Противоречивая античность
Античность: доблести, мужеству и отваге античных мужей можно восторгаться, их стойкости и непоколебимости хочется подражать. Первые мученики были воспитаны именно в тех условиях и тех традициях. Но не иллюзия ли это, не ошибочно ли то восхищение античным миром, которое можно бы видеть во все времена?
Этот вопрос мы задали заведующему кафедрой языкознания филологического факультета МГУ, профессору МГУ и МДА Александру Александровичу Волкову.
Мы входим в Благовещенский собор Московского Кремля и обнаруживаем Платона с Аристотелем прямо на фреске собора. Их называли христианами до Христа [1] .
Античное общество было обществом очень хороших людей, которые очень хорошо друг к другу относились и были весьма терпимы. При этом гладиаторские бои почему-то были запрещены только в V веке по Рождестве Христовом, хотя христианство стало государственной религией в начале IV века. Значит, эти хорошие античные люди могли с вожделением смотреть, как один человек убивает другого, как дикие звери рвут людей на части, как льется кровь. Это возбуждало и радовало зрителей.
У античного человека было другое отношение к смерти. С. Аверинцев называет это статуарностью: человек совершает поступок и любуется собой. Достоинство человека, которое выражается в его поступках, было свойственно всей античности. Античный человек может бояться, его душа может уходить в пятки, его «лядвия наполнишася поруганий», но он смеется, как смеются боги, не показывает своей слабости, своего страха. Поза подменяет собой духовную реальность.
«»Идеальное» государство, построенное Платоном, застыло в одной симметрической позе. Это – всецело мраморная статуя. В этом государстве решительно нет никакой истории и нет никаких социальных проблем. Тут сословия застыли в одном определенном отношении друг к другу. Они не развиваются, не живут, не ищут. Все государство как бы вращается в себе наподобие небесного свода. … Тут нет неповторимости, нет историчности. Тут нет биографии, нет идеалов, нет борьбы, нет исповеди. Круговращение и переселение душ тоже ведь не есть история. Это – история, построенная по типу астрономии; это вид астрономии. Тут нет трепещущей волны исторического развития, нет интереса к прошлому и будущему, нет безвозвратности и неповторимости, нет борьбы и победы. Тут – навеки статическое и только внутри себя равномерно вращающееся статуарное бытие, самодовлеющее, вечное и беспорывное. Это – своеобразная группа Лаокоона. Это – скульптурно-отделанная и мраморно-холодная Идея» (А.Ф. Лосев «Очерки античного символизма и мифологии»)
“Выявленное в Библии восприятие человека не менее телесно, чем античное, но только тело для него не осанка, а боль, не жест, а трепет, не объемная пластика мускулов, а “уязвляемые потаенности недр”; это тело не созерцаемое извне, но восчувствованное изнутри, и его образ слагается не из впечатлений глаз, а из вибраций человеческого “нутра”. Это образ страждущего тела, терзаемого тела, в котором однако живет такая “кровная”, “чревная”, “сердечная” теплота интимности, которая чужда статуарно выставляющему себя напоказ телу эллинского атлета.” Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы.- М.: Наука, 1977. — 320с).
Жалость, по Аристотелю, — порок. Сострадание –порок. Человек не может ни бояться, ни переживать ни от чего. Он, до некоторой степени, — герой, который вживается в играемый образ и живет согласно ему. В таком образе жил Муций Сцевола, который жег свою руку и одновременно произносил речь. Подобное поведение — это чудовищная гордыня, тщеславие – это самые страшные грехи.
Подобное поведение — чудовищная гордыня, тщеславие – это самые страшные грехи.
У античного человека другое отношение к смерти, чем у нас сегодня, но это отношение противоположно христианскому отношению к смерти. Для христианина смерть, переход из жизни – таинство.
По этике Платона: суть человека – это душа, а тело – это темница души, от которой необходимо освободиться. Путь к этому освобождению — самоубийство. Для христианина это немыслимо: тело – это храм души, оно воскресает в день воскресения мертвых. Тело и душа принадлежат друг другу. Разрыв их противоестественен. Христианская антропология исходит из неповторимости и духовно-телесной целостности личности. Поэтому аскетизм христианства отличается от языческого, суть его не в уничтожении плоти, а в подчинении плоти душе. Слова те же самые, а содержание другое.
