Протоиерей Сергий Ганьковский родился в 1949 году в Московской области. В 1974 году окончил МГПИ. До 1982 года преподавал в школе русский язык и литературу. Потом работал ночным сторожем, алтарником в церкви, директором художественной школы в Королеве. Рукоположен в 1992 году и назначен настоятелем нового прихода. В 1994 году храм освящен в честь священномученика Владимира:
Приехал к отцу Павлу и всё понял про христианство
– Отец Сергий, как вы познакомились с отцом Павлом?
– У меня возникли духовные проблемы. До тридцати лет всё шло хорошо, я преподавал в школе русский язык и литературу, в Бога не верил, в храмы иногда заходил, но скорее из любопытства – никакой душевной потребности в этом (о духовной я даже не говорю) не чувствовал.
И вот я посмотрел фильм «Сталкер» и ничего не понял. До этого, как мне казалось, всё у Тарковского понимал: «Солярис» – фильм о любви, «Андрей Рублев» – про Андрея Рублева. Это, конечно, не так – фильм не о Рублеве, – но тогда мне казалось, что о нем, и я наивно считал, что все предыдущие фильмы Тарковского мне понятны. А «Сталкера» понять не мог.
Я читал «Пикник на обочине» Стругацких, но там был совсем другой сталкер: красавец, чемпион, сверхчеловек. А тут какой-то трясущийся, несчастный. «Гнида», – точно сказал о нем другой персонаж фильма, Писатель.
Я тогда тусовался во многих компаниях и везде говорил, что посмотрел «Сталкера», меня просили рассказать, о чем фильм, я пересказывал весь сюжет, но объяснить смысл фильма не мог. И только когда пересказывал в шестой раз, описывал драку около комнаты, вдруг понял, что эта сцена имеет прямое отношение к евангельскому тексту.
Евангелие я прочитал еще в 15 лет, сразу поверил, что всё, написанное там, правда, кроме одного – Воскресения. Считал, что это придумали ученики Христа, не желавшие смириться с Его смертью.
И еще одна фраза из Нагорной проповеди меня удивляла – «Блаженны нищие духом». За что, думал я, дается им это блаженство, в чем тут добродетель? Не понимал. И вот, пересказывая в очередной раз драку в «Сталкере», я понял, почему они блаженны – потому что тем, кто крепко стоит на земле, уверен в себе, «знает» правду жизни, не нужно никакого Царства Небесного. А тем, кто сомневается в каждом своем шаге, осознает, что слаб, действительно нужна надежда на будущую жизнь, и надежда не эфемерная.
С этого начались мои поиски Бога, путь ко Христу. Я шел трудно, одолеваемый сомнениями. Была у меня верующая знакомая, воцерковленная, она помогала мне в моих поисках, и я ей как-то сказал: «Не примут меня в вашу Церковь, не такой у меня дух, настроения не те». Она ответила: «Знаешь, поезжай-ка ты в Псков» и отправила меня к отцу Павлу. Он тогда служил в Свято-Димитриевском храме в Пскове. Приехал я к нему и всё понял про христианство, все сомнения отпали.
Протоиерей Сергий Ганьковский. Фото: Кирилл Мозгов
– Можете подробнее рассказать о самой первой встрече?
– Конечно, я ее прекрасно помню. Всё очень смешно было. Подхожу к его дому на Красногорской, а там на цепи сидит громадный пес и, естественно, грозно лает на меня. На самом деле он не мог допрыгнуть до человека, входящего в калитку, но я этого тогда не знал, думал, что как только войду, он разорвет меня на куски. И не вхожу, стою с рюкзаком – в Москве какая-то еда была, а в провинции в магазинах ничего не было, поэтому мы всегда что-то с собой везли. Вот и стою перед калиткой, а на участке пес бесится.
Вдруг выходит на крыльцо какой-то мужичок в штанах, в рубахе, моложавый – ему 42 года тогда было. «Вы ко мне?», – спрашивает. Говорю: «К вам, батюшка». Так мы с ним впервые увиделись. Он тогда один жил – шли весенние каникулы, и матушка куда-то уехала с детьми. Сели пить чай, начал рассказывать ему о своих проблемах, но вскоре вошла какая-то женщина и сказала: «Вы бы, отец Павел, хоть поспали перед службой».
