Проповеди. Игумен Савва

Неделя о самарянке
Ин 4:7–38

Только Евангелие от Иоанна сообщает о беседе Господа с самарянкой. Святой Иоанн даёт точное описание времени и места этой необычной встречи: шесть часов, то есть полдень; город Сихарь в Самарии; древний колодец Иакова. Какая-то женщина идёт за водой и находит у колодца усталого нищего — Евангелист подчёркивает это: Христос сидел у колодца, утрудившись от пути (Ин 4:6). И вдруг этот странник просит у самарянки напиться. Она удивлена: иудеи не общаются с “нечистыми” самарянами. А Христос продолжает её удивлять и говорит о каком-то даре Божием, и что она даже не догадывается, с Кем говорит, и что ей самой впору бы просить у Него воды живой. И женщина думает: странник может быть полезен? Поможет начерпать воды из глубокого колодца? Но — откуда же у тебя вода живая? Неужели ты больше отца нашего Иакова? (Ин 4:11–12). — А странник поправляет: вода, которую Он даст, непростая: пьющий её навсегда перестанет жаждать и сам станет, как поток, как источник, утоляющий жаждущих. — Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать (Ин 4:15). Значит, польза всё-таки есть от этого усталого иудея, но польза магическая: он может дать волшебной всеутоляющей воды. Мы видим, что собеседники говорят одни и те же слова и как будто бы об одном и том же, но совсем о разных вещах. Они встретились лицом к лицу раньше, чем встретились их речи и мысли. И вот Христос постепенно открывается этой женщине, открывается в Своей прозорливости: у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе (Ин 4:18). Значит, перед ней пророк, которому открыта вся её жизнь. Значит, Он может сказать, как правильно служить Богу, может разрешить этот вечный спор иудеев и самарян. И Христос снова удивляет женщину, показывая ей, что Он больше, чем кажется, и наконец прямо говорит, что Он Мессия.

Заметим, как постепенно открывается Христос самарянке, как не сразу она узнаёт в Нём Бога. Кого она видит вначале? Нищего, усталого странника, иудея, убогого настолько, что он вынужден просить воды у женщины-самарянки. Потом ей видится маг, стран­ствующий волшебник, который может дать ей какую-то чудесную воду. Затем — пророк, ведающий тайны её жизни. И наконец — Мессия — Тот Самый, Которого ждали столько веков — вот Он стоит перед нею, и она, простая грешная женщина, первой увидела Его.

Этот рассказ полон глубоких богословских смыслов. И много написано и сказано о тайне воды живой и о поклонении Богу в духе и истине, и ещё много поколений христиан будет вчитываться в этот текст, всматриваться в глубину его откровений. Но для нас здесь на поверхности отчётливо виден путь узнавания Христа, путь, который проходит почти каждый христианин, приобщаясь тайне Спасителя.

Мы идём ко Христу разными путями. Горе, скорби, насилие греха, беспокойные вопросы ведут нас к Нему. Может, Он исцелит, управит, даст ответы, поможет близким и родным? И сперва мы, как и самарянка, видим в Нём необычного, но полезного странника: может, хоть воду поможет достать. Или чудотворца, который лечит как-то странно, но эффективно. Он открывается нам и как пророк, и мы ждём от Него ответов на жгучие насущные вопросы: о вере, о политике, о миссии нашей страны в мировой истории. И как не сразу, Господи, Ты открываешься нам, как мы слепы бываем, когда пытаемся куда-то Тебя пристроить, найти Тебе место в нашей жизни, забывая, что Ты и есть Жизнь и Тобой нельзя пользоваться.

Когда-то пророк Моисей честно и безжалостно поставил нам, ленивым и лукавым рабам, диагноз: ты будешь ощупью ходить в полдень, как слепой ощупью ходит впотьмах (Втор 28:29). Среди полуденного света Евангельской истины нам никак не разглядеть Того, Кто ждёт нас, как нищий, у источника воды живой. И бывает, после долгих лет хождения в церковь, аскетических опытов, изучения текстов, вдруг откроется человеку, как же слеп он был и видел во Христе кого-то другого — нужного, полезного, понятного, но не Того, Кто терпеливо ждал его всё это время и был открыт и ясно виден в сиянии Евангельской правды. И это чудо узнавания — воистину таинство, которое можно пережить, но — как же его передать словами? — Господи, Ты вся веси, Ты веси, яко люблю Тя (Ин 21:17).

