Проповеди игумена Саввы

Исцеление бесноватого отрока
Мф 17:14–21

Каждый день мы слышим в храме слова псалмопевца Давида Из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи, услыши глас мой (Пс 129:1), и это такое привычное речение почему-то всегда отзывается в сердце, потому что здесь сама суть молитвы и христианского упования схвачена метко и точно. Кажется, что сердце оглохло от отчаяния и совсем не осталось надежды, что Господь услышит его. Но чисто и честно молиться Богу можно только из глубины — из пропасти отчаяния, устами погибшего и потерявшего всякую надежду.

Христос сходит с горы Преображения. Его облик, не утративший ещё славы фаворского света, поражает народ, стоящий у горы. Об этом изумлении народа пишет евангелист Марк (9:15). Люди собрались у горы из-за бесноватого отрока, его привёл отец, надеясь на исцеление. Но Апостолы не смогли исцелить мальчика. Отчаявшийся отец обращается к Спасителю, и Господь изгоняет беса из ребёнка. Кажется, в этом рассказе всё просто и понятно: Христос снова показал Своё могущество и исцелил болящего, как Он это делал уже не раз. Чудотворцу естественно творить чудеса. Но для нас любопытны некоторые детали повествования, которые не позволяют поставить это чудо в ряд обычных исцелений. Изгнание беса сопровождается речами Спасителя. Вот Он укоряет Своих учеников и зевак, желающих видеть чудо: О, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? (Мф 17:17). Затем евангелист Марк передаёт диалог между Спасителем и отцом отрока, состоявшийся перед исцелением. При виде Спасителя мальчика сотрясает злой дух, и Господь спрашивает у отца, давно ли это с ним. Отец отвечает, что с детства, и просит Христа о помощи. Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! Помоги моему неверию (Мк 9:23–24).

Есть фразы, которые, будучи однажды сказанными, навсегда врезаются в память истории, и этот вопль отчаявшегося человека потрясает и через две тысячи лет. Почему на нас так действуют эти слова? Потому что они сказаны с последней честностью, на самом её пределе. Потому что в отчаянии человек по-настоящему честен перед Богом и перед собой. В отчаянии я становлюсь настоящим. Всё призрачное и лживое слетает с меня, я, может быть, впервые в жизни становлюсь самим собой.

У преподобного Исаака есть такие слова: “Нет ничего сильнее отчаяния”. Это сказано об отчаянии веры, потому что человек, не прошедший в своей вере через горнило отчаяния, никогда не узнает, чего стоит подлинная вера. За веру мы можем принять стройное и красивое мировоззрение, почитание традиций, уклад жизни, похвальную привычку, в конце концов, проявление хорошего вкуса или культурное пристрастие, — но это не будет верой Евангельской. Даже вера в Бога не есть ещё вера Евангельская, потому что, как говорил один мудрый человек, веровать в Бога в тысячу раз легче, чем веровать во Христа. Вера во Христа — это вера отчаявшегося, вера погибающего, лучше сказать, погибшего, который внезапно прозрел и был потрясён тем ужасом, в котором он пребывает, тем мраком смерти, который уже необратимо навис над ним.

Когда я слишком знаю, что спасти меня уже нельзя, и взываю к Богу из самой глубины отчаяния, приходит Спаситель, и мне становится ясно, что я уже никогда не буду другим. Человек, однажды воспламенённый верой, уже не может её потерять. Лгут те люди, которые говорят, что потеряли веру, разуверились, соблазнившись поведением священника или верующих. Правда в том, что у христианина просто нет выбора: верить или не верить, если он поднялся на этот путь из глубины отчаяния. Но вера может и тяготить, потому что ты уже не можешь жить вне присутствия Бога, не можешь отдохнуть от Него. Верую, Господи, помоги моему неверию! Тот дар веры, который Ты даёшь мне, Господи, я вынести не в состоянии. Бывают тяжёлые минуты, когда я молюсь с Иовом: Когда отведешь Ты от меня взор, отпустишь меня сглотнуть слюну? Пусть я согрешил, — Тебе что я сделал, Соглядатай мой? Зачем Ты поставил меня, как цель для стрел, и сам для себя я в тягость стал? (Иов 7:19–20¹). Но только с Богом мы можем быть до конца честны и открыты. Только Ему мы доверяем без остатка свои мысли и чувства, Ему мы открыты в своём отчаянии и молимся с Апостолами: Господи, умножь в нас веру! (Лк 17:5). И вот в писаниях подвижников мы читаем, что Господь наиболее близок к тем, кто вопиёт к Нему из глубины отчаяния, когда кажется, что не только Бог, но и ты сам себя не слышишь. Призови мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши мя (Пс 49:15). Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет (Пс 33:19). Святой Павел говорит об Аврааме, отце верующих, что он, сверх надежды, поверил с надеждою (Рим 4:18), и мы, идя вслед его путём отчаянной веры, верим с надеждою, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым (Рим 5:5). Аминь.