Священник Павел Адельгейм в 1975 году. Здесь ему 37 лет
Был, как я потом узнал, канун Лазаревой субботы. Я понял, что она деликатно предлагает мне смыться, и даже обрадовался. Первый короткий разговор с отцом Павлом уверил меня в том, что приехал я к нему напрасно. О чем, думаю, нам говорить? Мы – люди разных культур, разных эпох, разного мировоззрения.
«Простите, батюшка, мне срочно нужно на почту», – сказал я и действительно убежал на почтамт. Мы договорились, что я вернусь, и мы вместе пойдем на службу, но по дороге на почту я решил, что это ни к чему, говорить нам не о чем, поэтому приду в храм ближе к концу службы. А потом решил, что вообще не пойду в церковь, а поеду домой.
Но в последний момент стыдно стало, и я пошел в храм. Всенощная уже началась. До сих пор не могу объяснить, что тогда почувствовал. Всю жизнь я был довольно ироничен, а тут слезы потекли непрерывным потоком. После службы отец Павел подошел ко мне и сказал: «Пойдем домой, Сережа, Тебе завтра причаститься надо». Утром я впервые причастился.
Вернее, впервые исповедовался – в раннем детстве меня причащали. Мамина сестра, тетя Соня, была глубоко верующим человеком, не пропустила ни одной воскресной службы. Они с мамой из священнической семьи, но от меня это долго скрывали. Когда я спросил маму про дедушку, она сказала, что он был школьным учителем, и только позже я узнал, что не учителем, а сельским священником.
Так вот, тетя Соня меня крестила, когда мне было два с половиной года, и потом раз в год водила причащать. Но когда я пошел в школу, мама ей сказала: «Не надо, Соня, пусть в школе учится. Там ему одно будут говорить, ты – другое, ни к чему это ребенку. Пусть сам решит, когда вырастет».
До сих пор считаю, что тетя Соня вымолила меня у Бога. Всю жизнь она в первую очередь думала о том, чтобы никого не потревожить, уберечь других от малейших неприятностей. Например, умирала она очень тяжело – рак поздно обнаружили, пробовали прооперировать, но когда разрезали ее, увидели, что уже ничем не помочь, и снова зашили. В палате она прокусила себе губу, чтобы не застонать от боли, не помешать своими стонами соседкам. Выписали ее домой умирать, и через четыре или пять дней она действительно умерла.
Мама сразу после больницы предложила ей позвать батюшку, и тетя Соня, не пропустившая на моей памяти ни одной воскресной службы, неожиданно сказала: «Не надо, успеем еще». Так ее перед смертью и не причастили. После ее смерти я долго-долго думал, почему она просила не приглашать батюшку домой, и нашел этому единственное объяснение – не хотела, чтобы у меня были неприятности. Я же в школе работал. На самом деле, ничего бы мне не было, но это еще один штрих к портрету тети Сони. Я двух святых людей знал: ее и отца Павла.
Так вот, причастившись у отца Павла, я решил съездить на денек в Питер. Уходил от него в полном восторге. Еще бы – первая исповедь вообще ни с чем не сравнима, тем более, если это исповедь у отца Павла. Он был такой трепетный исповедник – я больше ни у кого так не исповедовался. Внимательно слушает, ты ждешь, когда он тебя поругает или, наоборот, похвалит, а он молчит.
Выстоял службу, которая длилась с 8 утра до 4 вечера. Проголодался – с полуночи, как полагается перед причастием, не ел ничего, в храме холодно (конец марта), всё время дрова в печку подбрасываю, за лампадами слежу, а хор постоянно повторяет: «Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим…» Для меня это всё ново, необычно, богослужения я не знаю, но несмотря на непонимание и телесную усталость, испытываю огромную радость, восторг!
