— Добрый вечер, дорогие друзья! Христос Воскресе! У нас сегодня в гостях протоиерей Алексий Уминский. Мы пробуем такой новый формат Zoom-встреч онлайн, потому что все просто изголодались уже по тому, чтобы друг друга увидеть и услышать. Отец Алексий, добрый вечер! Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! Добрый вечер всем!
— Спасибо большое, что согласились быть первопроходцем в нашем Zoom. Я с ним пока еще совершенно не на ты. Вы говорите, что у вас уже опыт хороший появился?
— Да, я начал настраивать эти новые технологии уже с середины Великого поста, с того самого момента, как было рекомендовано прекратить все занятия в воскресных школах, встречи приходские, всю нашу деятельность свести до минимума.
В течение всего поста мы занимались с нашей молодежной группой. Сегодня после эфира у нас будет новая встреча с нашей молодежью по Zoom. Потом, я давал очень много интервью всевозможных и конференций, и встреч всевозможных. Очень интересный формат.
Про онлайн и Пасху вдали от храма
— Отец Алексий, скажите, пожалуйста, я помню, что много лет все очень боялись того, что все уйдет в онлайн. Я помню, когда были первые попытки в храме что-то по молитвослову с телефона смотреть или даже служить по телефону — это было всегда очень страшно. Все боялись записочек онлайн. Как сейчас с этим?
— Насчет записочек в онлайн хочу сказать, что они оказались очень полезны сегодня для приходов. Оказалось, что только так и возможно подать записку, никак по-другому, только в режиме онлайн. В этом смысле большая благодарность «Правмиру» за то, что он организовал эту замечательную возможность для многих прихожан подать записки в храмы на литургию и на другие поминовения.
Это не только возможность помочь нашим прихожанам участвовать в литургической молитве, но и поддержать храмы, которые сегодня находятся в тяжелейшем финансовом положении. Мы не будем выделять себя из других сфер нашей жизни, потому что сегодня достаточно тяжело экономически очень многим людям. Тем не менее, это нам дает возможность хоть как-то держаться на плаву, поэтому огромное спасибо «Правмиру» за это.
Что касается всех остальных вещей, двести лет назад люди боялись паровозов и очень сомневались в том, что это чудовище с трубой может принести человечеству какую-то пользу, но оказалось, что вполне может. Сегодня, мне кажется, интернет во многом получил свое христианское оправдание, хоть и таким странным образом.
— Отец Алексий, поделитесь с нами, какой была в этом году для вас Страстная седмица и Пасха? Я могу сказать, что я сама много общалась, и по моим впечатлениям, было безумно тяжело — у меня чувство отнятой Пасхи, невозможно. Я не смогла даже смотреть трансляции. Я включила трансляцию храма, куда я хожу, увидела там одинокого чтеца в совершенно пустом храме, просто разревелась и выключила, потому что не могу на это смотреть.
Очень разные впечатления у людей. У кого-то было чувство, люди писали, что Христос вошел в каждый дом, что каждый дом стал церковью и в каждом доме был праздник. Некоторые мамы писали, что они впервые смогли спокойно, уложив всех, побыть на службе. А у кого-то такие же горькие впечатления, как у меня. Как с вашей стороны, как священнику было?
— Я думаю, действительно здесь все и всеми переживается по-разному. Каждый, в том числе, священник тоже имеет свой собственный духовный опыт и свое собственное переживание в эти страстные и пасхальные дни.
Я как-то внутренне к этому приготовился и постарался настроить своих прихожан на какую-то другую форму нашего богослужения и нашей общей молитвы. Мы разработали в приходе небольшой богослужебный чин Страстной недели на каждый день. Я предложил нашим прихожанам вечером, где-то с шести до восьми вместе совершать этот маленький 20-минутный или получасовой чин каждый день Страстной недели. Я тоже это делал вместе с ними.
Я надеюсь, что вся наша община собиралась таким образом на молитву и на Страстное богослужение. И, по впечатлениям наших прихожан, для очень многих дано было узнать многие смыслы этих богослужебных текстов, углубиться в личную молитву и пережить какой-то новый, совершенно неведомый прежде опыт молитвы и встречи со Христом в таких необычных условиях.
