового законодательства, делать невыгодно, в отличие от стран Европы и США. Компания, которая что-либо производит или продает (как ритейл-сети), передавая продукты в продовольственный банк, тут же попадает на налог, который может достигать 40%. Передача товаров никак не может быть оформлена в России. Даже безвозмездная передача – это реализация, а значит, нужно платить налог с «продажи». В нашей стране любой компании, тем более магазину, выгоднее отправить на свалку лишнее, чем кому-то подарить. Представьте, товар стоит 100 рублей. При утилизации свои расходы компания уменьшает на 40%, при безвозмездной передаче не уменьшает вообще.

К счастью, существуют крупные производители, для которых корпоративная социальная ответственность и цели устойчивого развития не пустой звук. Они понимают, что должны делать вещи, которые с финансовой точки зрения могут быть невыгодны, но принесут пользу обществу и окружающей среде.

– И много таких социально ответственных компаний?  

– Большинство наших доноров – иностранные компании. Есть несколько российских производителей, но в целом отечественные производители не доросли до такого уровня. Если изменится налоговое законодательство, которое уравняет товарное пожертвование и утилизацию, то есть плохие продукты будут идти на свалку, а хорошие на благотворительность, тогда высвободится еще 30-40% товаров, которые мы сможем получить как фонд.

– Сколько людей в нашей стране нуждаются в продуктовой помощи?

– По данным Росстата за 2017 год в России двадцать два миллиона живет за порогом бедности, то есть имеют доход ниже прожиточного минимума (меньше 8000 рублей в месяц). Число нуждающихся растет.

Непосредственно с людьми мы не работаем. Сотрудничаем с крупными предприятиями, спасая товары от утилизации, и с благотворительными фондами, которые ищут тех, кому помощь необходима. Здесь мы полностью доверяем партнерам.

Покрываем весь Центральный федеральный округ (ЦФО), несколько отдаленных регионов, например, Владивосток. Всего – 54 региона по стране. Складов своих у нас нет. В этом уникальность по сравнению с европейскими продовольственными банками. Никогда не знаешь, где понадобится склад, да и содержание дорого обходится.

Компании жертвуют продукты нам, мы заказываем машины, которые едут во Владимир, Воронеж, Рязань. Предупреждаем партнерские организации об объеме помощи и отправке машин, которые нужно встретить. В тот же день, как горяченькие пирожки, помощь раздают с машин. Такая сложная профессиональная логистика.

У нас есть ограничения – 500 км от пункта вывоза. Так как все крупные предприятия сосредоточены вокруг Москвы, площадь охвата напоминает круг, прочерченный вокруг столицы. Пытаемся добавлять партнеров, которые могли бы стать донорами на Урале, например. Но это довольно сложно.

Очень хотим увеличивать региональное покрытие, но все упирается в объемы, которые нам выделяют. Сейчас с нами работает уже 200 благотворительных фондов. Единожды подключив такой фонд к нашему банку, стараемся не отключать от помощи.

Производитель знает, сколько молока вам нужно 

– Со стороны кажется – ничего сложного в том, чтобы договориться с донором, а от него отправить помощь нуждающемуся, разве нет?

– Если не знать, что у компаний-доноров есть требования к перевозчикам, которые заезжают к ним на склад, и даже к водителям, то да, может показаться. Например, у водителей должна быть спецодежда, включающая ботфорты выше колен. С машинами сложнее. Не каждую допустят на погрузочный склад, в тарантайке молоко не вывезешь, товар может превратиться в некондиционный. Наша задача – передавать подопечным продукты в товарном виде, пригодном к употреблению. У компаний есть репутационные риски.

Доноры всегда передают продукцию на определенных условиях. У них есть требования даже по объему в килограммах и типу продукции на человека. Каждый производитель имеет расчеты, в каком количестве молочной продукции в месяц может нуждаться человек. Делается это, чтобы нуждающиеся не начинали, если получают продуктов много, их продавать. Мы пытаемся следить за этим. У нас работают волонтеры. Обзванивают организации, отслеживают, как, кому, в каком объеме передали помощь. Если организация раздает помощь не должным образом, вообще не раздает, мы ее отключаем от нашего банка.

Например, компания Pepsico (Вимм-Билль-Данн, Фрито Лей), с которой мы сотрудничаем с 2012 года, выбирает банк продовольствия в силу высокого профессионализма и выстроенной эффективной технологии, благодаря чему мы имеем возможность оказывать продовольственную помощь по всей России. Также ежегодно Фонд проходит обязательный аудит у одной из компаний, входящих в большую четверку аудиторов, благодаря чему наши доноры могут быть уверены во всех процессах. Чем более качественно и точно мы выполняем свою работу, тем больше доверия к нам и больше объем помощи.

