В ночь с 19 на 20 марта протоиерей Дмитрий Смирнов принял участие в программе журналиста Владимира Познера на 1 канале.
Видео: Первый канал
Расшифровка текста передачи: портал «Правмир»
Читайте также: Протоиерей Дмитрий Смирнов об эфире у Познера: На четыре с плюсом
Владимир Познер: Здравствуйте, у нас в гостях председатель Синодального отдела по взаимодействию с вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями протоиерей Дмитрий Смирнов. Здравствуйте, Дмитрий Николаевич.
Протоиерей Дмитрий Смирнов Здравствуйте, Владимир Владимирович.
— Спасибо, что Вы пришли, что нашлось время. Я за все это время, которое существует программа «Познер», много раз приглашал представителей Русской Православной церкви, и всё никак. Так что будем считать, что это почин с Вашей стороны. Задам такой вопрос принципиальный: отвечая на мои вопросы, надо считать, что Вы будете говорить от своего имени или же от имени Церкви.
— Только от моего.
— И может ли Ваше мнение быть другим, нежели мнение Церкви?
— Насколько я помню, у Вас тут вопросы частного порядка… От имени Церкви выступает только Собор, Синод и Святейший Патриарх.
— Ну а в принципе, можете ли Вы как священник РПЦ высказать мнение, которое не соответствует взглядам той же самой Церкви?
— У меня таких нет.
— Ну хорошо, начнем с наиболее свежего – с этого скандала с феминистской группой Pussy Riot. Вы сказали по этому поводу, что есть определенный сорт людей, которые одержимы «духами тьмы» и ничего не могут с этим поделать, поэтому они идут на такие заведомо омерзительные акции. Тем самым они выражают то, что у них в голове и в душе. Вопрос такой: если они ничего не могут с собой поделать, то их нельзя наказывать по закону. Но их наказывают, причем по уголовному закону. Этого вот требовал Ваш коллега господин Чаплин. Вы-то как относитесь к этому? Они заслуживают уголовного наказания, учитывая, как Вы говорите, что они вот такие?
— Дело в том, что в нашей пенитенциарной системе содержится примерно 900 тысяч человек. Из них примерно треть ничего с собой сделать не могут, но они по закону вменяемые люди. Что значит вменяемые? Им можно вменить. Поэтому эти молодые дамы — они конечно одержимые, но они вменяемые.
— То есть Вы в принципе поддерживаете идею уголовного наказания этих дам?
— Я не юрист.
— Я понимаю. Чаплин-то ведь тоже не юрист.
— Я вот какого мнения придерживаюсь. Это дело, которое они давно уже практикуют (то, что я посмотрел в интернете, зоологический музей и другое), я считаю, что нужно прекратить. Потому что такие фокусы, которые более характерны для Рима времен упадка, они способствуют этому упадку. Поэтому, в силу того, что они ничего не могут с собой сделать, нужно им в этом помочь, нужно их ограничить в их деятельности, и всех тех, которые одержимы подобными духами. Поэтому я думаю, что это было бы полезно для народа.
— То есть уголовные наказания? Потому что есть административные: серьезный штраф, например. Тут очень важно определиться, потому что многие юристы говорят, что хотя их, конечно, надо наказать, но никак по уголовному это не проходит. Другие считают, что проходит. Вот ваше мнение в этом смысле меня интересует. Никто не спорит, что надо наказывать.
— Дело в том, что понимаете, если б удалось с ними как-то побеседовать и убедиться, что административного вмешательства достаточно, то я бы был удовлетворен.
— Вы не пытались с ними побеседовать?
— Упаси Бог.
— Ладно. Еще один вопрос. Это касается недавно принятого законодательным собранием Санкт-Петербурга закона, подписанного губернатором Санкт-Петербурга господином Полтавченко, согласно которому штрафуется на разные суммы пропаганда гомосексуализма и …
— Среди детей.
— Я закончу? …и также педофилии среди подростков. Во-первых, давайте договоримся так, что никакой связи между гомосексуализмом и педофилией нет. В педофилии и девочки, и мальчики – у них здесь нет однополой какой-то вещи. Гомосексуализм несомненно существует. Согласно научным данным – я биолог по образованию и интересовался этим – от двух до тринадцати процентов населения Земли рождаются с этим. Вот они такие, внутригенные изменения у малой части населения. Этот закон на Ваш взгляд правильный? Я не очень понимаю, что такое пропаганда. Ходить с флагами что ли? Не очень понимаю. Этот закон вам кажется правильным?