Пошел по дороге на Питер, уже сумерки, идти пришлось довольно долго, не сразу удалось на попутку сесть – многие машины мимо проносились – кругом снег, чувствую себя, как в пустыне, и внутренний голос говорит мне: «Ну что? Поиграл и будет с тебя». Тоска смертная была, в таком состоянии и до Ленинграда добрался, и в Москву вечером поехал, чуждый всему, не понимая, зачем нужна была мне вся эта поездка.
Но произошло чудо – никуда не исчезло то, что я пережил у отца Павла. Я еще ничего не понимал в церковной жизни, даже не знал, как часто нужно ходить в церковь, спросил у знакомой, которая отправила меня к отцу Павлу, она сказала, что христианин ни при каких обстоятельствах не должен пропускать воскресную службу. С тех пор я так и живу – не пропуская.
Больше я к этому старцу не приезжал
Стал ездить в Псков каждый месяц, а иногда и два раза в месяц – исповедоваться надо было, а я больше ни у кого не хотел. Отец Павел сам мне предложил: «Найди себе монаха какого-нибудь – у вас же Троице-Сергиева лавра рядом». И я пошел к одному известному старцу – не буду называть его имя.
Исповедовал он меня в присутствии многих людей, которые тоже приехали к нему, я говорил полушепотом, а он транслировал мою исповедь всем присутствующим. А ведь я еще только первый год воцерковлялся, каждый раз, исповедуясь, вспоминал грехи юности – грехи, как вы понимаете, не самые легкие. Не по себе мне было от его трансляции.
А в конце он сказал: «Ну, тебя убить надо». У меня вертелся на языке ответ: «Сделайте одолжение, батюшка, а то я пытался, но у меня не получается. Может, у вас получится». Но не стал так отвечать. Подумал, скажу – он в дураках останется. Не сказал, но больше я, конечно, к этому старцу не приезжал.
– Старцу в кавычках?
– Почему же? Он в Русской Церкви считается старцем. Может быть, не таким почитаемым, как архимандрит Кирилл (Павлов) – к отцу Кириллу мне просто не удалось попасть, – но к нему тоже со всей страны народ едет, и я в очереди на исповедь несколько часов отстоял.
После этого я понял, что от добра добра не ищут, и стал ездить к отцу Павлу. А он дома не сидел – у него вечно шли какие-то стройки, реставрации, ремонты, всё время приходилось доставать железо, шифер, строительный лес, что-то еще… Поэтому когда я приезжал, а приезжал обычно на два-три дня, мы с ним целыми днями мотались на его «Запорожце» по Пскову и окрестностям. И общались – когда ж еще поговоришь, если не в дороге.
Потом мне повезло еще больше – отец Павел купил у знакомого «Москвич-407» и перегонял его из Москвы в Псков. Мы к тому времени сдружились, он иногда по привычке говорил мне «вы», но чаще называл просто Сережей. Я вызвался его сопровождать, и вот во время этого перегона мы переговорили обо всем на свете – отец Павел рассказал о своей жизни, о лагере, о том, как потерял ногу, я задавал вопросы. Ничто не отвлекало нас от беседы.
После своего обращения я довольно быстро охладел к работе – неинтересно стало. А когда учитель теряет интерес к делу, нельзя оставаться в школе. И через два года, в 1982 году, я ушел.
– Стало неинтересно, потому что в то время не было возможности преподавать литературу с христианских позиций?
– Дело не в этом. Отец Павел с самого начала сказал мне: «Не занимайся пропагандой. Твое дело сейчас – не проповедовать, а молиться и читать». Но как не заниматься, если вся русская литература об этом? Например, проходили мы рассказ Тургенева «Бежин луг». Там есть эпизод, когда кто-то из местных возвращается в деревню и несет на голове гору корзин. «Это антихрист», – в ужасе говорят все и разбегаются в разные стороны.
Дети меня спрашивают: «Сергей Алексеевич, а кто такой антихрист?». Но чтобы понять, кто такой антихрист, надо сначала знать, Кто такой Христос, и я в течение пяти уроков рассказывал им о Христе. Я не злоупотреблял этим, но раз ученики спросили, не считал возможным уклониться от ответа.