Каждого из нас хотя бы однажды спрашивали: что дал тебе твой Христос? Богатство? Успех? Здоровье? Долголетие? — и нам бывало очень трудно ответить, потому что для нас самое главное, что Он есть, но тот, кто Его не встретил, никогда не поймёт, о чём же мы. Истина — есть! Красота — есть! Подлинное Добро — есть! То, о чём тосковало сердце наше, чего напрасно искало оно на распутиях и стогнах греха и не находило, — Он есть! Настоящий! Слишком живой, заразительно живой! И пусть грех изъел мне душу, пусть утомился я обращением среди людей неистово развратных (ср. 2 Пет 2:7), — Он есть! — Искупитель мой жив — мои глаза, не глаза другого увидят Его (Иов 19:25,27). И утомлённым странником ждёт Он меня у колодца с водой живой — Свете тихий, Освободитель, Жизни податель — ждёт в надежде быть узнанным.

В неделю о расслабленном
Ин 5:1–15

Когда наш Спаситель совершал Свой крестный путь, силы оставили Его, Он упал, и тяжкий крест приказали нести некоему Симону из ливийского города Кирены. Так наш Искупитель получил невольного помощника в Своём подвиге. А ведь Симон был обычным человеком: отец двух сыновей — Руфа и Александра, — не местный, и он просто шёл со своего поля и скорее всего совершенно случайно попал на казнь. Но с тех самых евангельских времён образ Симона Киринейского стал символом неожиданного помощника, который поддерживает нас в трудную минуту и помогает нести крест нашей жизни.

В Иерусалиме, при купальне Вифезда, что в переводе значит “Дом милосердия”, жил человек, 38 лет болевший каким-то неисцельным недугом. Евангелист говорит, что он лежал уже долгое время (Ин 5:6). Тридцать восемь лет болезни — это очень долго, это бесконечно долго. Для многих, особенно в древности, это была целая жизнь. И этот несчастный жил при купальне среди таких же больных, как и он сам, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью (Ин 5:3–4). И вот Господь находит его и спрашивает: “хочешь ли быть здоров?”. Больной, который не знает, Кто перед ним, начинает жаловаться, и слова этой такой понятной нам жалобы всю неделю будут повторяться в стихирах Триоди на богослужении: “человека не имам, да егда возмутится вода, ввержет мя в купель”. Какая трогательная фраза! Как знакомо нам это состояние оставленности, одиночества, непонимания! Человека не имам! Когда-то в древности один из философов ходил по Афинам с зажжённым фонарём среди бела дня и кричал: “Ищу человека!”, а тут: “Человека не имам!”. Даже Христу — Богочеловеку — понадобился помощник, потому что трудно, невыносимо трудно нести свой крест. Мы падаем, мы жалуемся: “Человека не имам!”. Где же он — мой Симон Киринейский, который поможет донести крест?

Господь Сам стал для расслабленного Симоном из Кирены. Он просто, так просто, как может только Бог, сказал: “встань, возьми постель твою и ходи”, — и больной тотчас выздоровел. И осталась бы эта история одним из бесчисленных свидетельств о чудесах Бога на земле, если бы не человеческое, слишком человеческое продолжение.

Христос исцелил расслабленного в субботу. А евреи чтили закон, и даже Богу не могли позволить его нарушить. Они стали искать Того, Кто посмел исцелить в субботу, ведь этот исцелённый не запомнил своего Врача. Но Господь Сам подошёл к нему в храме и сказал: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже (Ин 5:14). Много столетий до этого, когда не было ни купальни, ни Иерусалима и некому было чтить субботу, уже звучали похожие слова: если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт 4:7). Так Господь увещевал Каина, но Каин остался глух, и земля снова была проклята за то, что отверзла уста свои принять кровь брата (Быт 4:11).