Проповедь на праздник святого пророка Илии

Праздник пророка Божия Илии — с глубокой древности один из самых известных и любимых на Руси праздников. Личность пророка произвела такое сильное впечатление на наших предков, что они в своих молитвах называли его не иначе как ангелом во плоти: “Во плоти ангел, пророков основание”, — так поётся в тропаре святого. В народе его называют огненным пророком, и что-то воистину цельное, сродни единой природе огня было в этом человеке. Илия был человек, подобный нам, — пишет в своём послании апостол Иаков (Иак 5:17), и мы читаем эти слова и не верим, потому что те деяния, которые совершал пророк Илия, не просто на грани человеческих сил, но, кажется, выходят за все мыслимые их пределы.

Святой Илия несёт совершенно исключительную миссию в Священной истории. Он — грозный обличитель нечестивого царя Ахава, он же — собеседник Спасителя на горе Фавор, и он же, согласно пророчествам, — мученик последних времён, ревнитель веры и истины, которому надлежит быть умерщвлённым антихристом. Разве это судьба человека: стать участником истории Церкви в глубокой ветхозаветной древности, беседовать со Христом и увидеть последний эпизод нашей истории? По силам ли человеку эта миссия?

Пророческий подвиг святого Илии весь пронизан необычайной пламенной ревностью в Боге, и это главная особенность его служения. Как говорил Псалмопевец: Ревность дому Твоего снеде мя (Пс 68:10), и святой Илия буквально снедался огнём веры, испепеляя себя, свою жизнь и жизни современников, ревнуя о славе Божией. Ревность пророка кажется нам слишком суровой. В Ветхом Завете современного человека особенно шокируют иногда описания беспощадной жестокости: кровь льётся рекой, люди гибнут десятками и сотнями от жутких казней и природных бедствий, насылаемых Господом в наказание за грехи и измены. Илия сам карает пророков Иезавели, предавая их смерти у потока Киссон. Мы, люди, живущие в другом мире, в мире Евангелия, не можем себе представить человека Божия, лично умерщвляющего пророков чужих богов или собственноручно разделывающего жертвенное животное. Разве святость и жестокость могут уживаться рядом? Мы теперь знаем, что Господь тогда ещё не открылся как Бог Любви, но Илия хорошо знал, что имя Его — Ревнитель (Исх 34:14), и пророк, во всём подражая своему Богу, ревновал огненной нечеловеческой ревностью о славе Божией. Он служил Богу-Ревнителю, мы служим Богу-Любви, и мы постигли эту истину не своими усилиями или заслугами перед Господом, а по Откровению Евангелия.

Но в том-то и особенность жизни угодников Божиих, что вся она как бы проходит перед нашими глазами, и в этом подлинное смирение святых: их ошибки, их духовное становление и воспитание открыты взору обычных, часто довольно слабых людей. И вот мы, люди простые и немощные, становимся свидетелями того, как Господь воспитывал Своего пророка, прикровенно являя Своё подлинное имя, имя Бога-Любви, уже тогда, в эпоху Ветхого Завета.

Вот, пожалуй, самый удивительный момент из жизни святого: явление Господа пророку: ревёт сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы — но не в ветре Господь; после ветра страшное землетрясение колеблет горы — но не в землетрясении Господь; огонь идёт по земле, сжигая всё на своём пути — и не в огне Господь. Создатель и Хранитель этого мира явился Своему пророку в веянии тихого ветерка (3 Цар 19:12). Языком образов, пророческим языком Бог даёт знать Своему ревнителю то, что открыто каждому христианину. Пророк Илия в своём человеческом усилии достиг самого предела веры, но Господь показывает ему то, что выше этого — человеколюбие и милосердие ко всякой твари. Любовь, веяние тихого ветерка, который не опаляет, а лечит раны ближнего, успокаивает его — вот то откровение пророку, которое он получает от Бога на наших глазах. В этом тайна Евангелия, тайна Христова — в откровении Бога-Человеколюбца.

