– Отец Андрей, в начале нашего разговора хотелось бы задать общий вопрос: грех – это болезнь души, как сегодня объяснить современному человеку, что греху подвержены все люди, что нет плохих и хороших людей?
– Прежде всего, стоит сказать, что понятия «грех» и «преступление» вовсе не являются синонимами. И поэтому определение греха или напоминание о том, что именно является грехом, надо искать не в Уголовном кодексе.
Грех – это прежде всего вред, который я наношу себе самому. Современный человек кое-что понимает в этом лучше, чем былые поколения. Например, сегодня люди прекрасно понимают, что бывают грехи против своего тела: слишком хорошее питание или слишком долгое восседание перед телевизором, неподвижный образ жизни и тому подобное.
Но так же, как можно навредить своему телу – причем до поры до времени тело будет очень радоваться тому, что ты ему вредишь, – точно так же можно навредить своей собственной душе.
И отсюда вывод: нам остается только выяснить, есть эта самая душа или нет. Здесь, конечно, пусть каждый сам решает. Можно считать себя просто функцией каких-то биохимических реакций, которые происходят в организме, и полагать, как материалисты XIX века, что мозг вырабатывает мысль, так же, как печень вырабатывает желчь. Но человек более внимательный к себе самому и просто уважающий сам себя, наверное, заметит, что есть в человеке такой орган, который болит, когда всё тело здорово. Бывает, что-то во мне радуется, несмотря на печальное состояние организма, или наоборот.
То есть если человек позволит себе расширить свой опыт, опыт самопознания до того, чтобы включить в перечень своих состояний не только пересказ своей истории болезни из поликлиники, если он поймет, что биография – это не только история тела или профессиональной карьеры, что есть еще история души со своими плюсами и минусами – вот тогда уже можно перейти к теме, собственно, о грехе.
Грех – то, что отравляет мою душу, мешает мне быть вполне человеком. Конечно, сразу скажу, что есть в Православии очень высокое понимание греха: грех – это все то, что мешает мне быть Богом. Знаменитая фраза Евангелия: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы» понимается по-разному в христианской традиции и в модном ныне неоязыческом оккультизме. Если для оккультистов эти слова Христа – диагноз, то для христиан они – мечта. Диагноз констатирует то, что есть, а мечта говорит о замысле.
Так вот, у Бога есть замысел о человеке, Бог хочет сделать нас равными Себе. Удивительные слова Василия Великого: «Человек – это животное, получившее повеление стать Богом». И, значит, есть только один грех – нежелание стать Богом, нежелание святости, попытка уклониться от этого потрясающего дара, который Господь приносит.
Между этим даром и мною нет иных преград, кроме стены моей воли. Ничего больше – ни социально-политический климат, ни прошлое, ни окружение, ни компьютерные вирусы – повлиять не может, только моя воля, моя собственная решимость и отзывчивость. Но это настолько высоко, что только Дмитрий Энтео может об этом говорить публично в лекциях на тему «Станет ли Путин богом по благодати?» Кстати, идея мне нравится, это действительно возможность говорить о том, какими Господь желает нас видеть. Неважно, как тебя зовут – Путин, Барак Обама, Порошенко или Петя Иванов из второй подворотни, так как мечта у Бога о каждом из нас ровно такая же: чтобы мы стали Его сыновьями и дочерьми по благодати.
Грех вредит мне самому, в частности, замыкает мои горизонты, ограничивает мой собственный опыт. Я мог бы быть иным, и Господь хочет, чтоб я стал иным, но я не решаюсь. Мне не хватает духа, чтобы стать по-настоящему другим. Слабость воли, слабость духа – это и есть, наверно, самый страшный грех, в том числе перед самим собой – боязнь попробовать стать радикально другим.
