Просто мама. Часть 1

Татьяну Свешникову знают многие – это она первой взяла опекунство над девочками из приюта, который опекал отец Аркадий Шатов. Последние два года Таня занимается подростками-беспризорниками.

— Тань, помню, когда ты только начинала заниматься с движением «Курский вокзал – бездомные дети» бездомными подростками, они начали называть вас «мамами». Как сейчас?

— Кажется, я – единственная мама осталась.

— И сколько у тебя таких детей?

— Не так и много – человек пять.

— Что такое «мама», кто такая «мама» для детей, живущих на улице?

— Они чувствуют, что нужны мне, отчитываются, советуются, приходят в гости. Когда куда-то едут, пишут: «Мама, мы доехали. Все в порядке». Или: «Мама, привези чего-нибудь вкусненького». Да просто — мама.

— И при этом они не слушаются, как нормальные дети, убегают, как нормальные дети, их надо вытаскивать из различных передряг?

— Знаешь, как раз — наоборот. Потому что, когда на них обращаешь внимание, они рады послушаться. Но не всегда могут. Вот мой сынок Илюша какое-то время пытался пожить нормальной жизнью, и поселился у моего друга. Спустя какое-то время его попросили помочь заклеить камеру на велосипеде. Илюша помог, но понюхал клей, потом отлил себе в пакетик. А, поскольку он токсикоман со стажем, дальше – понятно. То есть, они делают попытки вырваться, в том числе и для того, чтобы меня порадовать. А я на правах мамы могу себе позволить больше, чем другие – вырвать пакет с клеем, разорвать его и растоптать. Наорать даже могу, если надо. Один мой «сыночек» воровал, так я у него просто из карманов все доставала и заставляла отдавать продавцам. Мы шли по рынку, он, бедный, не мог удержаться и даже плакал. Во-первых, ему было неприятно, а, во-вторых, очень хотелось украсть что-нибудь, но мучила совесть. А я — как мама — воспитывала его.

— Про Илюшу я от тебя часто слышу. Может, расскажешь о нем?

— Илюше сейчас 20 лет, он умственно отсталый. Отца его я видела 2 раза, маму — никогда, да он и сам не встречался с ней несколько лет. Около 9 лет он токсикоманит — дышит лаком. Был сначала в приюте, потом его перевели в интернат для умственно отсталых, откуда он сбегал несколько раз, пока не нашел себе кампанию «по интересам». Илюша очень добрый, очень ранимый человек и нежный. Я очень рада, что у нас ложились такие отношения. Он — мой большой помощник.

Одно время я думала, что Илюша сможет жить дома, и мы поехали посмотреть – реально это или нет. У него в трехкомнатной квартире, где нет горячей воды, есть комната с проломленной стеной и заложенным окном. В одной соседней комнате живет сильно пьющая женщина с собачкой, в другой – не менее пьющий мужчина, вернувшийся после шестой отсидки (последний раз сидел 8 лет за убийство незнакомого человека). Конечно, можно было бы отремонтировать эту комнатку, но я поняла, что Илюшу в этой кампании оставить не могу. Поэтому мы вернулись обратно, в Москву.

В принципе, Илюша мог бы жить в любом месте, ведь за авторитетным для него человеком он может пойти и начать жить совсем другой жизнью. Сейчас пробует не дышать лаком. Но… в последнее время все-таки колется… больше, чем раньше.

— У меня от того, что ты рассказываешь, возникает ощущение безнадежности. Почему у тебя его нет? Почему тебе кажется, что с этим можно что-то сделать?

— Не знаю. Это, наверное, внутренняя уверенность, идущая от сердца. Если бы ее не было, не имело бы смысла там находиться. Я вижу это, чувствую – как мама. Если бы твой сын начал колоться, разве у тебя опустились бы руки?

