Преподобный Андрей Рублев, память которого чтит сегодня Церковь, был пре-подобным по преимуществу. Его преподобие было в его сотворчестве Богу, в продолжении видимого раскрытия тайн Божьего домостроительства, Божьего замысла о мире. Сама канонизация Андрея — явление некоего поворота в жизни Церкви. Это совсем не значит, что до него не было святых иконописцев: свидетельство тому — пришедший первым на ум Алипий Печерский († 1114). Суть не в этом. Канонизация Рублева спустя пятьсот с лишним лет — признание богословия иконописца, его дара выражать церковный догмат средствами живописи.
Преп. Андрей на рубеже XIV—XV вв. не только достойно принял пальмовую ветвь — плод расцвета византийской иконы времен Палеологов — через своего друга и учителя Феофана Грека, не только развил задатки домонгольской русской, по преимуществу «романской» иконы, но сделал решительный шаг и открыл новый путь, превышающий даже задачи, выраженные в оросе Седьмого Вселенского Собора (в том, что икона должна «соответствовать евангельской проповеди» и служить к «уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова»). Через икону Рублев стал богословствовать. Никто ни до него, ни после не говорил таким чистым языком веры.
Трудно говорить об иконе Святой Троицы преподобного Андрея, ибо о ней сказано так много, что порой думается, что добавить уже нечего. Но это неверно.
Россия, как всем хорошо известно, приняла христианство позднее большинства европейских стран. Тринитарные споры давно отшумели, соборные дискуссии Византийской империи, в которые вовлекались толпы народа, даже воспоминанием своим не достигали ушей народна северной Московии. Православные догматы были даны, но их нужно было усвоить, принять, сделать своими.
Вопреки некоторым «розовым» представлениям о прошлом, с грустью нужно признать, что лесные просторы не оглашались словом, а деревянные амвоны знали только единичных проповедников, таких как митрополит Иларион да Кирилл Туровский. Еще менее развито было письменное слово. Греческая каллиграфия, превращенная Кириллом, Учителем славян, в славянский шрифт, еще далеко не была усвоена. Было мало писателей, еще меньше читателей. Наверное, потому исихазм стал родным для России, что и говорить-то толком еще не научились. Все известное наследие Древней Руси до XIV в. умещается в небольшой книжице, которую даже томом назвать затруднительно.
Тем не менее уже был митрополит Алексий, по-гречески «умевший» и переводивший Священное Писание на российский лад, и преподобный Сергий, жизнью своей раскрывавший свое сердечное знание о Живоначальной Троице. Вот почему Андрей Рублев открывает русское возрождение, русское «кваттроченто», не только красотой почти античной формы, но и глубокой «умной» проповедью — «умозрением в красках».
Икона Святой Троицы воистину открывает новые горизонты богословия, превосходящие даже скупость догматических определений, скованных апофатикой. Что мы знаем о свойствах Лиц Святой Троицы из догматического учения Церкви? — только границы — и это верно; остальное дается верой и интуицией: рождение, исхождение, нерожденность — все и ничего, много и очень мало. Что мы знаем о Троичном Единстве? — только исповедание: Единосущие и Нераздельность.
То, что нам раскрывает Андрей Рублев, тоже не может быть высказано, но может быть почерпнуто образно. Этот образ Троичной жизни Великого Совета Пресвятой Троицы вокруг жертвенной чаши взят и воспринят (и претворен затем) у преподобного Сергия Радонежского. Смутный намек на это есть в житии преп. Никона — ученика Сергиева.
Этим предположением не следует пренебрегать. Сергий — носитель веры — предпочитал дело, а не слово. Рублев — восприемник откровения учителя Российского — предпочел слову — образ. И этот образ точнее богословской форму-лировки. Как сказал прот. А. Шмеман, рублевская Троица есть «откровение, явление и видение Единства как самой Божественной жизни, как Сущего».
К сожалению, у преподобного Андрея не было достойных продолжателей. Даже первые русские богословы-толкователи икон не способны были оценить этого откровения. Икона Троичного единства опять вернулась к литературному сюжету Библии: явлению трех странников в ангельском обличии, а споры XVI и XVII вв. будут о том, кто же из них — образ Христа, и писать ли нимбы крещаты у всех или у Единого…
Но есть надежда, ибо Троица заново обрела жизнь только в 1918 г., а Рублев признан святым иконописцем в 1988 г. За это время Троица стала главной иконой христианского мира. Она невидимо собирает распадшееся тело Церкви. Она сама, как некогда явленные иконы, ушла бродить по свету, возвещая о Церковном Единстве, ибо являет собой Единосущие и Единство. Икону эту можно встретить даже в протестантских храмах Запада, ибо перед ней бессильны иконоборческие доводы. Она не изображает Бога и не отображает Его, она от образа возводит к Первообразу, от типа к Архетипу — Творцу всех.
Вот почему мы славим творца иконы Святой Троицы, обозначая тем самым свое собственное церковное предназначение — единство церковное, подобное единству Трех.