У Фонда продовольствия «Русь», а мы четвертый фонд в России по объему оказываемой помощи, всего две статьи расходов: зарплаты (нас всего 17 человек) и логистика. Мы раздаем товаров на миллиард двести тысяч в год при том, что бюджет фонда от 20 до 40 миллионов максимум.

Если бы в 2012 году я услышала себя сегодняшнюю с фразой «У нас нет проблемы выйти на организацию», просто посмеялась бы. Чтобы выйти на товарного донора и распределять ежегодно шесть тысяч тонн продовольствия, нами проделана огромная работа. Мы делали выборки по пищевым и непищевым производителям, звонили, писали письма, обивали пороги, шли от крупного бизнеса, который только и может позволить себе такую деятельность. Это только кажется, что зайти в большие транснациональные компании просто. Это невероятно сложно! Нас безостановочно контролируют, добавляя с каждым годом все новые и новые требования. Подключают к новым системам, например, «Меркурию», которая ведет учет по всей цепочке от поставщика всех компонентов до производства продукции и конечного адресата. А нам приходится выстраивать систему, которая бесперебойно функционирует. Так что все просто, если бы не было так сложно.

– Где гарантия, что пожертвованная продукция не просрочена, как появляются эти излишки?

– Компания запустила производство йогуртов со вкусом груши. Менеджеры рассчитали, что этим дождливым летом грушевый йогурт пойдет на ура. Конвейер запущен, до конца осени его не остановить. Но экономика процесса такова, что производитель будет производить больше, чем надо, так как не может рассчитать покупательский интерес. Но настроение у населения не грушевое. Склад заполняется йогуртами со страшной скоростью. Куда деть? Либо на утилизацию, что проще и дешевле, либо, если ты социально ответственный бизнесмен, пожертвовать ради экологии. Так что продукты нам поставляют свежие.

В прошлом году был скандал с одним рыболовецким предприятием, которое выловило слишком много рыбы. Без подробностей, но излишки свежезамороженной рыбы пожертвовали нам. Такие дорогостоящие пожертвования крайне редки, но бывают.

Вообще, мы сами выезжаем в пункты и проверяем качество пожертвований, как и то, в каком виде оно раздается. У нас есть практика «тайного волонтера», который приходит на пункты раздачи, в том числе проверяет, не заставляют ли нуждающихся что-то делать взамен.

– Такое бывает?

– Бывают мероприятия, в которых требуются участники. Перед выборами, например, некоторые организации просили людей проголосовать за определенного кандидата. Как фонд мы придерживаемся нейтральной позиции, считаем, что никого нельзя принуждать к чему-либо за еду, поэтому просто пресекаем такие попытки и отключаем от помощи на определенный срок.

За помощью идут в храм

– Что за организации раздают вашу помощь?

– Самые разные НКО, центры социального обеспечения и приходы Русской Православной Церкви. Все они внесены в нашу базу данных для контроля и отчетности. 

– Как в вашем списке появились храмы?

– Мы любим смотреть на опыт иностранных коллег. Зачем изобретать велосипед. Когда возникла идея с народными обедами (это набор круп и масел), мы увидели, как их фасуют в хьюстонском фудбанке, поняли, что нам нужно искать помещение. Исконно в России за помощью люди шли в храмы. К тому же в приходах есть ресурсы – помещение для фасовки продуктов за большим столом, ну и волонтеры. Обратились в Синодальный отдел по социальному служению к владыке Пантелеимону. Вскоре открыли первый цех по фасовке при Марфо-Мариинской обители. Когда начали сотрудничать с KFC (у них проходит акция, они собирают десять рублей или кратную сумму на народные обеды), число обедов удалось увеличить вдвое. Благодаря владыке вышли в регионы – Новосибирск, Екатеринбург, где тоже открыли цеха.

В Сергиевом Посаде у нас большой цех, там не только фасуют, но и готовят обеды и раздают бездомным. Волонтеры там замечательные, вечно песни поют. Однажды приезжаю, а там стоят такие антуражные огромные бородатые мужики в татуировках и кожаных штанах – «Ночные волки». Случайно про цех узнали и стали помогать. Спрашивают: «Чего не возите обеды?» Отвечаю: «Транспорта нет к бабушкам возить». «Так у нас есть». С тех пор стали на мотоциклах по бабушкам обеды развозить. 