— Такой ситуации у меня не было. Мне ближе пример Нины Георгиевны Бруни: когда ее сын начал балагурить, она собрала вещи и выставила его на улицу. Мне кажется это нормальным, потому что если мы вместе, мы — одна семья и живем по определенным правилам. Конечно, мы не солдаты и не зомби, но если ты принципиально со мной не согласен, тогда нет смысла вместе находиться.

— Тут надо учитывать тот факт, что мы живем отдельно. Но, если бы он жил со мной, я думаю, он согласился бы жить по моим правилам – мы с ним об этом говорили. Знаешь, у меня в юности было очень много было друзей-хиппи, которых выгоняли из дома, они все «скололись» и умерли. Думаю, все индивидуально. В Илюше вижу потенциал.

— Бывает, что накатывает тоска, отчаяние? Вот ты делаешь, делаешь, а все без толку, или получается не в той степени, чем хотелось бы.

— Я заранее не ставлю себе сверхзадач… Если честно, всегда ожидаю провалов и настроена на то, что все может сорваться. Зато, когда что-то получается – это большая радость. Чаще всего накатывает сильная усталость — не столько физическая, сколько душевная. Иногда идешь на автомате, и каждый шаг дается с трудом.

— Ты часто плачешь?

— Нет. Смеюсь гораздо чаще. Я же с пацанами все время – с ними очень весело. И вообще, по жизни больше радуюсь. Даже иногда иду и смеюсь. Сегодня в 7 утра шла и улыбалась: как прекрасно вокруг, погода хорошая. Столько вещей радует в жизни, особенно, когда ребята в нормальном состоянии. И они тогда тоже задумываются о жизни…

А вот полчаса назад Илюша позвонил, и по голосу услышала, что он укололся.

— Получается, что есть любимчики?

— Ну, конечно, есть любимчики, и у тебя они есть. Большинство любимчики, но Илюша — вне конкуренции. Он, можно сказать, мой первый сын. А знаешь, как мы познакомились? Он дрался с одним мальчиком, а я встала между ними, не давая им продолжить. Хотя Илюша был прав в той ситуации. Он так обиделся, что не ел три дня, а сам-то слабенький ведь, токсикоман. Тарелку ему протягиваешь, а он отбегает – гордость не позволяет. Как-то смотрю – сидит под кустом, собаку гладит. Я рядом присела, заговорила, достала орешки. Он забылся, и эти орешки с ладони поклевал. Потом мы с ним договорились пойти в кино на какой-то мультик про машинки – он же вечный ребенок. Так и подружились.

Впервые он меня мамой назвал на Пасху. Купила тогда всем носки и поехала поздравлять с Пасхой. Меня такая куча народу окружила, а ему показалось, что меня задавят. Он встал передо мной, руками меня прикрыл и говорит: «Не трогайте мамку». С тех пор он меня мамой так и зовет.

— Насколько я понимаю, ты принадлежишь к организации «Курский вокзал – бездомные дети». Расскажи про вас, почему «Курский вокзал», если вы и кормите, и обихаживаете повсюду?

— Начиналось все с площади трех вокзалов, потом на станцию «Серп и Молот» съехали. 2,5 года назад зимой стояли настоящие крещенские морозы. И тогда на кураевском форуме один человек, Борис, воззвал: «Мы с вами сейчас в тепле, а там, на вокзале, дети мерзнут. Давайте их хотя бы горячей едой накормим». Несколько человек решились, принялись готовить дома еду и отвозить на вокзал. Мы расширились, народ собирался, желающий помочь, и появилась возможность не только на Серпе, но и на Павелецком вокзале кормить. Потом у нас начались рейды на Тверскую улицу: там из одного интерната ребята-токсикоманы сбегали, жили в подвале разрушенного дома – надо было за ними присматривать, попытаться как-то их оттуда вытащить… Народу стало много — появилась возможность и на три вокзала ездить…

— Ты так просто говоришь: стали ездить на «три вокзала». А я прошла по Ленинградскому вокзалу — это просто ужас. Там жуткие запахи, гадость, мерзость — меня в дрожь бросает.

