Протодиакон Русской православной церкви, профессор Московской духовной академии, автор официального учебника по основам православной культуры. Один из самых известных российских православных миссионеров. Он активно ведет блоги в социальных сетях, выступает по радио и на телевидении, читает лекции по всему миру. Его деятельность вызывает острые споры и частые нарекания. Священники нередко называют его «лукавым философом на ниве православия» и «заблудившимся миссионером». В интервью «Снобу» Андрей Кураев рассказал, почему он не согласен с арестом Pussy Riot и чем опасен феномен яркого проповедника.
— Начнем с самого злободневного вопроса. Две девушки из Pussy Riot были арестованы в начале марта за выступление в храме Христа Спасителя. Что вы об этом думаете?
— Полагаю, что правоохранительные органы исходят из того, что были оскорблены чувства членов Православной церкви. Мне очень не хотелось бы, чтобы от моего имени на кого-то надевали наручники.
— Но ведь церковь официально заявила, что требует, чтобы участницы панк-группы были наказаны за свой поступок.
— Церковных людей провоцируют на участие в пьесе, где нам уже отведена совершенно определенная роль и заготовлены телекамеры, чтобы снимать наши заказанные режиссером гримасы. Но я не подписывал контракт с этой телекомпанией. Зачем же я должен послушно исполнять эту роль? Я не хочу. Естественно, наша первая реакция — возмущение. Но надо уметь брать под контроль это понятное чувство. Следом должны включаться память, разум и совесть.
— А вообще как вы относитесь к провокации?
— Сам по себе жанр не вызывает во мне возмущения. Я и сам человек провокационный, скандальный. Другой вопрос, насколько это уместно именно в данном случае. Что бы кто ни думал о Патриархе или о Путине, больно от этого выступления не Путину, а той простой бабушке, которая пришла на службу и которую это всерьез задело. Она-то в чем виновата?
— Pussi Riot выступали против тесных связей Православной церкви с властью. Вы согласны, что есть такая проблема?
— Несомненно, у многих церковных людей разного уровня влияния есть желание прильнуть к государственному плечу. В этом смысле вот что меня беспокоит: если у них будет политическая возможность пройти дальше светских и внутрицерковных запретов, смогут ли они остановиться? На днях я перечитывал книжечку с очень претенциозным названием «Русская идеология». Ее автор — архиепископ Серафим Соболев. Из эмиграции он написал, что, когда большевики будут свергнуты и царь-батюшка вернется в Россию, тогда, наконец, отменят «вредный закон о свободе совести» и будет введена смертная казнь за проповедь атеизма. Это пишет человек в 1939 году, уже по ту сторону русской катастрофы! Он хоть чему-нибудь научился или нет? А те, кто сейчас переиздают его книжки и даже говорят о его возможной канонизации? Вопрос не только в архиепископе Серафиме, а в целом в наших убеждениях и ценностях: чему мы научились после страшного опыта XX века. Боюсь, что ничему.
— Каким образом Советский Союз сказался на истории России?
— Большевистский режим сломал хребет русскому народу. Это хорошо видно по недавним политическим разборкам. У нас минимизирована способность к самоорганизации и к самообороне.
— Что вы думаете про митинги на Болотной и Сахарова?
— Думаю, что единственно приемлемая поза этой зимой для гражданина была в том, чтобы прийти на митинг на Болотной площади, но стоять спиной к ораторам, обозначая тем самым: «Мы тут не для вас. Мы для себя. И мы ни для кого не хотим быть пушечным мясом или массовкой. Мы просто хотим быть свободным людьми».
— А вы сами ходили?
— Нет, зачем? Я считаю, что на митинги можно ходить, если иначе тебя не услышат. В моем случае это не так: только у моего блога 10 тысяч подписчиков. По-моему, главный мотив людей, которые пришли на эти митинги, заключался в том, чтобы найти повод для самоуважения. Помните, у Галича: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?» Для большинства это была возможность выйти из колеи, переступить через красные флажки. И тем самым найти повод для простого самоуважения. Мне же повод для этого не нужен. Жизнь и так бросает мне достаточно разных вызовов.
— Но видно, что вы следили за этими событиями. Какими были ваши ощущения: воодушевление, страх?
— Мне стало страшно только в самом конце митинга в Лужниках, когда Путин начал цитировать Лермонтова со своим «умремте же под Москвой». Нельзя вызывать духов гражданской войны, нельзя злоупотреблять военной символикой и метафорами! И важно помнить, что позволено Юпитеру, не позволено быку. И наоборот. Оппозиция имеет право быть тупой и агрессивной. Меня это не волнует, потому что она действует не от имени моей страны, а значит, и не от меня. А государственная власть некоторым образом действует от моего имени. Когда истерит Удальцов, меня это совершенно не волнует. А когда лидер государства, как площадной оратор, начинает подначивать толпу: «Мы победим, а кто не с нами — те враги» — вот уже страшно. А вдруг он это всерьез, а не ради зарядки?