Уход с работы – не духовная проблема
Но и великая русская литература, и занимательная лингвистика меркнут на фоне Евангелия, церковной жизни. Преподавать в школе православное вероучение в то время нельзя было ни факультативно, ни как-либо еще. А преподавать русский и литературу мне стало скучно. И я ушел, причем наплел директрисе, что меня зовут в ВЦСПС, в международный отдел, обещают квартиру в Москве и ежегодные загранкомандировки, – и она не посмела меня удерживать. Я уволился и пошел в ночные сторожа!
– А с отцом Павлом вы посоветовались?
– Отец Павел никогда не вмешивался в то, что не имело отношения к духовной жизни. Я или кто-то другой может ошибаться, переходя с одной работы на другую, переезжая в другой город, страну, но это, как правило, не духовная проблема. Был случай, когда он вмешался, но сейчас вы поймете, почему.
Когда началась перестройка, я устроился алтарником в церковь. У нас, в Подлипках. Староста взяла меня, не побоялась. Там был очень хороший настоятель, энергичный, но она не давала ему развернуться. Тогда старосты всем заправляли – их государство назначало.
И решил настоятель убрать ее из храма. Я умолял его: «Не надо, батюшка, скоро власть изменится, и вы будете главный», но он говорил, что уже нет сил терпеть. Однажды прихожу в алтарь, и настоятель говорит: «Садись, пиши». Под его диктовку я написал на нее жалобу, собрал подписи у всех членов двадцатки, потом было собрание, естественно, со склоками и взаимными обидами. «Какой знакомый почерк», – сказала мне староста. «Мой почерк, Ксения Дмитриевна, – признался я. – Это я виноват».
В подавленном состоянии пришел домой, и в этот же день ко мне приехал отец Павел. Я ему всё рассказал. Он был потрясен:
– Как ты мог это написать?
– У меня выхода не было, батюшка. Если бы не написал, мне пришлось бы уйти из алтаря.
– Ты и так туда больше не войдешь.
– Как не войду?
– Не войдешь.
– А где же я буду работать.
– Найдешь где-нибудь.
В таких вопросах отец Павел был бескомпромиссен: «Ты, Сережа, совершил подлость, знай это». И я на следующий день уволился. Месяц проболтался без работы, потом каким-то чудом взяли меня в один московский храм.
– То есть отец Павел не имел в виду, что вы вообще не будете работать в Церкви?
– Нет, конечно. Он дал мне понять, что я не имею права оставаться на той работе, где совершил предательство. Но через три месяца отец Павел снова приехал, спросил, где работаю, я ответил, что в московском храме, обстановка там непростая, но я уже начал к ней привыкать. «Уходи оттуда, возвращайся сюда», – сказал отец Павел. «Батюшка, да кто ж меня возьмет?», – удивился я. Взяли.
Достойный ученик святых
Отца Павла воспитывали удивительные пастыри: преподобный Севастиан Карагандинский, архимандрит Борис (Холчев), архиепископ Ермоген (Голубев). Духовные богатыри! И он был их достойным учеником.
Я во многом приспособленец, норовлю сделать, как мне удобнее, всю жизнь чего-то боюсь, а отец Павел ничего и никого не боялся. Как-то я ему признался, что боюсь умереть внезапной и насильственной смертью, а он сказал: «Ну, Сережа, это так буржуазно – умереть в своей постели». Нашел слово! Вот он не буржуазно умер.
Он был человек с обостренной совестью. Никто не мог склонить его к компромиссу. Когда я наблюдал за его конфликтом с архиереем, понимал и сейчас понимаю, что сам совершенно не готов к такой бескомпромиссности. Более того, считал, что это ненужное дело – у него есть приход, община, которую он должен окормлять, воспитывать. Полагал, что этого более чем достаточно, но восхищался безудержной отвагой отца Павла.