– В чем же мы можем подражать античности и можем ли?
–Безусловно, можем, к этому нас призывали отцы Церкви, в том числе святой Василий Великий. Античность породила сознание достоинства человека, уважение к личности. Важно помнить, что все эти категории в христианстве в значительной степени изменились.
Подробно об этом можно прочесть например в книге блаж. Августина «О граде Божием», беседе св. Ваcилия Великого «Слово к юношам о пользе чтения книг языческих».
Вот что пишет св. Василий Великий: « Поэтому так будем принимать сочинения, в которых заключаются правила добродетели. Например, некто в народном собрании злословил Перикла, но он не обращал на то внимания, и целый день продолжалось, что один осыпал д ругого ругательствами, а другой ни мало о том не заботился. Потом вечером уже, и когда смерклось, этого человека, едва прекративш е го брань, Перикл проводил с светильником, чтоб не даром пропало у него упражнение в любомудрии. Еще кто-то, рассердившись, гро зил смертью Евклиду мегарскому и клялся в этом. Но Евклид сам дал клятву, что умилостивит его и заставит прекратить свое к нему нерасположение. Как хорошо, если приходят на память таковые примеры человеку, когда он одержим уже гневом! Ибо не должно верить трагедии, кот орая без рассуждения говорит: «Р аздражение вооружает руку на врагов ». Напротив того, всего лучше вовсе не приходить в раздражение. Если же это трудно, то по крайней мере, удерживая раздражительность рассудком, как уздою, надобно не дозволять в ыходить ей за пределы.
Но возвратим слово назад к примерам доблестных мужей. Некто, нещадно нападая на Coфронискова сына, Сократа, бил его в самое лице, а он не противился, но дозволил этому пьяному человеку насытить свой гнев, так что лице у Сократа от у даров уже опухло и покрылось ранами. Когда же тот перестал бить: Сократ, как сказывают, ничего другого не сделал, a только, как на статуе пишут имя художника, написал на лбу: сделал такой-то; и тем отмстил. Поелику это указывает на одно почти с нашими прав илами; то утверждаю, что весьма хорошо подражать таким мужам. Ибо этот поступок Сократа сходен с тою заповедью, по которой ударяющему по ланите должен ты подставить другую (Мф. 5, 39.), — В такой мере надобно мстить за себя! А поступок Перикла или Евклида сроден с заповедью: терпеть гонителей и кротко переносить гнев их, и с заповедью: желать добра врагам, а не проклинать их . Посему предварительно обученный сему не будет верить заповедям, как чему-то невозможному. Не умолчу и о поступке Александрово м. Александр, взяв в плен дочерей Дария, о которых засвидетельствовано, что красота их была удивительна, не удостоил и видеть их, считая постыдным — пoбедитeлю уступать над собою победу женщинам. Ибо это указывает на одно с заповедью, что воззревший на жен щину для услаждения, хотя и не совершит прелюбодеяния самым делом, но за то, что допустил в душу желание, не освобождается от вины (Мф. 5, 28.). О поступке же Клиния, одного из близких Пифагору, трудно поверить, чтобы сходство его с нашими правилами было д елом случая, а не тщательного подражания. Что’ же сделал Клиний? Дав клятву, мог он избежать потери трех талантов; но лучше заплатил их, чем стал клясться, хотя клятва его была бы в деле справедливом. Он как будто, представляю я, слышал ту заповедь, котора я запрещает нам клятву (Мф. 5, 33.).»
Но и здесь христианство приносит новые смыслы в античные категории: достоинство человека в христианстве – не в том, чего он достоин, а чего он удостоен.
Античность нужно принимать, переосмысляя ее духовную культуру.
[1] Платон, Аристотель и другие древние философы нередко назывались христианами до Христа, так как, во-первых, в их трудах и изречениях встречаются утверждения о Едином Боге, что в античном мире считалось атеизмом и непочитанием богов, а, во-вторых, многие их изречения близки к христианскому учению. Сократ: «Доброго мужа никакое зло не постигнет. Душа наша бессмертна. По смерти будет добрым награда, а злым — наказание». Платон: «Должно надеяться, что Сам Бог ниспошлет небесного Учителя и Наставника людям».