Есть один человек в моей жизни, он много для меня значит потому, что он был первым в моей жизни семинаристом, принявшим монашеский постриг в Троице-Сергиевой лавре. Я, тогда еще только мечтавший о семинарии, был на его постриге, мы вместе это переживали, сейчас он на Афоне, и вот однажды он сказал мне: «Ты знаешь, у меня только одна мечта в жизни есть, один повод для молитвы… Меня же в Лавре и кормят и одевают… Просить Бога мне остается лишь об одном – чтобы Он хотя бы раз в жизни дал мне по-настоящему понять и пережить то, о чем мы молимся на каждой службе. К кому мы обращаемся, о чем? Не словами, не ради экзамена, а действительно пережить, что такое спасение, гибель, жизнь с Богом. Ничто в Церкви не мешает мне это пережить, кроме меня самого».
Так вот, если вернуться к различию греха от преступления. Я напомню классический и простой пример из книги Клайва Льюиса «Просто христианство». Он говорит примерно следующее: у меня есть машина, я порядочный водитель и гражданин, я соблюдаю правила дорожного движения, всегда исполняю все указания разметки, дорожных знаков и полиции. Означает ли это, что от меня не исходит угроза миру, что я никогда никого не убью? Как ни странно, нет, не означает.
Тут я прерву Льюиса и поспорю с ним. Есть очень важное правило движения по Москве, и оно очень антихристианское. Льюис о нем не знал, но я как скутерист, о нем все же скажу: чтобы байкер выжил в Москве, он должен исходить из радикально антихристианской позиции – в каждом пешеходе и водителе надо видеть клинического идиота, который в любую секунду способен совершить совершенно непредсказуемый маневр. Если ты исходишь из этого, то сам будешь ехать осторожненько – а вдруг там джигит выскочит на свой красный цвет? То есть: будешь подозревать в слабоумии других – выживешь сам, да и тем самым «другим» поможешь.
Но вернемся к Льюису. Дело в том, что кроме меня и «других», есть в безопасности движения еще и третий компонент – техническое состояние моей собственной машины. Если я за ней не ухаживаю, то рано или поздно у меня может заклинить педаль газа, а могут отказать тормоза. И тогда я, даже сопротивляясь всей душой и четко видя надвигающуюся катастрофу, не смогу ее остановить, потому что просто технически моя машина не способна совершить потребовавшийся спасительный маневр.
Точно так же и с душой: если я слишком разнежен, разбалован, то в какую-то минуту я могу перестать контролировать свои реакции, и, например, сорваться – на детях, на жене, на родителях-стариках, на соседях, сослуживцах, на пассажирах в автобусе. В какую-то решающую минуту всё в моих действиях даже помимо моей воли пойдет не так.
Меня в этом смысле, кстати говоря, пугает мода наших епископов говорить высокие слова про патриарха Гермогена, священномученика митрополита Филарета или патриарха Тихона. Слова правильные. Но смогут ли они сами, в нужную минуту выйти из своей позолоты и пойти против властей, отстоять христианскую, евангельскую, церковную правду?
Я не очень верю в то, что можно всю жизнь жить компромиссно, копить знаки почтения, уважения со стороны подчиненных и государства, расширять свои личные церковные владения, связи, а потом вдруг, в какую-то минуту решительно встать и сказать: «Царь, ты неправ». Чудеса всегда возможны, но возможность для чуда всё-таки сужается таким стилем жизни.
Есть слова, которые знает любой христианин: «Бог гордым противится». Но русский читатель Священного Писания, мне кажется, не совсем понимает, о чем идет речь. Дело в том, что слово «гордый» в греческом языке имеет очень интересный смысл: υπερηφανία. Приставка – «гипер», «сверх-», а корень – «фания», явление. Гиперфания по-русски – показушность. Вот тем, кто всегда стремится себя показать, выставлять, задаваке такому – Господь противится («По своему филологическому составу υπερήφανος означает человека, который себя чрезмерно показывает, т. е. который, обладая громадным самомнением, при всяком случае выставляет свою личность на первый план. Таким образом, υπερηφανία очень часто связана с внешней пышностью, роскошью. Отсюда наречие υπεριφάνως употребляется как противоположное по смыслу μετρίως» (умеренно, скромно) – С. Зарин. Аскетизм по православно-христианскому учению).