Но он никогда не был ни политическим, ни церковным диссидентом. Посадили его, как вы знаете, за то, что он построил храм, – в шестидесятые годы это была неслыханная дерзость, и большевики ему ее не простили. Ну а его книга «Догмат о Церкви в канонах и практике»… Я первый, кто прочитал эту книгу, и сразу сказал ему: «Отец Павел, это одновременно богословский трактат, исторические хроники и памфлет. Три вещи в одном флаконе! Разделите их как-нибудь». Он не разделил и издал ее именно в таком виде.
Всем известно, какой гнев начальства вызвала эта книга, но с канонической точки зрения там не к чему придраться. Отец Павел был строгим ревнителем церковного устава, он хотел, чтобы Церковь была соборной и апостольской, каковой она и должна быть, писал о том, что этот церковный принцип нарушается, призывал вернуться к соборности. Возмущался, что отменены Поместные Соборы. Я спрашивал его: «Батюшка, чего вы добиваетесь? Не развита у нас, у русских, культура дискуссии. Хотите, чтобы драки начались на Поместном Соборе?».
«Понимаешь, дружок, – ответил отец Павел, – если не давать человеку жить по нормам свободы, он так и не научится этим нормам, останется холопом и рабом». И был прав. Но и архиереев наших я понимаю – боятся они, что Церковь разорвут в клочья. (Земную, разумеется, Поместную – Церковь как Тело Христово врата ада не одолеют). Если охранители и прогрессисты в интернете клеймят друг друга похлеще политиков, тем более трудно представить, что они готовы к диалогу в реале.
Некоторые теперь утверждают, что отец Павел всерьез подумывал о переходе в другую юрисдикцию, и якобы он им сам об этом говорил. Я даже намека на это от него ни разу не слышал, а мы уже давно стали близкими друзьями, говорили обо всем на свете. Его гнали при большевиках, впал в немилость он и в новое время, но никогда ему в голову не приходило оставить Матерь-Церковь, уйти в раскол. Спекуляции это. Нет человека – можно теперь о нем всё что угодно писать.
Рукополагался в подряснике отца Бориса (Холчева)
– О священстве вы когда впервые задумались?
– Я уже говорил вам, что после знакомства с отцом Павлом открыл для себя христианство, Церковь, и на этом фоне всё, что интересовало раньше, померкло. Ушел из школы и при первой возможности – еще в советское время – стал работать в церкви. Но сам, наверное, не дерзнул бы проявить инициативу. В 1989 году отец Павел позвонил мне и сказал: «Хватит там сидеть, приезжай – рукополагаться будешь». Я приехал в Псков, но тогда не получилось. О причинах могу только гадать, но, значит, еще не пришло время.
Отец Павел сразу утешил меня: «Не переживай. Сейчас не рукоположили, через месяц или через полгода всё равно рукоположат». Как раз тогда его назначали настоятелем храма Жен Мироносиц, он только начинал его восстанавливать, я там остался на целый месяц, мы работали с утра до ночи, горы мусора вывезли. Всем на свете я был в этот месяц: завхозом, заместителем генерального директора, алтарником и даже регентом, что уж совсем удивительно – у меня ни слуха, ни голоса нет. Но регентовал!
Рукоположили меня здесь только в 1992 году. Незадолго до этого я приехал к отцу Павлу и сказал, что владыка велел шить подрясник. «Верочка, принеси подрясник отца Бориса», – сказал отец Павел. Так что рукополагался я и начинал служить в подряснике отца Бориса (Холчева).
– Вас сразу назначили настоятелем храма священномученика Владимира?
– Да, несуществующего прихода. Я в то время был директором художественной школы. Ее создали несколько художников, они знали, как научить ребят рисовать, но понятия не имели, как организовать процесс. И позвали меня как бывшего завуча – я собаку съел на этой организации. «Ребята, а в горкоме вы согласовали? – спросил их. – Я же верующий». «Нас горком не интересует», – ответили они. Времена уже менялись, 1000-летие Крещения Руси прошло. Ну, раз не интересует, то и хорошо. Стал получать 350 рублей – огромные деньги в то время. И вскоре сами художники попросили меня прочитать в школе курс «Основы православного вероучения».