— Безусловно, правильный, и на мой вкус я бы его расширил до закона федерального.
— Понятно. Мне очень приятно, что вы прямо называете свои убеждения. Для всей нашей дальнейшей беседы: я вообще интересуюсь религией давно. Хоть я и крещеный католик, но неверующий. Читал Библию несколько раз, вдоль и поперек и т.д. В общем замечательное совершенно произведение и важнейшее для человека, чтоб понять искусство и многое другое. В меньшей степени понимаю Коран, но все-таки читал его. Поэтому просто имейте в виду, что Вы имеете дело с человеком, который хоть как-то, не на вашем уровне, разумеется, но все-таки как-то начитан в этом вопросе. Ветхий Завет – как Вы, конечно, знаете, но многие православные не знают – это на самом деле еврейская Библия «Танах». Там масса крови, уничтожение целых народов во имя правильной веры. Новый Завет, Евангелие – это учение Христа, который, кстати, был евреем, о чем тоже далеко не все знают – призывает к любви, пониманию, к прощению, то есть это совсем другой взгляд на жизнь, который евреями не принимается, ими не признается. Терпение, доброта, прощение. Но вот когда я читаю Ваши высказывания, мне кажется иногда, что не очень-то Вы склонны к этому. Я вам скажу, почему. Вот, например, Вы говорите: «Если человек говорит, что он неверующий – это свидетельствует о том, что его душа заполнена грехом. Нет нерелигиозных людей, кроме психически больных». Значит перед Вами сидит психически больной, и к тому же душевнобольной. Вообще говоря, это оскорбление в мой адрес. Во-вторых, что Вы считаете возможным так разговаривать с людьми Я Вам говорю: «Да, я неверующий, я атеист». И что, это сразу меня отбрасывает под эту странную группу людей, с Вашей точки зрения?
— Во-первых, нужно вспомнить в каком жанре я выступал, когда говорил эту вещь. Во-вторых, я Вас совершенно не считаю атеистом, несмотря на все Ваше упорство отстаивания этого тезиса. Потому что сам Ваш интерес к религии, сам Ваш интерес к Библии, само Ваше желание разобраться, почему так, что за такая антиномия: в Ветхом Завете кровь, а в Новом – прощение. Само Ваше стремление говорит о том, что Вы отнюдь не атеист, Вы – религиозный человек. С атеистом не о чем говорить. Я к Вам пришел именно в силу того, что Вы мне тоже как человек очень интересны. Я даже, когда есть возможность, еду в автомобиле и слушаю Ваши воспоминания о своей жизни с большим интересом.
— Вы, конечно, нашли хороший ответ. Отрицать то, что я о себе знаю, и сказать, что нет, Владимир Владимирович, Вы только думаете, что Вы атеист, но на самом деле Вы ошибаетесь, – это конечно хороший ход.
— Понимаете, мы вкладываем в это немножко разные понятия, к сожалению. Мы немножко ведь с вами вращаемся в разных мирах, даже, можно сказать, мировоззренческих.
— Конечно.
— Поэтому некоторые термины насыщаем чуть-чуть разными интуициями.
— Скажите, пожалуйста. Если человек верующий, но не христианин, а верующий-мусульманин или верующий-буддист, его душа не заполнена грехом?
— Нет. Тут вообще-то по определению каждый человек, к большому сожалению, рождается уже грешник.
— Я отсылаю Вас к Вашим словам. Человек неверующий – его душа заполнена грехом. А я спрашиваю: человек верующий, но не христианин и не православный. Это с него снимается?
— Не снимается, но у него в душе возникает некое пространство, которое может быть заполнено Богом. И далее, в процессе его религиозной жизни, это пространство становится всё более широким, пока все вот эти блага (глупости) не уйдут из его жизни.
— Вот, например, тот же мусульманин. Можно сказать, т.к. он верующий, несомненно, верующий в Аллаха, что он все-таки идет к Богу? Или же он идет не к Богу? С Вашей точки зрения, как это понимать?
— Во всяком случае, те мусульмане, которые являются моими друзьями, я в них вижу устойчивое стремление к Богу. А некоторые вообще… У меня есть две очень любимые мною женщины-мусульманки. Они постоянно ходят в наш храм. Одна персиянка, другая татарка. Персиянка, она даже каждый год помогает украшать нам наш храм.
— Но она мусульманка? По вере?
— Мусульманка по вере.
— Это напоминает мне… Среди евреев есть у меня пара очень хороших друзей, но вообще говоря…
— У каждого русского есть, по крайней мере, один хороший еврей. А так как русских сто миллионов, то…
— То получается сто миллионов, а их нету.