Евангелие от Иоанна приводит множество свидетельств личного и очень деликатного обращения Христа к собеседникам. Он говорит Нафанаилу нечто таинственное, что понимает лишь сам Апостол: когда ты был под смоковницею, Я видел тебя (Ин 1:48), и мы никогда не узнаем, что же Спаситель имел в виду. Необычайно глубоки и как-то по-особому бережны беседы Христа с Никодимом и самарянкой. И здесь мы видим, что Господь очень осторожно уговаривает расслабленного не грешить. И что же сделал этот человек? Тут же донес на Христа иудеям. Предал своего Благодетеля. Церковная история сообщает, что этот самый исцелённый позже был в числе тех, кто истязал Христа перед Распятием.

Не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже (Ин 5:14). А что может быть хуже, чем пролежать в болезни целую жизнь — 38 лет? Он страдал почти четыре десятилетия, но вот уже более двух тысячелетий поминается его неблагодарность. Неблагодарность как болезнь души хуже всякой телесной болезни, потому что страдающий телом всё же остается человеком, но у кого нет сердца человека — благодарного сердца, — тот может ли оставаться человеком?

“Человека не имам!”, — жаловался расслабленный. “Человека не имам!”, — часто вопием и мы. Нет рядом Симона Киринейского, который помог бы нести мой крест! И как, скажите, после всего этого любить людей? Ведь рядом — никого! Ищу человека, а его нет. Не вижу никого. А если никого не вижу, кого любить? Где же мой ближний? Кто мой ближний? Вспомним, что Спаситель уже отвечал на этот вопрос. Наш Бог-Человеколюбец, Который видит людей и любит их, очень осторожно показал вопрошавшим, что изъян в самом вопросе — не: кто мой ближний? а: кому я ближний? А значит, не: где мой Симон Киринейский? а: кому я — Симон Киринейский?

Неблагодарность — это болезнь глаз, недуг зрения. Как бывает стыдно, когда вдруг по милости Божией эта слепота неблагодарности проходит, и видишь то, чего раньше совсем не замечал: сколько люди трудились ради меня, как много сделали мне добра, как много людей, которые меня любят. Почему же я остаюсь слеп к их любви? От больного сердца, не способного на благодарность. Мы много и часто говорим о борьбе со страстями, об упражнении в молитве и изучении Писания. Как же иначе — без духовной жизни нет и христианина. Но вся наша духовность может расти и развиваться только в благодарном сердце, и если нет его — бесполезны и даже опасны все наши аскетические опыты и богословские штудии. Воспитать своё сердце в благодарности людям и Богу — вот наш главный труд, наше основное духовное упражнение. И рядом с нами — Господь, не увиденный нами, наши незримые ближние и надежда однажды увидеть их подлинную красоту глазами, исцелёнными благодарностью. Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин 3:2).

Христос и Закхей
Лк 19:1–10

Историю обращения Закхея мытаря передаёт нам апостол Лука. Господь идёт через Иерихон, и вот некто Закхей, начальник мытарей и человек богатый, который слышал о Христе, взбирается на дерево, чтобы увидеть Его. Зачем ему это понадобилось? Евангелист поясняет: Закхей был маленького роста и не мог увидеть Иисуса из-за народа, который обступил Его со всех сторон.

Солидный город — Иерихон. Говорят, что это самый древний город на земле. И вот к числу самых богатых людей этого великого города принадлежал и Закхей. Однако он не просто иерихонский богач, и он не просто мытарь. Кто такие мытари? Бессовестные чиновники — обидчики, предатели, мучители простого народа, наживавшиеся на его горе. Всякий мытарь — злодей и беззаконник, и они это сами прекрасно знали. Но Закхей не просто злодей, он — князь среди злодеев — начальник над мытарями. Всё в этом человеке солидно, основательно, благополучно — и достаток, и стиль жизни. Только — рухнуло всё в одночасье. И не из-за бед и болезней. В Иерихон идёт Христос. Странствующий проповедник. Нищий и бездомный. Сын плотника. Но говорят, исцеляет, и вот только что вернул зрение одному иерихонскому слепцу (Лк 18:35–43). Он входит в древний Иерихон, окружённый толпой зевак и почитателей. Кто-то ждёт чуда, кто-то просто вышел поглазеть. И вот солидный и богатый человек, человек даже с некоторым положением в обществе — Закхей — бежит впереди толпы, обгоняет народ и лезет на дерево, чтобы хоть так рассмотреть Учи­теля. Солидный и известный человек, которого, может, не уважают, но уж точно боятся, — сидит на дереве. Люди лезут на деревья от страха, дети — от безделья и любопытства. Что делает на дереве взрослый и богатый мужчина? Почему он ведёт себя, как ребёнок? Так поступают только неистовые безумцы. Это ведь просто неприлично — взобраться на дерево на глазах у всего города! Мало ему позора мытаря, он захотел себе титул местного шута, юродивого?