Так же, кстати говоря, и слово «лицемерие» – ипокрисис: «ипо» – под, «крисис» – суд. Лицемерие – это добровольная подсудность. Лицемер – тот, кто делает себя подсудным другим людям. Тем самым центр своей жизни он выносит вовне и живет на периферии своей же жизни. Он живет своими отражениями в чужих глазах, лайками и подобным… Вот таким людям Господь противится…
Любой человек, который не думает о внутреннем климате, забывает, что важней всего погода в доме, может однажды очень серьезно обмануться. Он сам себя считает героем, мужественным человеком, который способен на очень серьезные поступки, а когда пришла пора этот поступок сделать, оказалось, что бензин кончился. Как у тех самых дев из евангельской притчи: маслице прогорело. Жених пришел, а всё масло ушло куда-то на внешние, преждевременные эффекты.
– Человек может научиться следить за собой, отслеживать свои греховные какие-то действия?
– Должен. И не просто отслеживать, а заранее прогнозировать и воздерживаться от них. Это и есть, собственно, путь христианского восхождения.
– Если говорить о гордости, скажем – вот я запостила фотографии из отпуска в фейсбук. Это гордость? А что же – нельзя порадоваться и рассказать друзьям? А вот я считаю, сколько человек лайки поставили – вот это гордость? И как – перестать считать? А для кого же я пишу тогда?
– Честно говоря, я сам к этому совершенно равнодушен – кто и как там какие-то рейтинги составляет и замеряет, я не знаю. Но в человеке заложена некая соревновательность. С детства ребятишки соревнуются – кто первый добежит, кто первый скушает, причем родители и педагоги часто это поощряют. В определенной мере это хорошо.
А интернет-лайки, может быть, вообще не из этой области. Просто человеку трудно быть в одиночку, очень хочется быть вместе со всеми: видите, я не один так считаю, у меня есть группа поддержки. Это всё вполне естественно, это не гордыня, а, может быть, напротив – некое самоуничижение, неумение быть самим собой, и отсюда желание быть в какой-то общности, найти свою стаю.
– А Вы встречали людей, которых могли бы назвать негордыми? Какие они?
– Негордые – это, наверно, смиренные? Думаю, что встречал. Чтобы далеко не ходить – это мой отец. По-своему у него была очень страшная судьба: треть своей жизни он прожил в слепоте. Вот как это – жить, понимая, что что-то очень важное уже не вернется, и с каждым годом будет только ухудшение, организм будет стареть, слабеть и пришедшая слепота – только одно из проявлений этой болезни.
Но он не требовал сочувствия, никому не навязывался со своими проблемами. Это был такой тихий подвиг угасания, очень незаметный, но очень серьезный. Умение не быть обузой для других, не переводить любой разговор на себя и свои проблемы, притом, что у него, естественно, было на это полное право и как главы семьи, и как действительно больного человека…
– В этом смысле, есть ли какие-то практические способы борьбы с гордостью? Дела милосердия, например?
– Если гордость действительно есть, гордость как реальность, а не как повод для исповедальной скороговорки, то тогда и дела милосердия не помогут, так как они лишь подбросят хвороста в эту топку. Лекарство от гордости известно всем христианам: «грех мой предо мною есть выну», то есть память о своих серьезных грехах. Я думаю, очень важно для борьбы с гордостью уйти от девальвации этого слова. Часто это всего лишь дежурное начало каждой исповеди, открывающее список грехов. Надо очень четко понимать, что такое гордость.
Даже позитивная самооценка – далеко не всегда есть проявление гордости. Позитивная самооценка может быть просто проявлением реалистичности. Если, скажем, я хороший лектор, почему я себе или кому-то должен врать, что у меня лекции плохие? В конце концов, у любого профессионала вырабатывается некое ощущение удачи и неудачи. И обычная учительница может сказать: сегодня в 5-А у меня был хороший урок, а вот во 5-Б – плохой. Более того, если она не умеет так для себя сказать – она плохой профессионал, плохой учитель.