Я знаю, что очень многие наши прихожане совершали молитву таким же образом по Zoom. У нас прихожане дружат друг с другом внутри большой приходской семьи. Поэтому группы по 10-15 человек собирались в Zoom вечерами и вместе произносили по очереди какие-то молитвы в эту Страстную неделю.
Это, мне кажется, опыт очень интересный и важный для такого понимания единства во Христе — невидимого единства, не какой-то коллективной общинности, которая часто подменяет собой понятие общины, потому что Церковь все-таки не коллектив. А мы привыкли к коллективным действиям, к коллективным переживаниям, к коллективным мероприятиям и ко всему такому, что у нас становится коллективным. Тогда и люди должны чувствовать все одинаково и понимать все одинаково, и как-то молиться совершенно одинаково, а тут все это сломалось. Здесь не коллективность вышла на первое место, а именно общинность, единство, внутреннее родство, которое дает нам наша святая Церковь.
Надо сказать, что все это время и даже сейчас мы служим в закрытом храме. Наверное, перед Благовещением было последнее воскресенье, когда мы как-то еще могли собраться вместе, но уже тогда 80% наших прихожан соблюдали режим самоизоляции, за что я всем им очень благодарен.
Сейчас я хочу сказать слова благодарности прежде всего всем христианам, которые проявили послушание Святейшему Патриарху. А также проявили и понимание, и смирение, и кротость настоящую христианскую в эти дни и оказались солидарными со всеми другими людьми.
Так получается, меня это очень огорчает и тревожит, что мы, христиане, как-то совершенно не связываем себя со всем человечеством, не связываем себя с болью этого мира, со всеми остальными людьми, которые принимают эти слова о самоизоляции серьезно и очень ответственно. Потому что действительно риск заразить наших стариков, людей с ослабленным здоровьем, людей, которые находятся в зоне риска, слишком высок, и цена, и мы прекрасно это знаем, слишком высокая для этого. Поэтому, когда все люди сидят дома, и христиане тоже должны это делать, именно потому что они христиане, именно потому что они, прежде всего, больше, чем другие, должны понимать и ощущать эту ответственность за мир, эту ответственность за себя и за ближнего своего.
Поэтому я еще раз хочу поблагодарить всех христиан, для которых эти дни Страстной недели и Великой Пасхи и сегодняшние дни оказались таким особым лишением, которого не переживают другие люди, и многим непонятно, чего лишились христиане в эти дни. «Какая ерунда, подумаешь, в храм не пошли», — думают одни. Другие возмущаются: «Вот они такие, сякие, им все в храм ходить надо».
Да, нам надо ходить в храм. Да, мы любим нашу церковь. Да, для нас не пойти, остаться без храма очень часто — это как ребенку остаться без матери. Очень у многих христиан именно такое чувство, тем не менее, христиане это сделали. В своем большинстве они остались в своих домах, научились молиться самостоятельно, научились радоваться Христу, всем своим сердцем и всей своей душой переживать эту близость с Богом, несмотря на отдаленность от храма.
Это, мне кажется, огромный опыт и огромное движение к Богу. Это очень серьезное подвижничество, в котором, несмотря ни на что, помимо нашей воли, оказались сегодня христиане. Я еще раз за это хочу всех поблагодарить. Это, наверное, самый серьезный опыт, который я сам пережил в эти дни, который для меня является смыслом происходящего.
Про пандемию и трудности самоизоляции
— Спасибо большое, отец Алексий. Очень много как раз вопросов про это приходит. Получается, что мы оказались сейчас между двух огней. С одной стороны, очень много критики — как же так, вы так долго не закрывались, и все равно храмы совсем не закрылись, и все равно кто-то там служил.
С другой стороны, вопрос, который пришел к сегодняшнему эфиру: что же вы на Воздвижение будете говорить своей пастве, что скажут те люди, которые вместо того, чтобы побудить идти в храмы каяться, запретили это делать на Пасху, неужели коронавирус страшнее Суда Божьего?
— Что здесь сказать, понятно, что всегда будут крайние точки зрения. Одна из них — такая, что человек человеку вирус. Она очень активно сейчас муссируется. Пока ее никто так не сформулировал, как я сейчас, в эфире, но, тем не менее, она так звучит. И эти вирусы разводят как раз православные христиане в своих храмах, для того чтобы всех остальных людей, которые ходят в магазины и ездят в метро на работу, заразить специально этим вирусом. Это, конечно, беда, и от этой точки зрения надо всячески отстраняться и всячески ее не принимать.