А Господь увидел Закхея и похвалил. Назвал его — незнакомого человека на дереве — по имени. И сказал, что идёт к нему в гости, как будто Он и шёл в Иерихон, только чтобы зайти к нему, к Закхею. Навестить его, ободрить, разделить с ним хлеб, утешиться трапезой и беседой. И древний город снова зашумел: как Наставник может сидеть за одним столом с этим злодеем? Это насмешка? Юродство? Безумие? Будет ли конец этому безрассудству? Нет. Ещё одно юродство: Закхей же, став, сказал Господу: Господи! половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо. Иисус сказал ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама; ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее (Лк 19:8–10). Спаситель не оправдывает Закхея. Да, этот богатый мытарь действительно гибнет во грехе, но он кается. В нём есть жажда Бога, Добра и Истины, и эту жажду, в праве на которую ему отказывали жители Иерихона, Господь увидел и пробудил.

Этот Евангельский отрывок всегда читается во время освящения домов и квартир. Люди принимают священника в своё жилище, просят его молитв, наставлений, разделяют с ним трапезу. И если бы после каждого освящения современные злодеи, подражая Закхею, обещались раздать половину имения нищим и воздать вчетверо тем, кого обидели — как бы радостно стало всем нам, насколько легче бы дышалось людям, как светло и весело стало бы вокруг! Но всё реже встречаются закхеи и все чаще — мытари. Да и мы, христиане, не воспитываем в себе той веры в человека, которая пробуждает души к покаянию и подлинной любви. И не только вера в людей поддерживает их в исправлении, но и нежность — забытая нами евангельская добродетель — помогает им вырастать в Бога, в Бога богатеть (см. Лк 12:21).

Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью (Рим 12:10), — наставляет нас апостол Павел. Много ли среди христиан братолюбия и достаточно ли нежности? Каждому хочется нежности, но её так мало, что даже это слово мы теперь произносим с опаской: а вдруг оно всё же значит что-то другое? А в Послании к Фессалоникийцам святой Павел вспоминает о первых встречах с местными христианами: Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими (1 Фес 2:7). Вот кому подражал Апостол языков — в нежности он соревновал кормилице, которая ухаживает за малышами. И Спаситель с такою же нежностью и терпением обходится с нами, и человек, ещё не потерявший чувствительности сердца к любви и красоте, устремляется вслед за Христом в неудержимом порыве. Пусть жители Иерихона ревнуют о приличиях, а законники осуждают безрассудство. Ведь даже Христос был для них юродивым — как Он посмел разделить трапезу с проклятым и осуждённым? Но Господь принял и похвалил этот порыв веры, жажду Бога, которая заставляет человека, как неистового влюблённого, забыть всё в едином устремлении к Истине. И потому в каждом утешении и ободрении, щедро посылаемом нам Богом, слышится одно из последних слов Распятого: днесь со Мною будеши в раи (Лк 23:43).

В неделю о мытаре и фарисее
Лк 18:9–14

Евангельской притчей о мытаре и фарисее входим мы в особое время церковного года — в подготовительные недели к Великому посту. В течение нескольких седмиц мы будем замечать в нашем богослужении отблески и тени великопостных дней, так щедро насыщенных Евангельской мудростью и смыслами, что они утешают наше сердце и дают пищу уму целый год. В эти дни в храме другое облачение, иной устав службы, особые умилительные напевы, стихиры и тропари, глубокие и строгие. И эта особая глубина и строгость отрезвляет и вдохновляет, бодрит душу и “очищает смыслы”, как поётся в одной из стихир.

Случайность ли то, что это благодатное время начинается притчей о мытаре и фарисее? Ведь есть красивая и драматичная притча о богаче и Лазаре, но вокруг неё не выстроен устав целого воскресенья, да ещё и подготовительного, открывающего счёт постному времени. Есть что-то важное в том, что мы читаем этот отрывок именно сейчас. Мы намереваемся вступить в постный подвиг, и что-то особенное мы должны узнать прежде, чем сделаем первый шаг.