— Многих воцерковленных людей смущают высказывания официальных церковных чинов о том, что нужно носить, или что роман «Лолита» нужно запретить, или что верующие не должны ходить на митинги и прочее. Что вы им посоветуете?
— Не надо преувеличивать степень навязчивости тех или иных суждений, даже если они принадлежат людям, облеченным церковным статусом. Разве мы пришли в церковь затем, чтобы получить инструкцию, как относиться к Владимиру Набокову или какую одежду носить? Мир православия — это мир множества людей, и живых, и уже отошедших, но оставивших свои мысли и книги.Поэтому вхождение в мир православия не освобождает тебя от личной ответственности за твой выбор — вот что я пробую донести до своих семинаристов и до православных людей на публичных лекциях. Приведу пример: в интернете ходят списки цитат из святых отцов о том, что еретиков и кощунников надо казнить. Я составил и тоже опубликовал другой список цитат тоже святых отцов на эту же тему, но с противоположными суждениями. Если тебе нравится та или иная позиция, имей в виду, что это твой выбор, а не просто твое «смиренное послушание православному преданию».
— Правильно ли я поняла, что воцерковленному человеку, которого сильно смущают официальные высказывания церкви, вы советуете просто не обращать на них внимания?
— В общем, да. Это не то, из-за чего стоит уходить от Христа и Его Церкви.
— Но вы человек, вписанный в церковную иерархию. Как вы можете так говорить?
— В начале 90-х годов корейская автомобильная компания «Дэу» открыла завод по сборке своих машина в Узбекистане. Идея сама по себе — кошмар любого российского мужика. Корейская машина, собранная узбеками, — такого и бесплатно не надо. Дистрибьюторы это учли и выпустили самый гениальный рекламный ролик из всех, что я когда-либо видел. Там показан сборочный цех, длинный-длинный, совершенно пустой, ни одного человека, и только роботы куда-то тычут своими металлическими пальчиками, что-то паяют, крутят. И тут в объектив камеры тихо-тихо, на цыпочках входит характерный узбек в тюбетейке, в халатике и, озираясь, говорит: «Я тут ничего не делаю. Это все они» — показывая на роботов.
Мы, люди в черном, очень разные, пестрые и нередко плохие, но в церковь вы все же можете прийти именно по той причине, что мы тут ничего не делаем. Это Господь совершает таинство в алтаре — через мои недостойные руки. И может получиться так, что я вас накормлю, а сам останусь голодным. Я сам недостоин того великого таинства, которое преподаю вам.
— Вы говорите, что лидер государства отвечает перед гражданами за свои слова. Так же и человек, возглавляющий церковь, несет ответственность за свои слова перед всеми воцерковленными. Разве не так?
Думаю, да.
— Вы ему об этом напоминаете?
— Я не претендую на роль спасителя России или Русской церкви. Я слишком хорошо знаю церковную историю и помню, что часто человек, который мнит себя спасителем, на самом деле достигает ровно противоположного результата. Поэтому, когда у меня появляются обличительные импульсы в стиле «Не могу молчать!» (а они время от времени появляются), я напоминаю себе булатовские строчки: «А кто ж меня назначил дежурным по апрелю?» При этом я говорю себе, что это не трусость, а трезвость. Ну, я так себя оправдываю.
— Вас называют православным диссидентом. Как вы к такому своему званию относитесь?
— Никак не отношусь. Удостоверения такого у меня нет, и какие льготы к нему прилагаются, я не знаю. В интернете или в прессе в один и тот же день я могу узнать, что я тайный советник патриарха, серый кардинал Московской патриархии, и тут же могу узнать, что уже все готово к тому, чтобы лишить меня сана.
Публичные люди современной Церкви, работая в интернете, принимают на себя неслыханное в былой церковной истории количество ежедневных поношений. Вряд ли проповедники прошлого читали столько грязи о себе.
— Вы переживаете, когда читаете про себя гадости?
— Раньше переживал, конечно. Пробовал как-то отвечать, оправдываться. А сейчас уже нет. Старый я, что ли, стал.
— А когда вас хвалят, гордитесь?
— Естественно, ведь я человек. Читая добрые слова, я радуюсь. Правда, нередко приходится читать, что Кураев ищет славы. Честно скажу: вот это — неправда. Тщеславие у меня есть, но оно давно удовлетворено. Моя фотография была на обложках журналов, во всех ток-шоу я побывал, коллекцию всевозможных комплиментов я уже собрал.