Очевидно, что любое место, где встречаются люди, в том числе в лифте, в подъезде своего родного дома, всегда будет каким-то риском для человека. Но это не значит, что сам человек для человека оказывается риском.
Это что же значит, что мы должны теперь вообще друг друга возненавидеть, потому что каждый из нас — потенциальная опасность? Я так не думаю и так не считаю.
В тот самый момент, когда стало ясно, что большое скопление людей может быть очень опасным и стать источником большого распространения инфекции, Святейший Патриарх выступил. Заметим, что наш Святейший Патриарх все-таки не командует нами, не распоряжается нашей свободой, тем не менее, он призывает по-отечески, по-патриаршьи людей к пониманию, к смирению, к послушанию — призвал всех христиан оставаться дома и в храм не ходить.
После этого были выработаны еще более серьезные условия для того, чтобы все-таки храмы хоть как-то функционировали. Потому что мы знаем, что во многих европейских странах, несмотря на гораздо более серьезные эпидемические условия и состояния, храмы в закрытом режиме все-таки не перестают действовать. Храмы открыты для священства и для совершения богослужения за закрытыми дверями. Именно такую форму Святейший Патриарх оставил для священников Москвы и Московской области.
Храмы должны быть закрыты, и богослужение может совершаться только с самым минимальным количеством священников, алтарников, хора и человека, который ведет трансляцию. Насколько мне известно, большинство московских храмов так и поступило.
Но, к величайшему сожалению и к величайшему огорчению для меня, эти слова Патриарха почему-то не оказались для некоторых священников и для некоторых монастырей тем, что должно быть исполнено. Почему-то то ли легкомыслие, то ли недопонимание, то ли какой-то особенный религиозный фактор, убежденность, что если нет храма, значит, нет Пасхи, если нет прихожан, значит, нет ничего, сработали в каких-то определенных случаях. Я знаю, что были и до сих пор остаются люди, которые к этому относятся как бы с пренебрежением. Это вещи совершенно безответственные, мягко выражаясь.
То, что происходило в других епархиях, я тоже знаю. Там тоже были довольно активные случаи прихода прихожан в храмы. Но, как мы знаем, всякий правящий архиерей не обязан напрямую подчиняться Патриарху, потому что всякий правящий архиерей решает в своей епархии, как ему поступать в этом смысле с богослужением.
В этом смысле, я тоже думаю, что в разных епархиях разные эпидемиологические ситуации, где-то более серьезные, где-то менее серьезные. Поэтому я тут не судья. Это с одной стороны. Да, действительно храмы оставались открытыми, в некоторых из них было довольно много прихожан, и это ответственность прихожан и священников, без всякого сомнения. Так же, как ответственность любого другого человека и гражданина, который нарушает режим самоизоляции, просто потому что ему на это наплевать. Мы видим, что режим самоизоляции нарушают не только верующие люди, это свойственно многим другим нашим согражданам, к величайшему сожалению.
— Отец Алексий, скажите, пожалуйста, как вы видите вопросы духовной жизни в ситуации самоизоляции? Что делать с исповедью и вообще с наставлениями духовника? Я знаю, что у психологов просто телефоны разрываются сейчас — и телефоны, и Zoom, они в очень активном режиме сейчас работают. Как быть здесь?
— Что касается исповеди. Да, исповедь предполагает раскаяние в каких-то особенных грехах. Но в данной ситуации люди лишены даже некоторой возможности грешить, поскольку они находятся в такой ситуации, в которой особенно не разгуляешься. Хотя, конечно, я уверен, что в тех условиях, в которых живут люди — в маленьких квартирах, большими семьями, где все постоянно находятся в какой-то скученной атмосфере — могут возникать какие-то конфликты, раздражение, скандалы, злость и так далее.
Я думаю, что здесь вопрос не столько в исповеди всех этих вещей, это можно отложить и на потом, сколько в понимании своего христианского преодоления. Как я, как христианин, могу это преодолеть? Насколько у меня хватает смирения и терпения? Как я могу первый сделать шаг к примирению? Могу ли я попросить прощения? Могу ли я простить? Долго ли я буду обижаться и дуться?