Праведники Ветхого Завета — это столпы веры, в них есть что-то героическое, монолитное, это даже не камни веры, а целые скалы. Подобная цельность натуры встречается крайне редко, но вот что поразительно: при ревностной, пламенеющей любви к Богу пророк Илия не замечает людей. Прячась от своих преследователей, он просит у Бога смерти: он остался один, сыны Израиля оставили завет с Богом, разрушили жертвенники, убили пророков; Илия — единственный уцелевший ревнитель истинного Бога. И Господь, утешая пророка, говорит, что семь тысяч человек в Израиле не преклонили колена перед Ваалом (3 Цар 19:18). И вот вопрос: как такой славный пророк и прозорливец не заметил рядом с собой семь тысяч своих единомышленников и единоверцев? Святой Илия был подвижником Ветхого Завета, и поэтому его подвиг угождения Богу был таким без-человечным, отсюда и такая жестокость и жёсткость к людям, опаляющая ближних ревность ради Бога. Пришествие в мир Богочеловека стало подлинным Откровением не только о Боге, но и о человеке, о его высоком достоинстве и необыкновенной ценности для Бога. Поэтому святость Евангельская — иная святость, и Христос воспитывал в этом Своих учеников. Пламенные Апостолы, “сыновья громовы” Иаков и Иоанн, просят у Спасителя разрешения свести, подобно Илие, огонь с неба на самарянское селение, которое не приняло их. Христос запрещает им: Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать (Лк 9:54–56).

Во Христе явилась нам любовь Божия к человеку — кроткая, смиренная и воистину жертвенная. В христианской древности Спасителя изображали в виде отрока. Илия — муж, муж ревности и силы, столп веры и благочестия. Два разных знака святости: муж силы и слабый отрок, о котором пророчествовал святой Исаия: Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Ис 42:3).

Так почему же мы, ученики Христовы, чтим святость ветхозаветного пророка? Ведь о последнем пророке Ветхого Завета, который пришёл в духе и силе Илии, сказано, что из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его (Мф 11:11). Меньшие — это мы, хранители Откровения о Боге-Человеколюбце, принявшие это Откровение не своими заслугами, но даром благодати Божией. Но Евангельская святость, которой мы восхищаемся в святых — это соединение предельного человеческого усилия с действием благодати Святого Духа, ибо любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым (Рим 5:5). Ревность веры и любовь к людям. И святые доевангельской поры для нас прежде всего учителя и пример для подражания в этой пламенной ревности, которая есть ответ благодарного сердца на любовь Бога к человеку. К той же пламенной вере нас призывает и апостол Павел: Духом пламенейте (Рим 12:11). Только нам надо крепко помнить о том, какого мы духа, и в любви к людям подражать нашему Богу-Человеколюбцу.

Апостол Павел называл церковную жизнь христианина созиданием самого себя в любви (см. Еф 4:16), призывая христиан поступать достойно звания, к которому они призваны (Еф 4:1). В чём же он видел знак этого достоинства? Надо жить со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью (Еф 4:2). Ревность без снисхождения в любви к людям возвращает нас в Ветхий Завет, а значит, в суровую, даже кровавую действительность и в одиночество веры с надеждой на откровение Бога-Человеколюбца. Но ведь Христос уже пришёл, и любовь Его открыта нам так очевидно, так осязаемо, и мы безответны перед Ним. Мы — христиане, и имя Христа мы носим, стараясь, чтобы в нас были те же чувствования, какие и во Христе (Флп 2:5). С ближними надо обращаться бережно и нежно; и в те минуты, когда ревность в Боге будет захлёстывать нас, накрывать волною, надо быть очень внимательным, чтобы, не дай Бог, не переломить “трости надломленной” и не убить своей неуёмной ревностью живого человека.

Преображение Господне

Праздник Преображения называют светоносным праздником. В церкви, где благовествует каждый жест, каждая мелкая деталь убранства, в день Преображения особенно светло и радостно: белые облачения священников и весь храм, сияющий от царственной белизны, вещают о празднике света и чистой радости.