Я даже побаиваюсь своего своеобразия. Существует феномен яркого проповедника: чем более ярок проповедник-миссионер, тем больше риск, что он будет людей приводить к себе, а не в Церковь. Это заметно по многим людям, которые называют себя учениками отца Александра Меня. У меня, наверное, есть такая же проблема. Поэтому я принципиально не становлюсь священником, чтобы никто ко мне не прикипал. В этом смысле я тефлоновый: через меня переступи и иди дальше в реальную Церковь.
— В чем для вас принципиальная разница между дьяконом и священником?
— Во-первых, для меня принципиально важно, что я не исповедую людей. Одно дело — читать лекции, рассказывать о православии в целом. Другое дело — проецировать вечные заповеди в конкретную жизненную ситуацию малознакомого человека. Это очень трудное дело. И я на него не решаюсь. Я не чувствую в себе духовного опыта, чтобы предлагать людям свои советы и говорить, как им жить.
Во-вторых, у меня есть роскошь, которую не может позволить себе священник: я могу сам выбирать собеседника.
— А зачем вы проповедуете? В чем ваша миссия?
— У меня все еще есть, может быть, безумное убеждение, что православие — это то, что может сделать счастливым не только меня.
— Сегодня очень многие люди занимаются йогой и медитацией, ищут духовных наставников. Как, по-вашему, меняется духовное состояние современного человека?
— Мне кажется, что судьба человечества определяется формулой: сможет ли шоу-бизнес разрушить мусульманскую систему ценностей так же быстро, эффективно и необратимо, как он это сделал с христианством. Как бы ни относиться к исламу, это наши родственники по средиземноморской цивилизации, и наш конфликт с ними — это конфликт семейный. А вот «Дом-2» — это «Чужой» и «Хищник» в одном флаконе. Это культура смерти. «Бери от жизни все» — в этой идеологии нет повода для служения, для отказа от чего-то. А создание семьи и рождение ребенка — это служение и отказ. Как только программа «Дом-2» с ее культом гедонизма, потребления станет нормой на телевидении Саудовской Аравии, это будет означать конец нашей цивилизации.
— Вы сами из нерелигиозной семьи, поступили на факультет научного атеизма, а потом вдруг крестились в 19 лет. Расскажите, как это произошло?
— Как сказал отец Сергий Булгаков, неверующий человек, изучающий историю религии, подобен евнуху, который сторожит чужой гарем. Было что-то неприличное в наших студенческих посиделках до утра, когда мы говорили о Боге и строили самые разные гипотезы, а наутро ничего в нашей жизни не менялось. Еще тогда мне очень запали в душу строки Марины Цветаевой: «Грех над церковкой златоглавою / Кружить и не молиться в ней».
— Я понял, что из религиозных текстов и кружевных разговоров про них, из мира чтения надо совершить шаг в мир жизни. Крестившись, я хотел из читателя превратиться в человека.
— Вы думали о монашестве?
— Естественно, думал. Я считаю, что православный юноша, который хотя бы полгода не мечтал о монашестве, — это плохой православный.
Но есть вещи, которые надо делать в состоянии юношеского безумия: принимать сан, жениться, принимать монашество. Как в некоторых профессиях нужно с детства ставить голос или заниматься растяжкой, так и тут нужно привыкать к жизни в монастыре, пока ты еще мягкий, как пластилин. А потом уже поздно.
Кроме того, я люблю монашество, и поэтому считаю, что туда надо идти с идеей чего-то отдать, а не получить. Представьте, придет к вам совершенно незнакомый старик и скажет: доченька, я тебя очень люблю, прими меня на старости лет… Если я сейчас приму монашество, для монастыря я, скорее всего, буду обузой.
— Что вы думаете о роскоши, в которой живет православная верхушка?
— Я знал, что вхожу в Церковь, у которой есть свои традиции, в том числе такие, которые мне не понравятся. Как говорил товарищ Сталин, «у меня нет других писателей». А у Христа нет другой Церкви, запасной, где все было бы идеально.
— Как вы отдыхаете?
— Для меня лучший отдых — это когда ко мне приходят мои внучки.
— Как вы их воспитываете?
— Я их родителям сразу честно сказал: имейте в виду, я девчонок буду баловать. Воспитывать я их не буду, это ваше дело. Я им буду все разрешать. Сейчас я больше всего боюсь, что трехлетняя Катенька задаст мне какой-нибудь страшный жизненный вопрос — как я на него отвечу?
— Какой, например?
— Откуда мясо берется? Не знаю, как рассказать о смерти животных, смерти людей, наших взаимоотношениях. Вот мы смотрим передачу из жизни животных, лев гонится за антилопой — красиво, ребенок счастлив. Но когда доходит до финала, я быстро переключаю канал.