Это тоже важные моменты нашего испытания — кто мы как христиане? Насколько мы готовы нести тяготы друг друга? Насколько сегодня в этих тяжелых условиях невольного заточения мы готовы друг друга потерпеть, исполнить эту заповедь: «Тяготы друг друга носите, и тако исполните закон Христов»?
Мне кажется, очень серьезный эксперимент над нами Господь поставил. Насколько мы действительно христиане?
Насколько мы действительно способны жить друг с другом, с теми людьми, которых, кажется, мы любим, называем их своими детьми, своими мужьями и женами, отцами и матерями, братьями и сестрами. Вдруг мы оказались все вместе в одной квартире в замкнутом пространстве, мы никогда так долго вместе не были.
Здесь могут возникать совершенно неожиданные для нас состояния. Вдруг оказывается, что мы не можем друг друга долго любить, долго терпеть, долго прощать. И вот тут-то начинается Евангелие для каждого из нас по-настоящему. И здесь неважно, могу ли я побежать в храм и поисповедовать свое раздражение. Важно, могу ли я после того, как выплеснул из себя все, подойти и смиренно признать свою вину, попросить прощения, примириться, наладить отношения. Это, мне кажется, гораздо, гораздо важнее, нежели просто рассказать священнику о том, какой я плохой христианин. Это первое.
Второе. Конечно же, существуют ситуации, которые необходимо о себе рассказать, потому что человеку надо найти какой-то правильный ответ на вопрос: что со мной происходит? Здесь вопрос не столько в исповеди как в таинстве, где священник читает разрешительную молитву и так далее, сколько в хорошем серьезном вдумчивом и искреннем разговоре со священником. Такие разговоры, мне кажется, возможны и необходимы, только когда они серьезны. Не просто звонить своему духовнику или приходскому священнику, лишь бы просто занять его время, а с тем, чтобы серьезно о чем-то поговорить и что-то для себя узнать. Такие вещи вполне допустимы и возможны.
Вчера, например, у меня был долгий серьезный исповедальный разговор. Не исповедь как таинство, а именно исповедальный разговор, через который я мог сказать несколько важных слов человеку, который в них нуждался. Мне кажется, это тоже сегодня возможно в таком формате — в телефонном разговоре. Не знаю, в Zoom или нет, но в телефонном разговоре, конечно.
Про детей, вынужденных сидеть взаперти
— Вы сейчас действительно хорошо сказали о том, что это для нас христианское испытание. Многим из нас тяжело. Особенно, мне кажется, многодетным семьям, когда в небольшой квартире много детей. В нормальное время они хотя бы гуляют, находятся не дома. А сейчас заперты в четырех стенах. И просить это принять — все равно, что человека, лишенного обезболивания, призывать к тому, чтобы он какое-то самообладание и выдержку нашел в себе. Как вообще в такой ситуации можно себе, другим людям помочь это все преодолеть?
— На самом деле действительно вопрос не в бровь, а в глаз. Я в этом смысле, конечно, сейчас в удобном положении. Потому что я живу в квартире только вместе со своей матушкой, сейчас у нас никого больше нет. Но я себе представляю, что может твориться с утра до вечера в квартире, где дети маленькие, которые не могут никуда выйти.
— У вас же школа, вам, наверное, многие про это рассказывают?
— Я, по крайней мере, знаю одну семью, где уже не осталось ни одного не разбитого стекла, потому что дети играют в футбол, бросают игрушки и так далее. Там все, что можно было разбить, уже разбито, все шкафы перевернуты, все книги разорваны, все обои изрисованы, понятное дело.
Я понимаю, какая это огромная проблема и катастрофа во многом. Это ужас что творится! Я могу только сердечно сопереживать, а вот что делать, не знаю. Искренне не знаю. Может быть, многодетные родители тоже какой-то Zoom друг с другом устроят и расскажут, как они спасаются в этом Ноевом ковчеге сейчас.