Я растерялся, звоню отцу Павлу, спрашиваю: «Как быть? У меня ж нет богословского образования». А он говорит: «Не нужно никакого богословского образования. Просто расскажи людям, как в Церковь пришел. О своем опыте надо рассказывать! Раз просят, обязательно сделай». И поехал я в первую в России воскресную школу – при Издательском отделе Московского патриархата. Отец Михаил Дронов – директор школы – надиктовал мне конспекты на первые 20 занятий – у него даже текста под рукой не было. С этого надиктованного плана я и начал, потом уже сам освоился.
20 лет преподавал, только 4 года назад перестал. Заболел – говорю плохо, руки дрожат, и, самое главное, – вдохновение иссякло. То, что теперь называется драйвом. А без него – куда?
Когда меня рукоположили в священники (а диаконом я был всего две недели – кому нужен безголосый диакон?), сразу назначали настоятелем несуществующего прихода в честь еще не прославленного святого. Уже готовилась канонизация митрополита Владимира (Богоявленского), и нас поставили перед фактом, что будущий храм освятят в его честь.
Сначала мы переоборудовали в храм один из классов. Комната была 40 квадратных метров, примерно треть отделяли, вешали шторы на потолок, к шторам прикрепляли иконы – так обозначали иконостас. Один пролет между шторами был диаконской дверью, другой – Царскими вратами. В художественной школе для рисования использовали белые кубы 50х50х50, из двух таких кубов мы сделали Жертвенник и Престол. Естественно, на антиминсе служили.
На вторую мою воскресную службу приехал отец Павел, послужил со мной в этих условиях, которые казались мне ужасными, и сказал: «Не строй ничего – тут хорошо!». Я удивился, но денег всё равно не было. Потом завод по изготовлению военных казарм подарил нам такую казарму – деревянную, – и мы в ней 20 лет прослужили. Сейчас строим новый храм. А отец Павел, как всегда, прав оказался, когда говорил, что не нужно строить. Тогда не нужно было – много лет нам не хотели выделить землю под храм.
Я продолжал преподавать «Основы православного вероучения» уже не только в художественной школе, но и в общеобразовательных, и в техническом лицее. Многие ребята воцерковились, некоторые до сих пор наши прихожане.
Он просто любил детей
– Отец Павел бывал на ваших уроках?
– Обязательно. Он довольно часто приезжал ко мне в Королев, и я всегда просил его не только прийти на урок, но и провести этот урок. Все слушали его, затаив дыхание. Ему достаточно было один раз выступить перед аудиторией, чтобы люди его запомнили. Редкого личного обаяния человек! После его гибели мне телефон оборвали – все выражают соболезнования.
В своей школе отец Павел преподавал «Основы православного вероучения» самым маленьким ученикам. Я неоднократно бывал на его уроках, но не выступал, а только смотрел и слушал. После первого урока пытался объяснить ему, как надо строить урок, овладевать внимание учеников, заставить их работать – практика у меня большая, в методике я дока. А то, что увидел у отца Павла, скорее походило на веселую детскую тусовку – уроком ее не назовешь.
И вот после урока начал я рассказывать батюшке про учебные планы, про то, как объяснять материал, сколько времени нужно, чтобы дети закрепили знания и т.д. Он слушал-слушал и говорит: «Знаешь, Серёжа, я всё равно не буду делать так. Я их очень люблю, и этого им хватит с головой». И это правда.
Я знал, как построить урок, чтобы заинтересовать учеников, спровоцировать их на спор, вызвать у них азарт. Многие уроки мне удавались, интересно было и мне, и детям. А отец Павел просто их любил. Это обстановка: дети сидят вокруг него, хватают за фалды рясы, лезут на голову – даже намека на дисциплину нет. От сердца он всё делал. И сейчас я понимаю, что он был прав – только так можно заниматься основой православного учения с малышами. Школьная методика для младших классов не годится.
Не только детей, но и всех, с кем встречался, отец Павел учил своей жизнью, своим отношением к людям. Митрополит Антоний Сурожский говорил, что никто не уверует, если не увидит в глазах другого человека сияние вечной жизни. В глазах отца Павла я видел это сияние.
Беседовал Леонид Виноградов