— Математическая индукция, да.
— Владимира Ильича Вы не любите. Вы говорите, что его надо куда-нибудь на Луну забросить, истолочь надо и развеять где-нибудь над вулканом. «Эта псина не должна больше вонять на нашей земле». Ничего себе, священник говорит такие слова. Это как понимать? Где же Ваше всепрощение?
— Священники, если вы знаете историю Церкви, говорили и не такие слова.
— Это правда.
— Это я выбираю всегда выражения помягче.
— То есть прощения нет никакого с Вашей стороны. Иисус Христос это бы не одобрил.
— Вы думаете? А почему вы за него решаете?
— Я думаю, я не решаю.
— Владимир Владимирович, Вы ошибаетесь. Если про Луну, и то только если на обратную сторону, чтоб не отсвечивал.
— Вообще интересно, какие Вы слова употребляете, когда не задумываетесь. Значит, смотрите. Способ борьбы с так называемыми врагами Семьи. Я не очень знаю, кто такие враги семьи, но, предположим, они есть. Вы считаете, что их фамилии, личные данные, адреса, телефоны должны быть вывешены (Ваши слова) повсюду. «Тогда, — говорите Вы, — сторонники семейных отношений смогут разобраться с ними по-свойски». По-свойски – это как?
— Не знаю.
— Прям-таки не знаете? Сказали «по-свойски» и не знаете, о чем это?
— Да, именно на свой вкус. Потому что, дело в том, что…
— А кирпич в окно сектантам – это как?
— Это иногда может и подействовать.
— Это даже часто действует, но вы призываете к такого рода, как Вам сказать, взаимоотношениям… Кирпич в окно ведь каждый может кинуть.
— Да нет. Вы знаете, во-первых, очень даже не каждый. Во-вторых, наоборот, у нас народ наш русский, он очень такой терпеливый, долго терпеливый, очень скромный. И, к сожалению, есть явление, которое он вынужден терпеть, и этим люди неблагонамеренные очень пользуются.
— Тоже из народа люди, из того же. Они же не откуда-нибудь взялись.
— Тут понимаете, какое дело. Есть определенные технологии. Технологии такие, психологические, с помощью которых сектанты, если уж на них остановиться, вербуют своих сторонников. Ни один еще человек никогда….
— Прозелитизм это называется, по-моему.
— Прозелитизм – все-таки это такая традиционная форма. И он был еще во времена до Христа.
— Согласитесь, что это тоже технология.
— Нет.
— Как нет? Это пиар.
— Нет, нет, нет. Тут вот в чем дело. Ни один еще человек не пришел сам в секту. Его всегда туда приводят и специфически обрабатывают. Поэтому, если мы будем с этим явлением новым бороться каким-то образом, не учитывая это, то мы будем в проигрыше. Представьте себе: в горах узкая тропинка. Идут два человека навстречу друг другу – Шамиль Басаев и Антон Павлович Чехов. Кто победит?
— Подождите, это трудно себе представить. Я думаю, Чехов победит.
— Да? А Шамиль Басаев полетит в пропасть?
— А Шамиль Басаев скажет: «Антон Павлович, я так люблю Ваши произведения, проходите, пожалуйста». А почему нельзя это придумать? Вы ведь предлагаете это из области… Ну не кирпичом же швыряться в людей, у которых другой взгляд.
— Нет, не в людей. Зачем передергивать?
— Сектант – это человек.
— Владимир Владимирович, не в людей, а в окно.
— В окно людям. Простите тогда. А если рядом сидит человек, то…
— Одно дело сектант. Вообще Церковь не борется с сектантами, а борется с сектантством. Понимаете?
— Хорошо. Очень интересная еще оценка вот какая. Вот насчет того, что Россия страна многоконфессиальная и многонациональная. Вот Вы говорите: это — миф. В стране 84%, говорите Вы, исповедуют православие. Даже если говорить, что по принятым нормам считается, что если 60 % населения исповедуют одну религию, если 60% принадлежат одной нации, то страна моноэтническая и моноконфессиональная. И такова, говорите Вы, Россия. Во-первых. Просто мне интересно, вот эта цифра 84% — она откуда взята? Это что за исследования и так далее? На счет того, что 84% населения …
— Я просто это встречал в публикациях, по поводу тех, какая часть дошла домой.
— Но Вы не помните, где Вы это встречали?
— Ну, разумеется, нет. Разные цифры публикуют: от 80 до ..