— Мне очень понравилось, как Людмила Петрановская сказала, что это время надо воспринимать не как возможность выучить пять языков и сесть на шпагат. У вас дети раз в день горячую еду поели, считайте, что вы уже все родительские задачи выполнили. С другой стороны, из Израиля я читала отзывы тех, кто давно уже на карантине, мне кажется, что у них, может быть, дома немножко побольше и квартиры, хотя я ничего не знаю про Израиль. Но они говорят, что наоборот, за месяц жизнь немножко устаканилась, и дети научились сами как-то очень интересно играть, и там не совсем конец света — это такое письмо из будущего, где не так страшно. Но в целом здесь очень много объективных проблем.
Про планы на будущее
— Отец Алексий, скажите, пожалуйста, какие у вас планы на конец самоизоляции, что вы будете делать в первую очередь, уже думали об этом?
— Вы знаете, я никаких планов не строю, у меня, в принципе, их нет. Я как-то совершенно об этом не задумываюсь, мне в голову не прилетает никаких идей, что я сейчас нахожусь на самоизоляции и изнываю: «Ну, когда же это кончится, ну, когда же?» — у меня такого состояния нет. Я вполне спокоен.
Более того, скажу, что я, может быть, занят сейчас гораздо больше, нежели во всякое другое время. У меня так много этих эфиров, Zoom, всевозможных конференций, всевозможных каких-то выходов в эфир и разговоров с разными людьми, что я никогда так сильно занят не был, как сейчас. У меня появились какие-то важные вещи, я начал очень много думать.
Поэтому я не думаю о завтрашнем дне. Я не знаю, что будет завтра. Может быть, сегодня для меня наиболее стало очевидно, что я почему-то не думаю о завтрашнем дне, не знаю, почему. Поэтому планов я не строю никаких.
— Планы на после самоизоляции у вас, наоборот, немножечко отдохнуть от активной работы?
— Не знаю, посмотрим, посмотрим. Я не знаю, когда кончится вся эта самоизоляция.
— Да, конечно, мы думаем, первое сентября будет у детей вообще или нет? Было ли что-то, что вам было сложно в этой изменившейся ситуации?
— У меня сложность одна большая — это мой папа, которому 85 лет, который живет в строгой самоизоляции. Я его очень просил никуда не выходить из дома, и он сидит у себя. У меня есть некая сложность, потому что я очень боюсь, что могу как-то принести ему заразу какую-то.
Я, слава Богу, сделал недавно тест на коронавирус, он отрицательный, поэтому могу, наверное, себе позволить сейчас поехать к папе, привезти… Там ему привозят продукты, и я в свое время привозил, чтобы как-то его навестить, побыть вместе с ним в это время хоть какой-то маленький период. Для меня это очень большое переживание. Наверное, только это — мой старый отец, который сидит один, с которым я боюсь встречаться и боюсь принести ему вред.
Про то, как помочь заболевшим родным
— Отец Алексий, спрашивают нас, у многих людей сейчас родственники находятся в реанимации, как раз с Covid-19. Нам пишут, что человек сейчас находится в больнице с диагнозом «коронавирус»: «Тетя воцерковлена, незадолго до болезни причастилась в храме, и никто не предполагал такого развития событий — [она] в критически тяжелом состоянии. И нет возможности пригласить священника для соборования. Как примириться с этими обстоятельствами? На что, вообще, близким надеяться в такой ситуации? Мы не можем ей оказать единственно возможную поддержку и выполнить родственный долг».
— Во-первых, надо понимать, что причаститься святых Христовых таин незадолго до того, как попасть в больницу и заболеть — это уже радость и счастье. Само по себе причастие не является средством для исцеления от коронавируса, правда ведь? Бесконечно важное утешение для человека — это его встреча со Христом, его радость соединения с Сыном Божьим. Тем не менее, правда, ведь мы не каждый день это делаем, многие даже не каждый месяц причащаются святых Христовых таин.
Большая радость от того, что родственница тех людей, которые вам написали, причастилась святых Христовых таин до попадания в больницу. Зная это, надо отнестись с огромной благодарностью к Богу прежде всего, и понять, что слава Богу, она причастилась. Значит, в духовном смысле с ней все хорошо. Поэтому от нас зависит только одно — мы можем только молиться, уповать на Бога и говорить: «Да будет, Господи, воля Твоя». Что тут еще можно сделать?