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь (ст. 10). Сегодня у нас словом фарисей обычно называют лицемеров. В то время, когда эту притчу говорил Христос, значение у этого слова было самое безобидное: благочестивый человек, для которого главным делом жизни было угождать Богу. В церковь вошел благочестивый, богобоязненный, праведный человек. Можно было бы добавить: совершенно искренний в своём благочестии и богобоязненности. Вторым был мытарь, проще говоря, явный грешник: беззаконная жизнь его была очевидна и известна всем. И Господь передаёт нам молитву этих таких разных людей. Фарисей начал с благодарности. Он благодарит за то, что он не такой, как остальные: грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. После благодарения он перечисляет свои добродетели — пост и милостыню храму. Вот такая двучастная молитва: благодарение и список понесённых трудов и подвигов. С мытарем же всё гораздо проще: мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику! (ст. 13).

Кому адресована эта притча? Евангелист пишет, что Господь говорит её к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других (ст. 9). Вот — важный урок для всякого, кто приступает работать Господеви (см. Сир 2:1), кто берёт на себя духовный труд: не надейся на свою праведность и не позволяй себе взвешивать других. Это очень простое правило духовного труда. Простое и понятное. Но как сложно его понести! Тем более, зная, что весь труд, ради Бога понесённый, может развалиться из-за этого неистребимого духа тщеславия и гнушения ближним.

Преподобный Андрей Критский в своём знаменитом покаянном каноне поминает и фарисея: “Сей же величашеся вопия: Боже, благодарю Тя: и прочия безумныя глаголы” (песнь 9-я). Как это страшно звучит: безумие в благодарности! Разве благодарственная молитва, которая вообще есть основа христианства, может быть безумной? Выходит, что может. Фарисей живёт в каждом из нас. Это прискорбно, но это так. Это даже роднит всех нас как-то по-особому. Зёрна тщеславия неприхотливы и растут на любой почве, даже на почве отсутствия тщеславия. И у каждого подвижника всегда остаётся риск довольства собой, когда сам духовный подвиг совершается уже и не пред очами Божиими вовсе, а как бы перед зеркалом в жесте почитания собственного изображения, которое стало идолом, требующим человеческих жертв. И тебе не нужен ближний, и Сам Бог уже — лишний в этом танце чистого самообольщения. Но как бы ни было всё это стыдно и мерзко, Господь не гнушается даже нашим нечистым добром. Предпочитая молитву мытаря, Спаситель всё же говорит: сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (ст. 14). Господь не проклял несчастного фарисея, не отвергнул и его безумного благодарения, просто тот пошёл менее оправданным, чем кающийся мытарь. Вот это и есть воспетая Апостолом превосходящая разумение любовь Христова (см. Еф 3:18).

Это странно, это просто изумительно, но авторами двух самых известных православных молитв были не столпы благочестия, а кающиеся грешники¹. Молитва “Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем” ежедневно звучит в церкви, особенно постом. Но её автор — разбойник благоразумный, разделивший крестные страдания со Христом. Не святой, не епископ, не монах, а самый настоящий разбойник! С порочным прошлым, может быть даже с кровью. Но страдания и искреннее покаяние исцелили этого человека. История сохранила лишь одну фразу, сказанную им перед смертью, но — какую фразу! И молитва “Боже, милостив буди ми грешному” принадлежит приточному мытарю. А мытарь он и есть мытарь: обидчик, предатель собственного народа, наживавшийся на чужом горе. И вот он кается, и его покаяние видит один только Бог. Но на основе этой молитвы мытаря позже появилась знаменитая молитва Иисусова, а это один из самых сложных духовных опытов христианства, требующий особого труда, чистоты и усердия. Разве Евангелие не чудо? Разве можно человеку давать так много надежды? Тот, Кто оправдал фарисея и прославил мытаря, знает наши немощи и наши болезни. Скоро мы приступим к этому скромному постному подвигу, и пусть не смущается наше сердце тем, что нет в нас ещё способности чисто творить добро, чтобы было оно беспримесным, подлинным, без тени тщеславия или какой иной нечистоты. Но сегодня Церковь и учит нас, и утешает: смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас (1 Пет 5:6–7).

