Как правило, когда речь заходит о повелении прощать врагов, мы представляем себе гипотетическую жуткую ситуацию, когда нам приходится прощать каких-нибудь злодеев и убийц, которые причинили зло лично нам или нашим близким.
Сергей Худиев
Такая ситуация возникает достаточно редко. Очень часто мы оказываемся в положении, когда даже не отдаем себе отчета, что нарушаем заповедь о прощении.
Иногда мы считаем грехи, совершенные против нас, слишком мелкими, чтобы прощать. Вот если бы меня злодеи вели на казнь, я бы их обязательно перед смертью простил; а вот язвительный коммент в сети – другое дело, его никак нельзя оставлять без ответа.
Но требование прощения относится и к язвительным комментам.
Но настоящая, серьезная проблема с непрощением возникает, когда мы начинаем предъявлять претензии от имени других людей. Я бы, конечно, простил мои личные обиды – но не обиды тех, кого я считаю своими. За них я могу и должен предъявить счета к оплате.
Сеть полна ненависти и гневных претензий, которые одни люди предъявляют другим по поводу преступлений, совершенных третьими против четвертых.
Люди, теоретически согласные прощать личные обиды, тщательно берегут каталоги исторических обид. Себя они (часто по крайне произвольным причинам) считают наследниками жертв, а каких-то других людей – наследниками обидчиков.
Каталоги уходят в седую древность; претензии соседу можно предъявлять по поводу псов-рыцарей, Ивана Грозного, осады Сергиева Посада, Лжедмитрия, жестокостей Петра Первого, сожжения протопопа Аввакума и чего угодно еще, что можно легко найти в прошедших кровавых и трагических веках и предъявить соседу – «а вы еще во времена тевтонского ордена…»
Называется всё это «исторической памятью», хотя правильнее было бы называть «историческими претензиями».
Мы прекрасно помним, что Петр Первый был весьма жесток, а Лжедмитрий – еще и лжив; это можно помнить, и не предъявляя своим современникам претензий по этому поводу.
ХХ век, особенно богатый на грандиозные преступления, предоставляет очень много материала для выставления счетов.
Можно объявить себя душеприказчиком жертв Холокоста и заявлять претензии от их имени; можно говорить от имени жертв НКВД, крестьян, уморенных голодом в 1930-е годы, китайцев, вырезанных японцами, или японцев, разбомбленных американцами. Тут полный простор.
При этом можно исполняться самой бесстыдной ненависти – потому что я же ненавижу не за себя, а за, скажем, бедных индейцев, перебитых злобными англосаксами. Личных моих обид, которые я должен был бы прощать, тут нет.
Любой современный конфликт также предоставляет убитых и пострадавших, от имени которых можно «не забывать и не прощать», ассоциировать себя с жертвами и пламенно ненавидеть тех, кто ассоциируется со злодеями.
Но всё это – тот же самый грех непрощения. Только мы предъявляем счета уже не от своего имени, а от имени каких-то других людей, которые, как правило, и не давали нам на это полномочий.
Прощение – это отказ предъявлять счета к оплате. Из этого никак не следует, что псы-рыцари, или Иван Грозный, или НКВД не злодеи; злодеи, конечно. Из этого следует, что мы не можем выставлять счета нашим соседям за их преступления. Требование прощать включает и это.