— Цифры они всегда, ну сами знаете…
— Разумеется. Ну, если б я проводил перепись населения…
— Понимаю.
— Я бы ввел такую графу, и тогда бы мы уже не мучились с Вами.
— Слава богу, что этой графы нет. Религиозной графы, веры. Мы не обязаны указывать свою веру.
— Хорошо. А почему?
— А потому, что это очень личная вещь. Личная.
— Почему?
— А если всем знать, какая моя вера?
— Как? Почему всем? У нас в Израиле две основные религии — это иудаизм и ислам.
— Да.
— Почему мы? Что тут интимного?
— Я считаю, что религия – это вообще вещь интимная. Очень интимная.
— А я считаю, что религия помимо того, что интимная, безусловно – это еще и народная. Потому что у каждого народа есть своя вера. У народа не бывает отсутствия религиозной веры.
— Конечно, бывает.
— Например? Ну какой народ не имеет веры?
— Нет, нет. Вера существует, что у народа может быть множество разных верований. А часть народа не верит. Ну правда же, ну.
— Нет, это тоже верование. Верование в то, что Бога нет.
— А, хорошо. Тогда согласен. Тут нет вопросов. Теперь, вот принятые нормы на счет 60%. Приняты где и кем? 60-60, то это вот…, а 59 – уже…
— Я тоже об этом много лет назад читал в каком-то исследовании.
— Понятно.
— Это связано с ООН, как я помню.
— Хорошо. Вот смотрите. Вы говорите: вы никогда не услышите выражение «многоконфессиональная страна» ни про Англию, ни про Францию, ни про Голландию, ни про Армению. Только Россия многонациональная и многоконфессиональная страна. Почему так, говорите Вы? Ответ: потому что наши враги боятся русского национального сознания, поэтому нас пугают. Поэтому многоконфессиональные и многонациональные вопросы — это надуманные оговорки людей, которые профессионально изобретают предлоги.
Значит, во-первых. Позвольте вам заметить, что слова «multiconfessional» и «multiethnic» очень широко даже применяются в самих странах. Так называются страны, где дозволяется, так сказать. верить и в Аллаха, и в Яхве, и в Иисуса, и в Будду. Это и есть многоконфессиональная страна, где не одна конфессия, а много. Россия, конечно же, многоконфессиональная. Главным образом, православная. Вы же не можете сказать, что нет других конфессий. И тоже многонациональная. Как иначе? Не одна же нация в России.
— Владимир Владимирович. Я произвожу впечатление полностью сумасшедшего человека?
— Не полностью, нет. Ну, вы нарвались. Вы меня извините, конечно же.
— Слава Богу.
— Да.
— Поэтому я говорю о том, что мы постоянно в России…
— Да.
— Слышим…
— Да.
— Эти оговорки.
— От врагов.
— Нет, я говорю, что мы в России постоянно слышим это присловье – многонационально, многоконфессионально. Но на земном шаре нет стран не многонациональных, не многоконфессиональных. Недавно вот совсем, только что, главный Муфтий Саудовский сказал, что вообще все христианские церкви нужно разрушить. Понимаете? И почему? Значит, они везде присутствуют. Даже в странах.
— Они — это кто? Кто присутствует? Я не понял, о чем речь.
— Церкви.
— Конечно.
— И даже там, где их разрушают, где их закрывают, они все равно присутствуют.
— Конечно.
— Все страны на земле, на нашей очень маленькой земле, они многонациональны и многоконфессиональны.
— Конечно. В той или иной мере безусловно. Наиболее многонациональная страна – это США.
— Да. Но, в Китае живет 100 народов. В России 180.
— Ну так какие проблемы? Почему не называть-то? Я не понимаю. При чем тут враги?
— Я вам объясню. Но мы никогда не говорим, что везде растут деревянные деревья, потому что понятно само собой, что деревья — деревянные.
— Ну что вы хотите сказать? Что подчеркивания этого «много» в отношении России — это что-то такое враждебное?
— Да. Я воспринимаю это как враждебное.
— Скажите, пожалуйста, как Вы, пожалуй, не как священник, а просто как русский человек, относитесь к евреям?
— Совершенно, так сказать, спокойно. И я как-то, когда воспринимаю человека, меньше всего думаю о его национальности. В одном приходе я однажды насчитал 34 национальности. И для меня это…
— Как Вы могли насчитать?
— А я спрашивал.
— И люди отвечали, да?
— Да. Ну некоторые люди, даже весьма экзотической внешности. Туда ходят даже ассирийцы. Понимаете?