Неделя мясопустная, о Страшном суде
Мф 25:31–46

Мы все умрём. Умрут наши близкие, любимые, наши друзья и дети, соперники, враги, благотворители, внуки и правнуки, ученики и товарищи. Всем нам предстоит пройти долиной смертной тени (Пс 22:4). Никто не избежит этой чаши. Но христиане смерти не боятся, потому так просто о ней и говорят. Их волнует не сама смерть, а то, что после смерти придётся жить, жить вечно. И если мы что-то и потеряем, переступив порог Царства Небесного, так это право на смерть — там уже никто не сможет умереть. Никогда. Все будут обречены на бессмертие. Однако бессмертие бывает разным, и из Евангелия мы знаем, что в вечности можно унаследовать муку, потому что каждый должен пройти не только смерть, но и испытание на Страшном суде. Евангелие от Матфея интересно именно тем, что передаёт рассказ о том, как же этот неизбежный суд будет проходить. И рассказывает об этом не пророк и не Апостол, а Сам Судия. И это придаёт рассказу о Страшном суде бесспорный вес и ценность.

Прежде всего Господь говорит, что на этот суд соберутся все: никто не сможет обойти это испытание, отложить, отсрочить, заменить другим. Все народы соберутся однажды перед престолом Вседержителя, и Он разделит всех, кто когда-либо жил на земле, на два лагеря — овец и козлищ — наследников Царства и обречённых на муку. Людей делят сразу, до всяких слов и приговоров, потому что Всеведущий знает всё, и, пожалуй, сами люди — каждый сам — найдут своё место. И Господь обратится к каждому из этих соборов. Сперва к овцам: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (ст. 34). Человеческое назначение — жить в Царстве подлинной ра­дости. Это естественно для человека, это его конечный пункт назначения. А вот тех, кто будет стоять слева, Судия отправляет в другое место: в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (ст. 41). Даже как наказание огонь вечный приготовлен не для грешных людей, а для бесов. Это место не для человека. Здесь человек не должен быть. Не должен, но идёт добровольно, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью (Иак 1:14).

Но самое важное для нас, будущих осуждённых, это критерий, по которому овцы отделяются от козлищ. Что говорит Христос? Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне (ст. 35–36). Заметим, что Господь не говорит: православные — направо, католики — налево; или: монархисты — направо, демократы — налево. Он не требует пропустить вперёд мужчин, не приглашает в первые ряды гениев, поэтов и богословов. Люди разных эпох, культур, возрастов, политических пристрастий и художественных вкусов судятся одним мерилом — мерилом любви. Потому что Христос не о Себе здесь спрашивает, не Его мы должны были ждать на наших улицах и площадях. Он вопрошает о братьях меньших, то есть о всяком нашем современнике, которому я мог помочь и не помог, потому что сердце моё не воспитано в любви и сострадании. И заметим, что те самые овцы, которых Господь зовёт в Царство, — недоумевают. Они не могут понять, за что им такая честь — называться и быть благословенными Небесного Отца и наследниками Царства.

И козлища идут в нечеловеческое место, слыша почти те же слова, что сейчас слышали овцы. Те же, но со знаком “минус”: не дали есть, не напоили, не одели, не посетили. Кого? Христа? Но большинство из нас Его просто не застало: в другие времена жили. Не Христа, а Его меньших братьев — их не одели и не накормили, на них не хватило любви, на ближних, которые где-то рядом с нами шли по жизни и страдали от нашей душевной слепоты и нечуткости.

Первые христиане с нетерпением ждали того часа, который мы называем Страшным судом. Для них это была чаемая встреча, праздник, избавление и торжество. Апостол Павел написал довольно странные слова: имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп 1:23). Откуда эта устремлённость ко Христу и презрение к смерти? Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение (Флп 1:21). Такие люди, как святой Павел, пламенели любовью. Они твёрдо знали, что все наши духовные упражнения, посты, молитвы, уставы и исповеди имеют одну подлинную цель — научиться любить. Потому что мерилом любви судится человек, и если все мои аскетические опыты приводят меня не к любви, а к ненависти, гордыне, презрению ближнего, то все эти труды — пустота. А за этой пустотой — место не для человека. Но путь из этой пустоты нам всё ещё открыт: доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере (Гал 6:10).