Отец спрашивает: зачем тебе это? Я нашла ответ

– Вы четвертый по размеру оказываемой помощи фонд, но вас мало кто знает, почему? Не обидно?

– Потому что мы в середине цепочки. Конечный получатель помощи видит фонд «Ромашка» или приход РПЦ, не подозревая, чьим потом и кровью добыты эти продукты. Конечно, мы не фонд, который собрал и помог на лечение конкретному ребенку, пусть наша помощь и адресная. Все-таки друг друга мы не видим. Только тогда, наверное, когда проводим акцию «Корзина доброты». Это марафоны, во время которых волонтеры собирают в магазинах продукты, которые жертвуют покупатели. Или когда занялись фудшерингом с кафе «Прайм». Каждый день в одиннадцать часов вечера проезжаем по четырем кафе, собираем продукты, тут же формируем наборы, в этот же момент раздаем. У сети кафе есть желание расширяться, но провести по документам это довольно сложно.

Мы пытаемся продумать стратегическую миссию в регионах и сделать свои собственные пункты выдачи Фонда продовольствия «Русь», чтобы люди понимали, как работают банки еды, зачем, главное, как люди могут участвовать в помощи. Нам далеко до стран, в которых волонтеры транснациональных корпораций или добровольцы целыми семьями проводят выходные за фасовкой народных обедов по ланч-боксам, у плиты, у «корзин доброты». Это часть жизни европейцев и американцев. Там люди, видя короба для банка еды, жертвуют, потому что либо работали как волонтеры, либо были получателями помощи. Они доверяют и жертвуют. У нас, надеюсь, все еще впереди. В течение нескольких лет постараемся продемонстрировать всю эту механику в работе. Делаем все возможное, чтобы увеличить уровень доверия к нам.

– У любого из нас есть внутренняя мотивация заниматься тем, чем занимаешься. У вас какая? 

– Есть вещи, которые происходят помимо нас. Но я никогда не хотела заниматься благотворительностью. Я окончила юрфак МГИМО. Но пару лет назад поймала себя на том, что родным постоянно шлю фотографии несчастных людей, с которыми встречаюсь в деревнях, маленьких городах. Отец спрашивает: зачем тебе это все? Я нашла ответ.

Не хочу заниматься благотворительностью самой по себе, мне не нравится идея горящих сердец и малых дел. По природе я человек системный, мне нравится заниматься масштабными проектами, которые способны менять мир.

– Да вы идеалистка.

– Я? Да. Я десять раз могла поменять место работы, но как пришла в 2012 году, так и остаюсь в Фонде, потому что проект меня подкупил. При должном подходе и поддержке государства мы можем решать глобальные вещи. 

– Откуда у вас такая уверенность?

– Приезжаю в Америку и погружаюсь в другой мир. Вижу, как скоординированно работают части единого механизма. Государство и общество объединяются, что дает ощутимый результат. Я готова вкладываться в развитие части такого механизма, чтобы проблемы (будь то продовольственная безопасность или экология) начали решаться системно и в России.

Согласитесь, есть здесь отличие от помощи дедушке, у которого мобильный телефон сломался. Да, можно ему новый купить, но в системе проблем это решение ничего не изменит. Я хочу быть причастна к созданию механизмов, которые решают проблемы, как делают это фонды, которые отстаивают право детей на обезболивание, бесплатные медикаменты, ИВЛ, операции. Есть моменты, когда ничего не можешь изменить, а я могу и меняю. Передо мной вся страна, ресурсы, мне интересно, у меня получается. Мне не жалко жертвовать временем, бессонными ночами, потому что я вижу, что это не бездонный колодец. При должном усилии и усердии мы меняем мир вокруг себя, потому что меняемся сами. Для меня это то, что дает энергию и силу. Мне кажется, Фонд продовольствия «Русь» способен изменить мир.

– Как же выгорание?

– Когда ты идешь, как горящая душа, твоя душа выгорает. Помимо желания помогать, должна быть возможность делать это. Когда ты не можешь позволить себе купить лекарства собственному ребенку, странно бросаться помогать другим. Уверена, в социальном секторе не нужные горящие души. Там нужны люди, которые понимают, что это их призвание, готовы расти профессионально, прикладывают усилия к тому, чтобы развиваться самим и своим сотрудникам. 

Увы, к социальному сектору в России странное отношение – будто это последние люди в стране, причем непрофессиональные. Во всем мире благотворительными фондами руководят топ-менеджеры. И это не случайно, ведь они призваны решать системные проблемы в государстве.