— Ну я спросил о евреях, потому что Вы как-то затронули этот вопрос. Довольно-таки интересно. 4/5 всего мирового еврейства жило в России. Ну и разумеется…
— До революции.
— Да, до революции. Ну если считать, что Польша была частью России, потому что в Польше жило очень много, которая потом отделилась и так далее. Дальше Вы говорите: почему? Наиболее благоприятные условия, не сравнимые ни с Америкой, ни с Европой. Вот вам пример самого благоприятного отношения к мировому еврейству. Ну послушайте. Именно в России евреи вынуждены были жить за чертой оседлости. Была процентная норма для поступления в гимназию — 5%. Был союз Михаила Архангела и «Черной сотни», и «бей жидов – спасай Россию», и были ужасающие совершенно погромы. Особенно в конце 19 и в самом начале 20 века. В результате чего массовый отъезд — как раз в Америку. Как же можно при таких условиях говорить, что это были наиболее благоприятные условия? Это же ведь таких погромов, как в России, не было нигде в те времена. Я уже не говорю о нацизме. Это вопрос другой.
— Дело вот в чем. После книги Александра Исаевича Солженицына «200 лет вместе» мы даже знаем, сколько в этих ужасающих погромах было убито человек. Это цифра отнюдь не ужасающая и не астрономическая.
— То есть это Вас не смущает? Вам именно количество важно. Если убито, скажем, 500 человек — ну это ничего, а 5000 — это плохо. Вообще, каждый отдельно взятый человек, с точки зрения христианина, это…
— Владимир Владимирович. Дорогой. Вы должны понимать, когда мы говорим «ужасающая катастрофа» — это Холокост. Дело в том, что, действительно, та ситуация, которая была к еврейству в Европе, — она была намного хуже, чем в России. Поэтому еврейство комфортней жило в России. Это не значит, что это было хорошо.
— Я не очень хочу с Вами спорить. Просто, возможно, Вы не знаете, почему евреи приехали именно в Польшу, для начала, после Эдикта Фердинанда Изабеллы и 1492 года. Почему в Польшу они приехали. Почему король Сигизмунд их позвал? И как это все получилось? Но я Вас уверяю, что вот это выражение «Бей жидов — спасай Россию», и вот эти союзы Михаила Архангела и «Черной сотни» — этого не было ни во Франции, ни в Англии, ни в Германии, нигде. И в конце-то концов, отсюда уехала чертова прорва евреев. Именно в Америку, где все-таки антисемитизм был и есть, но ничего похожего не было.
— Ну, Владимир Владимирович, я вот в этом сомневаюсь. Может быть, в этом вопросе Вы более просвещенны.
— Хорошо. Вы, как я понимаю, монархист.
— Я вообще- то анархист.
— Анархист. Замечательно. Противник демократии, во всяком случае.
— Это безусловно.
— Это Ваше право. Но, скажите пожалуйста: когда мы доказываем что-то, мы должны, согласитесь, доказать, используя реальные вещи? Вот Вы совсем недавно, это было 19-е февраля этого года, в городе Одинцово читали лекцию. Это было ровно сегодня — ровно месяц тому назад. И Вы сказали: «Сам Уинстон Черчилль говорил, что вообще большей мерзости, чем демократия, нет». Ваши слова?
— Черчилля, но перефразированные.
— Да. Значит, простите. Вы английский язык знаете?
— Ну так, хуже Вас.
— Не знаете. Ну давайте. Значит, я по-английски прочитаю, чтобы те, кто знают, услышали. Вот что сказал Черчилль: «It has been said that democracy is the worst form of government except all the others that have been tried». Перевожу точно слова: «Говорилось, что демократия – худшая форма правления, за исключением всех остальных, которые были испытаны». То есть, если б Вы сказали своей пастве, что, понимаете, Черчилль говорит, что демократия не хороша, но она лучше всего остального, что есть, — это была бы правда. А Вы просто сказали, что сам Черчилль говорит, что демократия – это ужасающая вещь. Это разве довод честный, уж давайте так? Вы же его полностью исказили.
— Ну почему? Я обрезал цитату.
— Обрезать – хорошее слово. Да. Но Вы ее так обрезали, что получилось наоборот. Он сказал, что это лучшее из всего, что есть, хотя и не очень хорошее, а Вы говорите, он сказал, что это ужасное. И все, точка. Ну?
— Ну, у меня… Вы знаете, бывает так, что читаешь какое-то стихотворение и понимаешь, что только одно четверостишье там гениальное, а все остальное много хуже.