Так же и у врача, и у футболиста, у кого угодно. Даже плотник может сказать: этот шкаф я сделал тяп-ляп, а этот – с душой. Человек имеет право на позитивную самооценку каких-то аспектов своей жизни. Но ставя себе пятерку за что-то одно, надо тут же сказать себе «я к этому, увы, не свожусь» …
Кому-то можно даже и за лайками следить. Если человек является публичным лицом, и его работа (церковное послушание) состоит в том, чтобы находиться в состоянии коммуникации с обществом, то он просто обязан заказывать социологические измерения последствия своей работы. Ему именно профессионально нужен онлайн: а вот это мое действие, это мое выступление как было воспринято? к чему привело? Но для жизни обычного обитателя «ВКонтакте» или «Одноклассников» это уже нечто явно избыточное.
– А желание признания, не для себя даже, а для своих детей – это что? Вредное желание или нормальное?
– Что касается детей, это совершенно нормально. Вполне естественно, что человек хочет, чтобы его детей воспринимали так же, как он сам их воспринимает – с любовью. Это даже, в некотором смысле, гарантия безопасности моих любимых людей. Если на них будут смотреть теми же глазами, что и я.
– А для себя? Желать признания, состояться в жизни, полезно ли это?
– Я думаю, что если я скажу обратный тезис, что «христианин не должен искать, как бы состояться в жизни», это будет очень странно. Искать профессионального признания, чтобы люди моей профессии во мне признали своего – нормально. «Василич – очень хороший механик» или: «Кузьмич он нашей, шахтерской породы». Чего же тут плохого?
– Гордый человек очень тяжело переживает унижения, оскорбления…
– А кто легко переживает обиды и унижения? Если задать критерий, по которому гордецами оказываются все, мы получим некую тотальность, которая станет совершенно безадресной: гордыня везде, гордецы – все. Ну, раз так, тогда это просто еще один синоним слову «человек».
Бывают реальные беды, обиды и унижения, а бывают почти что иллюзорные. Признак гордеца – это привычка обижаться на то, что нас самом деле не больно. Ну, обогнали меня на трассе или в карьере (в чинах и наградах). Зачем тут изображать гримасу боли? Это все очень виртуально.
Тут я сам должен понять, кто я. Где моя подлинная идентичность? Что мне по-настоящему важно? Что вместе со мной может пройти через долину смерти, через Лету? Кстати, в греческом языке слово «истина» звучит как «алетейя» – то есть то, что не смывается волнами Леты, реки забвения. В общем – бороться и переживать не за все и не по всякому поводу, а за действительно важное.
А сказать, что вообще никак не надо реагировать на неприятности, это было бы, мне кажется, нереалистично и неверно. Такая невероятная толстокожесть может даже быть проявлением полного эгоцентризма. У аввы Дорофея есть замечательная история про то, как братия некоего монастыря заметила, что один из насельников монастыря никогда никого не осуждает, ни с кем не ссорится, не ругается и не спорит. И они сказали: «Что мы ищем кого-то на стороне? Собираем слухи о далеких подвижниках в чужих монастырях? Нам самим Господь такого скромного святого послал».
Пошли к нему и говорят: «Отче, прости, что мы не замечали раньше твоих духовных даров, но мы поняли, что у тебя действительно есть удивительный дар незлобивости. Почему ты никогда никому из нас не отвечаешь, когда мы задираем тебя, обижаем, не споришь ни с кем из нас?». И вопрошаемый ими авва отверз уста и сказал: «Мне ли обращать внимание на их недостатки или принимать от них обиды как от людей? Это – лающие псы».
Иногда толстокожесть – это именно толстокожесть, ничего более. А иногда действительно бывает гипертрофия этих чувств, когда человек сознательно умножает всё на бесконечность: кто мне что сказал или даже не сказал, какие комплименты были и так далее, начинает всерьез из-за этого переживать. И опять же, это может быть проявлением не гордыни, а просто некоей пустотности внутренней: человеку настолько внутри не на что опереться, что ему нужны внешние костыли, без этого внешнего каркаса он просто разобьется, расплывется. Это и есть лицемерие. Отец Александр Ельчанинов верно сказал, что гордый человек подобен стружке, завитой вокруг пустого места.
– А как научиться просить прощения?
– Просто надо просить прощения. Как учиться? Лектории посещать, спецсеминар, практикум? Как минимум хотя бы забыть обиду и обидчика. Пусть не бежать к нему с добрыми словами, но хотя бы не травмировать себя постоянным расчесыванием этой памяти.