Про жизнь с нелюбимым человеком
— Спрашивают: «Как научиться любить ближнего, если я к нему имею неприязнь и даже иногда отвращение? Живу с ним в одной комнате — не крещен, не верующий человек». Очень многие люди в разных обстоятельствах оказались друг с другом заперты в этих четырех стенах, кто-то — в процессе развода, кто-то еще при каких-то обстоятельствах. Можно ли здесь что-то посоветовать?
— Можно посоветовать. Во-первых, надо подумать прежде всего, что это произошло не случайно. Принять эту ситуацию, которую никогда никто принимать не собирался и не хотел, потому что как можно — ты в одном помещении с человеком, которого ты ненавидишь?
У тебя единственное желание — как можно быстрее от этого человека куда-нибудь подальше уехать и как можно быстрее с ним расстаться. Это касается супругов, которые находятся в состоянии развода; это касается даже родственников, которые иногда так вместе живут. Вдруг они оказываются в ситуации, в которой у вас не просто нет возможности уехать, а вы принуждены к тому, чтобы жить так.
И первое, о чем надо подумать — о том, что, может быть, это не случайно, что, может быть, Господь через это как раз входит в вашу жизнь. Потому что очень часто люди в ситуации такой нелюбви, ненависти и раздражения обращаются к Богу с молитвой о том, что: «Господи, помоги мне в этой ситуации, дай мне как-нибудь отсюда уйти. Облегчи мою жизнь, Господи, я не могу больше нести этого креста. Я не хочу больше видеть этого человека», — и так далее. Люди искренне хотят избавиться от этой ноши, а в ответ на это Господь им почему-то вдруг посылает такое испытание.
Давайте к этому постараемся отнестись как к воле Божьей о вас. Если мы просто задумаемся и скажем себе: «Господи, если это есть Твоя воля, чтобы сегодня в этих условиях я жил (или жила) рядом с человеком, которого я не люблю, что же мне дальше делать? Как же мне дальше жить? Вот теперь, раз Ты так, Господи, сделал, теперь, пожалуйста, будь любезен, Господи, научи меня, как мне по-другому посмотреть на себя? Как мне по-другому посмотреть на этого человека? Как вдруг увидеть в этом человеке то, что я уже в нем не вижу много-много лет?»
Ведь часто так бывает, что люди, которые становятся нам ненавистны, когда-то были нами любимы, когда-то мы с ними были в хороших отношениях, когда-то мы видели в них прекрасные черты, и эти черты нас радовали. Может быть, сейчас настал тот самый момент, когда мы должны вспомнить об этих прекрасных чертах, об этих потерянных чертах, об этой нашей собственной, может быть, слепоте и глухоте, которая заставляет нас не видеть в человеке то, что в нем видит Господь. Это очень болезненный труд, это очень тяжелое испытание. Я вам хочу сказать, это как сошествие во ад, примерно так. Это как сошествие во ад.
Но ведь Пасха — она ведь и есть сошествие во ад, и Христос воскрес только после того, как Он сошел во ад.
Может быть, мы тоже попробуем немножечко научиться у Господа каким-то таким невиданным вещам, о которых Он говорит в Евангелии.
Мы, наверное, может быть, и не научимся, но, может быть, что-нибудь с нами и произойдет, хотя я понимаю, это безумно тяжело.
Про волю Божию
— Спасибо большое. Прямо очень как-то тоже отозвалось и откликнулось. Еще спрашивают: говорят, что на все воля Божия, а как вообще понять, что такое воля Божия? Это внешние обстоятельства или внутренняя работа над собой?
— Это все, это много, много, много чего.
Воля Божия, прежде всего, это наше желание услышать Бога. Это не какие-то гадания на каких-то предметах, это не понимание, что сейчас прогремел гром и сильный ветер, наверное, тут как-то Господь Свою волю Божию творит. Или гром с небес, или вирус пришел — это все мы должны истолковывать как что-то очень важное и как волю Божию.
Воля Божия с нами ежеминутно, ежесекундно, это тот голос, которым Господь к нам, к каждому из нас обращается. Мы даже не понимаем часто, что постоянно Господь к нам обращается, каждого из нас зовет, причем по имени, только мы этого не замечаем или не слышим, или нам даже в голову не приходит к этому прислушаться.