— То есть Вы его решили поправить?
— Да, немножко.
— Ну что ж, поздравляю. Я думаю, что Черчилль, вообще не знаю, был он атеистом или нет, но, конечно, он в гробу сейчас крутится, как пропеллер, наверное.
– Ну, пускай.
— Пускай, конечно. Один пассаж еще о демократии, который мне страшно понравился и волнует многих в России. Вот, цитирую: «А как выборы могут быть честными?», Извините, говорите Вы. Я не знаю. А задумывались ли Вы или нет, но сама система демократии – это ж чистой воды надувательство. Бомжик, не проспавшийся после вчерашнего и Виктор Садовничий — ректор МГУ, у него один голос, и у него. Это что, честные выборы? Какая-нибудь дурочка 18-ти летняя, которая травку курит, и протоиерей Дмитрий Смирнов с двумя высшими образованиями – они имеют один голос — и я, и она. Какая честность? Значит, одну секунду. Вы за введение образовательного ценза при выборах?
— Нет, если мне поручат…
— Да, да, поручат. Поручили.
— Придумать систему, но не только образовательную. И имущественные, и семейные, и гражданственные, всякие, как это было в республике Элладе, в Древней, понимаете? А всеобщее избирательное право, извините, — это надувательство чистой воды.
— То есть, Вы считаете, что, на самом деле, равенства в этом вопросе нет, то есть, что перед законом мы…
– Нет, перед законом мы равны.
– Вы — этот закон?
— Вы все время передергиваете.
– Нет.
– Ну, этот закон, он мне навязан.
– То есть Вы с ним не согласны?
– Натурально.
– Вооот. То есть я ничего не передергиваю. Вы считаете, что перед законом мы не должны быть равны?
– Я считаю, что перед законом мы должны быть равны.
– Но сам закон не годится?
— Мне не нравится.
— Конечно.
– Я свободный человек в свободной стране. Закон и вообще вот эта ситуация — она пришла извне и навязана, понимаете, совершенно, так сказать, дерзко и безапелляционно.
– Тогда можно Вас спросить, на самом деле, вот как бы Вы видели выборы вообще? Вы поддерживаете идею выборов, как нечто такое…
– Как выборную монархию.
— То есть ты выбрал монарха, как, например, Романова когда-то выбрали…
– Ну, как в Византийской империи…
– И все.
– Да, и все.
— И на этом закончилось?
– Ну почему? Потом мы выбираем следующего монарха.
– Хорошо, а кто выбирает?
– Выбирают выборщики.
– То есть рядовые люди не выбирают?
– Нет. Обождите. Что значит «рядовые люди»?
– Я спрашиваю. Ну, я, я — не выборщик.
– Нет, я бы Вас взял обязательно в выборщики.
– А Вы-то кто, чтоб меня брать?
– Нет, а мы б составили закон. Закон, по закону. То есть нужно… вот в Америке есть же выборщики, Вы же знаете?
– Да, есть, есть. Но голосуют-то все, но на самом деле есть выборщики, и в общем, считается, что это антидемократично, но было принято тогда, в 18 веке, потому что отцы-основатели не доверяли народу, считали, что народ может ошибиться. Лучше, чтобы голосовали те, кто лучше разбираются. Вот это Ваша точка зрения?
— Нет. Было бы, конечно, неплохо организовать всеобщие выборы, но тогда народ должен выбирать выборщиков, а выборщики должны выбирать других выборщиков, а вот уже третьи выбирали бы главу государства, но это должны быть люди, которые понимают, о чем идет речь. Понимаете? А я как пастырь все время сталкиваюсь с такими вещими, что ко мне даже обращаются люди и каждый раз я говорю: “Вы – свободные люди. Вы должны сами голосовать”.
— «А за кого голосовать, батюшка?» Да?
— Вот это. Но это говорит о том, что человек от этого далек.
— Сами Вы голосуете, нет? Вы ходите?
— Это интимное.
— Нет. Ходите ли Вы? Я не «за кого» спрашиваю.
— Это интимный вопрос.
— Правда?
— Да.
— Странно. Я не стал бы спрашивать – за кого?
— Разумеется, но это для меня интимный вопрос.
— Хорошо. Извините, пожалуйста, не хотел.
— Нет проблем.
— Вы считаете, что у Церкви, я цитирую Вас, должен быть полноценный, оплаченный государством, доступный, круглосуточный, чисто церковный телеканал. Вы не оговорились? Потому что оплаченный, государственный — это значит, зависимый от государства, поскольку кто платит, тот и заказывает музыку.