Но что значит этот свет Преображения? На этот вопрос ответит любой ученик воскресной школы и даже любой богослов: свет Преображения — явление нетварных Божественных энергий, и это откровение необходимо было, чтобы укрепить учеников перед грядущим Крестным подвигом Спасителя. И действительно, Господь незадолго до Преображения предсказывает, что кое-кто из Апостолов сподобится видеть Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк 9:1). Спаситель берёт с Собой на гору трёх самых талантливых учеников: Петра, Иакова и Иоанна. Они идут помолиться. Господь часто уединялся для молитвы, и в этот раз ученики отправились со своим Наставником на обычное молитвенное бдение, в этом не было ничего особенного. Когда Христос молился, ученики уснули, но, пробудившись, увидели своего Учителя в белой блистающей одежде, в сиянии и славе, и двух пророков, беседовавших с Ним о предстоящем крестном подвиге. Собеседниками были Моисей и Илия. И Пётр воскликнул: Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, и Евангелисты, передающие это событие, замечают, что Пётр не знал, что говорил (Лк 9:33), и ученики были в страхе (Мк 9:6). И вот, когда Пётр произносил эти слова, явилось облако, осеняющее их, и из облака был слышен голос: Сей есть Сын Мой возлюбленный, Его слушайте (Мк 9:7). После этого возгласа сияние исчезло, ушли пророки, пропало облако. С горы спускались молча, и только Господь просил Апостолов никому не говорить об этом видении до Своего воскресения.

Очевидно, что Преображение как-то связано с чудом Креста и Воскресения, это подтверждают и слова Спасителя. Даже внешние знаки говорят об этом: ученики спят на Фаворе, как они потом будут спать в Гефсимании, пророки утешают Господа перед крестным подвигом, как потом Его будет укреплять Ангел после моления о Чаше. Но здесь Апостолы видят своего Учителя во славе, ошеломившей их, так что Пётр в изумлении не знал, что и говорить.

Для нас явление Господа во славе — это, безусловно, нечто величественное и торжественное, и учеников сразило созерцание этого великолепия Божественной славы и красоты, но кажется, мы упускаем важный момент, размышляя об этом событии. Преображение Господа — это не торжество в мирском понимании этого слова, когда некто возвышается в своей славе над остальными, поражая зрителей грандиозностью своего величия. Апостолы были поражены не таким величием, а явлением смирения Христа в величии славы и силы. Именно в этом смысле становится очевидной связь Гефсимании и Фавора. Свет Преображения — это свет, который так же невидимо идёт и от Креста, свет, опаляющий гордых духов явлением смирения Бога. Потому и слышен голос Отца, идущий из таинственного облака, как он звучал на Иордане, когда Господь принимал Крещение от Своего раба. Отец как бы заступается за Сына, представшего в величии смирения, подтверждая Его Божественное достоинство. И самый удивительный момент: Господа, Творца этого мира, на Фаворе утешают два Его пророка — Моисей и Илия. Мы можем понять и принять, ибо это естественно, когда Бог является Своим пророкам и укрепляет их, но когда пророк является с утешением к своему Богу — это воистину Евангельское юродство и небрежение всеми уставами этого мира, опровержение всех норм религиозного приличия в отношении твари с Творцом. Это вызов миру и мироправителям такой же сильный, как вызов Креста и Воскресения. Это вызов смирения Божия.

Но важно помнить, что смирение Господа было смирением любви к человеку. В изумлении, которое не в состоянии были выразить слова, апостол Пётр только просит о том, чтобы это чудо никогда не кончалось: Хорошо нам здесь быть (Лк 9:33). Где человеку хорошо быть? Там, где кончаются его страхи, там, где безопасно, там, где царит любовь. С Богом безопасно, и только в Нём человек может успокоиться, отдохнуть от своих страхов и даже от себя самого, потому что совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин 4:18). С Богом-Человеколюбцем хорошо не ради благ, которые Он обещает, а ради Него Самого, смиренно любящего и терпеливо ждущего, когда человек откроет Ему своё сердце. Смотрите, — писал позже один из свидетелей Преображения, — какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими (1 Ин 3:1). Называться и быть — не просто по имени быть Его чадами, это не образное выражение, но — быть подлинными детьми Божиими — вот какую честь даровал нам Господь, и в этом даре мы приобщаемся тайне Преображения: мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть. И всякий, имеющий сию надежду на Него, очищает себя так, как Он чист (1 Ин 3:2–3).