Воля Божия всегда с нами, но только мы не всегда хотим ее знать. Когда мы говорим: «Да будет воля Твоя», — нам кажется, что это касается того, чтобы мы чего-то не делали, а делали только то, что надо. Поэтому мы все время думаем, как правильно поступить, какой вопрос задать священнику — это можно, а это нельзя, так можно поступить, а так нельзя. Такими словами можно молиться, а такими словами нельзя молиться. Свечку надо правой рукой ставить или можно левой тоже ставить? Нам кажется, что воля Божия — о том, как правильно нам поступить, чтобы мне шаг влево, шаг вправо не сделать неправильно. Это не совсем про волю Божию.
Воля Божия — это когда я каждый день свое сердце настраиваю таким образом, чтобы услышать Бога, и все время говорю: «Господи, дай мне Тебя услышать! Господи, пожалуйста, скажи мне путь, воньже пойду, яко к Тебе взях душу мою», — как говорит царь и пророк Давид. Вот тогда воля Божия будет для тебя открыта, потому что если ты сам этого хочешь, если ты сам к ней обращаешься, если ты сам хочешь услышать голос Божий в своем сердце, в своих желаниях, в своих мыслях — тогда Господь, конечно, к тебе придет. Он тебя просто раз — и направит, и все будет нормально.
Про страх смерти
— Да. Еще один вопрос про страх смерти. Сейчас вообще это состояние и тревоги, и страха смерти в целом, и страха того, что будет послезавтра, мне кажется, оно совсем зашкаливает, в том числе потому, что несколько дней проходит от повышения температуры до каких-то плохих последствий. Что с этим, батюшка, делать?
— Ничего с этим особо не сделаешь. Что ты с этим сделаешь? Ведь страх смерти для нас не может быть только как какие-то определенные эпизоды. Мы живем на земле. Как сказано, «смерть и время царят на земле, но ты владыками их не зови».
Смерть — это то, что постоянно нас окружает. Мы живем все время в умирающем, скорбящем, больном, страдающем мире. Эта смерть рядом с нами. Если мы не научились к ней относиться правильным образом, конечно, страх какой-то будет. Человек, вообще-то, смертный, если уж по большому счету.
Можно сразу сказать, что: «Знаете, мои дорогие, мы умрем, и это обязательно, и ничего этому не помешает. Рано или поздно каждый из нас обязательно умрет». Это страшно? Когда себя представляешь умирающим, это, конечно, страшно. Когда на себя сразу все-все-все причины смерти одновременно направляешь — о, ужас, с этим невозможно жить! Просто это бесполезно и бессмысленно, такого не бывает — человек не может сразу умереть от всего, от всех болезней, но он все равно умрет. Но умрет-то он для жизни вечной, это первое.
Второе. Бояться смерти так, как многие панически боятся выйти на улицу, заразиться от других людей, боятся всех новостей, которые касаются смерти — это, прежде всего, мысль о том: «Что же со мной, бедненьким, будет?» Понимаете, этот страх коренится вокруг нашего большого-большого уязвимого и очень любимого «я». Когда человек думает только о себе, когда человек всегда думает только про то, что будет со мной, он будет бояться смерти. Когда человек думает о других, он не будет бояться почему-то смерти.
Вчера мне одна моя прихожанка, которая лишилась работы в одном медицинском центре, где она занималась косметической медициной, вдруг пишет: «Батюшка, благословите, я хочу пойти врачом сейчас и работать с коронавирусными больными, потому что у меня есть медицинское образование и я могла бы послужить, но все близкие против. Они говорят: “Что ты, дура, делаешь, у тебя же дети, куда ты пойдешь?”» Понимаете, человеку вдруг в голову совсем другое приходит. Ей приходит в голову то, что она врач и сегодня ей надо быть там, где опасность для других, а не для себя.
— Как на фронте.
— Она делает этот выбор и как врач, и как христианка. Что, у нее нет опасности заразиться? Больше, чем у остальных, но почему-то это не является для нее основной боязнью, потому что она думает о других.
Единственная возможность избавиться от панического страха смерти — это думать не о себе, а о других, другого способа я не знаю.
— Отец Алексий, спасибо вам большое. Мы задали вам не все вопросы, но мы надеемся, что мы с вами еще неоднократно выйдем в эфир.
— Буду рад. Спасибо, Аня. Спасибо всем нашим телезрителям, или зумозрителям.
— Всего доброго. Батюшка, Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе Христос!