— А канал “Культура”, он зависит от государства?
— Еще как.
— Да? А я думал, что они свободны.
— Да, конечно. А где у нас свободный канал? Вы покажите, пожалуйста. Тот, на котором Вы сейчас находитесь, он зависит от государства. “Россия -2” полностью зависит от государства. “НТВ” принадлежит «Газпром-Медиа», а «Газпром-Медиа» принадлежит «Газпрому», а «Газпром» принадлежит сами знаете кому…
— Хорошо. Я бы согласился, если бы Церковь имела канал по уровню свободы, как “НТВ”.
— Который бы оплачивало государство.
— Или “Культура”. Разумеется, мы же для граждан вещаем, да?
— Да. А то, что вы не платите налогов, это как?
— То есть, как это не платим?
— А очень просто. Церковь не платит налогов, никаких.
— Извините. Церковь состоит из людей. И церковь как структура …
— Церковь не платит. Если верующие платят, но Церковь не платит никаких налогов.
— Хорошо. Что такое Церковь?
— Это организация, и еще будь здоров какая.
— Церковь – это люди.
— Ага, понятно.
— И каждый член Церкви, структуры платит налоги. Я плачу налоги. Я плачу и за свет. Я плачу и за отопление.
— Конечно, Вы платите. Почему Вы должны бесплатно получать отопление, я не понимаю? Это уж совсем странно. Церковь освобождена от налогов, потому что она отделена от государства, и это справедливо. А почему тогда государство должно оплачивать Ваше телевидение, то есть, я должен, потому что это мои налоги, а я человек неверующий, как я имел честь сказать.
— Я же оплачиваю аборты бесплатные?
— Нет. Боже упаси.
— Я оплачиваю.
— Боже упаси.
— Из моих налогов делают бесплатные аборты.
— Вы платите налоги?
— Да.
— У Вас есть зарплата, которую платит кто?
— Я плачу налоги.
— Вам кто платит зарплату?
— Мне приход.
— Приход платит?
— Да.
— И Вы платите налог 13%?
— Да. И из этих моих налогов делают бесплатные аборты, убивают моих сограждан, будущую паству.
— Я в конце программы хотел сказать, что есть целый пласт, который, к сожалению, я не мог сегодня с Вами обсудить. Среди них, как раз, аборты. Тема для меня далеко небезразличная.
— Я надеюсь.
— Да, но увы. Может быть, мы еще раз с Вами встретимся.
— Поэтому 100 млн. людей говорят, что они крещеные, православные. Они живут в этом государстве. Они платят налоги.
— Да.
— Почему они не могут из налогов этого государства, если там какие-то люди не верят, что выборы честные…
— Многие. Многие.
— И 19 млрд. рублей выкидываются на эти, как помягче выразиться, идиотские веб-камеры, чтобы им было как-то комфортнее.
— Чтобы они считали, что хоть как-то, что-то…
— Да, чтобы хоть как-то, что-то, а почему нельзя сделать канал? Пусть не чисто церковный, а церковно-общественный канал.
— Послушайте, потому что Конституция это запрещает. Вы же это знаете?
— Нет, не знаю.
— Не знаете.
— Первый раз слышу.
— В Конституции равноправие, должно быть, не может быть предпочтения. Тогда должен быть исламский канал.
— Безусловно.
— Буддистский канал и еврейский.
— Безусловно.
— И Вы за это тоже?
— Да.
— И будет 5 таких каналов государственных?
— Нет, будет один.
— А в нем будет время, процентно?
— Конечно.
— И причем не только процентно, а время, которое наиболее выгодно.
— Это можно и по жребию, я хочу посмотреть.
— Ладно, у нас осталось мало времени. Вы говорите, люди живут неправильно. Вы говорите, так происходит, потому что они хотят комфорта. Прогресс имеет свою оборотную сторону. Не изобрели бы самолет, никто бы не врезался в чужое здание. Люди бы не погибли. Скажут, а не надо туда лететь, а зачем лететь? Ты живи в своей деревне и все. 2 раза в год съездишь на ярмарку и достаточно. Мы являемся заложниками всего созданного. В отношении прогресса это странно. Вы бы не хотели отказаться от своего “Pajero” и ездить на дачу, скажем, на электричке, чтобы не так комфортно было, нет?
— Нет у меня “Pajero”.
— Как это нет? Вы сами говорите, что Вам подарили.
— Все. Сломался тут же мотор.
— Хорошо, если починят?
— Я его продал, и теперь у меня “Suzuki”.