Неделя сыропустная
Мф 6:14–21

Быть христианином непросто. Слишком многого хочет от нас Бог. Будьте святы, потому что Я свят (Лев 11:45). Заповедь о любви к врагам выполнить почти невозможно, потому что даже родных и близких любить крайне непросто. Степень чистоты не только тела, но и сердечная непорочность — прекрасна, притягательна, но, кажется, тоже недостижима. Милосердие, незлобие, самоотверженность — Господь действительно ждёт святости не только от подвижников, но от каждого христианина. И хотя Христос и говорит, что бремя Его заповедей — легкое бремя (см. Мф 11:30), — жизнь показывает, что быть христианином тяжело. Но есть один утешительный момент: Господь судит нас нашим же судом: каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф 7:2). То есть, если бы нам научиться прощать всех наших обидчиков, то и наши грехи не помянутся Богом — мы будем чисты пред Ним. Подумать только: все наши несовершенства, небрежность и даже беззакония Бог простит только за исполнение одной маленькой заповеди о прощении ближних! И в главной христианской молитве, которую дал нам Сам Спаситель, есть замечательное прошение: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. Всё очень просто и понятно.

Может быть поэтому последнее воскресенье перед началом Великого поста называется Прощёным. В этот день на литургии читается отрывок из Евангелия от Матфея: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (ст. 14–15). Нам может быть не по силам труд молитвы или смирения, сердечной чистоты и кротости, но простить-то мы можем? Что же тут такого сложного?

Но только жизнь показывает, что прощать — нелегко. Оказывается, это настоящий подвиг. Заставил себя человек простить обидчика и забыл уже и успокоился, но достаточно одной бессонной ночи, чтобы всё снова ожило, да ещё и в новых красках и ощущениях. Нет, прощать совсем нелегко. И дело не в особенностях памяти или характера. Прощение — это подвиг, который берётся трудом; часто это годы кропотливого собирания и воспитания себя ради подлинного, чистого прощения ближних.

Но ведь не только ближних нам надо научиться прощать. Каждый человек хоть раз в жизни роптал на Бога, обижался на Него. Это наш опыт, хотя и стыдно и неприятно об этом говорить. И для многих — большая проблема простить Богу свою жизнь, свои неудачи, скорби, несчастья. Что уж мы — это искушение находит даже на искусных подвижников и подлинных христиан. И здесь тоже нам открывается поле труда над своим сердцем, потому что и Бога простить у нас не всегда получается. Почему же? Потому что мы никак не научимся прощать самих себя, принимать себя такими, какие мы есть, с нашими ошибками, недостатками, пороками. Примириться с самим собой, может быть, тяжелее всего. И здесь, конечно, речь не идёт о соглашении с совестью: грехи остаются грехами, и они требуют покаяния и исправления. Но честно признать свои ошибки, принять свою жизнь как свою, быть честным с самим собой — это требует большого мужества. “Относись к своим грехам, как к грехам ближнего”, — говорил преподобный Серафим Саровский. А как нам заповедано относиться к грехам ближнего? Снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы (Кол 3:13), — так учит нас Апостол. Значит и к своим ошибкам следует подходить с милующим сердцем, с прощением, которое, ещё раз подчеркну, никак не совпадает с безответственностью и безнаказанностью.

И только после того как эта ступень — прощение и принятие себя и Бога — будет освоена, тогда можно начинать учиться прощать ближних. Этому весьма способствует воспитание в себе скорбного взгляда на человека — на самих себя, ближних и дальних. Конечно, это образ, но именно так смотрели святые Отцы на себя и всех приходящих к ним. Чистым и святым людям было открыто, как трагично повреждена грехом человеческая природа, как все мы с самого раннего детства склоняемся к греху, как мы все опасно больны. И, пожалуй, только этим старцам, горько плакавшим над падением человека, только им удавалось прощать по-настоящему — раз и навсегда, чисто и благородно, не держа злобу, не храня обид.

У нас нет права не прощать. Об этом нам говорит Евангелие. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на обиду и ненависть. Поэтому все мы обязаны брать на себя невыносимый, как всё христианство, труд прощения.