— Ты знаешь, мы шли с моей дочкой к Ленинградскому вокзалу, и она сказала практически то же самое. Я на секундочку задумалась и говорю: «Да, шаурма, моча и гной – это запахи вокзала». Гной не все вдыхают, это я все время носом утыкаюсь в болячки своих деток, а остальное – непременные атрибуты наших вокзалов.

— Тань, у меня там ощущение дна. И три раза в неделю…

— Пять раз в неделю.

— Почти каждый день нужно добровольно опускаться на дно. И ведь нет никакой гарантии, что это безопасно.

— На вокзале я нахожусь в большей безопасности, чем в метро. Но иногда, когда сижу, прижавшись к платформе – вокруг меня экскременты, шприцы, битые бутылки, а мимо несется поезд – появляется ощущение нереальности.

И тогда возникает одна и та же мысль: наверное, моя мама, наша мама, не догадывается, в каких условиях я живу, что там происходит. Кстати, мама очень долго задавала мне такой вопрос, когда я возвращалась: «Ну, как твои бедные сиротки, несчастные мальчишки?» Я ей говорила (очень резко), ну, как обычно: «Пьют, колются и воруют». Потом она перестала спрашивать, просто чтобы не расстраиваться. Мама — большой романтик, еще больший, чем Борис, который поднял народ на помощь беспризорникам.

— Романтик — романтиком, а какое дело организовал…

— Да, он молодец. Он, кстати, до сих пор помогает. Но теперь ребятам дает еду в последнюю очередь, потому что они молодые, могут постоять, а сначала кормит старичков. Еще пытается привить пацанам чувство любви к прекрасному. Те фильмы, которые он им показывает, ребята смотрят внимательно.

— Где же вы можете такой толпой кино смотреть?

— Одна женщина нас пускает. У нас все в комплексе: тренировка, баня, кино, обед – целая программа. Тогда я не успеваю на всенощную или иногда приходится идти на раннюю, чтобы к ним поскорее приехать. Ведь на самом деле, не видишь их дня три, и уже не хватает, начинаешь беспокоиться. Когда приходишь, сообщают какие-то новости: кто-то кого-то бросил, кто-то кого-то полюбил, с кем-то еще что-то случилось. Все, как у нас, нельзя даже особо и делить – мы и они.

Хорошо — они ежедневно звонят, рассказывают. Все равно беспокоишься, появляются новые лица. Вот, к примеру, Петр. Поехал на заработки из деревни, и его, понятное дело, обманули. Он задержался на вокзале – денег до дома настрелять. Было понятно, что еще немного — и он останется навсегда. Илюша мне помог: мы созвонились с братом Петра, оставалось только его самого по точкам найти, а он исчез. Я уже «сдалась», но Илюша все говорил: «Мамка, ну, давай еще поищем». И нашли – брату на руки сдали. На следующий день мама Петра звонила – благодарила. Ей ведь и денег не надо было, лишь бы сын вернулся невредимый. Так что одна из наших целей – быстро отслеживать новеньких, чтобы он не прижился там, и отправить домой.

— Ты хочешь сказать, что ситуация улучшается?

— Многих ребят пересажали, так что когда выйдут, они снова пойдут на вокзал. А, те, которые давно попали на улицу, уже не уйдут. Но все же, ситуация в целом улучшается.

— А много новых детей на вокзалах?

— Я смотрела недавно фотографии тех времен. Удивлялась — как это было и сколько детей приходило. Сейчас гораздо меньше. Не знаю, почему СМИ тиражируют такую страшную статистику, что у нас миллионы беспризорных? Их сейчас намного меньше, чем раньше, чем, к примеру, год-два назад. И, наверное, в сто раз меньше, чем 15 лет назад, когда я только брала своих детей, когда у нас приюты только открывались – тогда дети-бомжи в каждом районе жили.