— Хорошо, откажитесь от своего “Suzuki” и покажите пример, что надо жить скромнее.
— Нет, дело не в этом. Вы взрослый человек.
— Очень даже.
— Вы понимаете, что этот пример ни к чему не приведет. И одно дело описывать явление и делать выводы из того, что произошло, а другое дело выходить из системы. Можно в Пензе выкопать пещеру и залезть, потому что так наши предки жили.
— Вам не кажется, что личный пример – самый убедительный?
— Понимаете, какое дело. Никто мои слова не воспринимает как призыв к отказу от самолета.
— Я понимаю, конечно.
— Поэтому совершенно речь идет не о том… Речь идет о том, что прогресс, сам по себе, он чреват.
— Много лет назад, в Чистом переулке, в резиденции Патриарха, я встречался с архимандритом Киприаном. Это было советское время, глубокое советское время. Я его спросил: ”Как может Русская Православная Церковь поддерживать советскую власть, которая является антицерковной и т.д.?” Он мне сказал: “Владимир Владимирович, русская православная церковь будет поддерживать любое сильное государство, потому что только при сильном русском государстве может существовать Русская Православная Церковь, в отличие от католической, протестантской и т.д., поэтому не важно, мы будем это поддерживать”. Вы согласны с этой точкой зрения?
— Нет.
— Не согласны.
— Я согласен с основами социальной концепции Русской Православной Церкви, где даже есть глава, посвященная гражданскому неповиновению. Вот это я разделяю.
— Как Вы относитесь к Конституции Российской Федерации? Она Вас устраивает?
— Хорошая Конституция.
— В том числе и 14 ст.?
— А напомните, о чем там?
— Отделение церкви от государства.
— Дело в том, что когда шло обсуждение о введении военного духовенства, каждый корреспондент и многие чины мне говорили, что это противоречит Конституции.
— Да.
— А потом я устал. И когда мне задавали этот вопрос, о том, что у нас церковь отделена от государства…
— Вы ссылались на другие страны?
— Я ссылался на департамент США.
— Конечно. Я не об этом. В принципе, эта статья Вас не радует?
— Меня?
— В принципе.
— Абсолютно радует. Я бы ее первую поставил.
— То есть Вы за отделение?
— Разумеется.
— Хорошо. Последний вопрос перед Марселем Прустом, потому что время уже тю-тю. Смотрите, есть такой вопрос, его Вам уже задавали. Как можно верить в Бога, когда каждый день умирает огромное количество детей, ни в чем неповинных и т.д.? Вы на это ответили так: “Тут слишком большая система. Младенец только родился, а уже с раком. Как это может быть? Что произошло? Науке это неизвестно, но есть причина. Причина в греховности человека”. Комментируя трагедию с самолетом Як-42, на борту которого были хоккеисты ярославского “Локомотива”, Вы сказали: “ Нужна гибель лучших, чтобы обратить внимание на такие проблемы. Если вы не будете заботиться о всех, то могут погибнуть лучшие, и вы, в том числе, считающие себя лучшими. Эта жертва парней своими жизнями – не напрасная. За этим должно что-то последовать. Они спасут тысячи. Пусть эта жертва и недобровольная”. Я оставляю в стороне то, как должны реагировать на Ваши слова родственники и близкие этих несчастных людей, оставляю в стороне. Ведь Вы же знаете, что за 2 000 лет существования христианства, 2 000 с лишним, гибли, гибнут и продолжают гибнуть огромное количество ни в чем неповинных людей, но человек и человечество ни на йоту не стали лучше. Мы такие же, как и были. Мы также убиваем, мы также воруем, мы также делаем то, что является грехом, и очень тяжелым. Зачем Вы это говорите? Вот эти погибающие люди — что это дает? К чему это приводит? Если говорить об этих 2 000 лет, ничего это не дает.
— Владимир Владимирович, очень трудно человеку принять невинную смерть.
— Еще бы, может он и не должен ее принимать?
— У него нет выбора. Она случилась, и с точки зрения христианства, которое исходит из первой жертвы, когда человек, Иисус Христос, был распят на кресте — абсолютно невинно.
— Конечно. И?
— И каждый человек, который становится невинной жертвой…Мой долг как пастыря церкви сказать, что эта жертва не напрасна. Тот, кто умирает невинно, он сопричастен Христу.И если ты веруешь в него, то твоя жертва не напрасна.
— Вы в это верите?
— Абсолютно. Как я …Понимаете, есть такая закономерность. Как только прославляют нового мученика, в России появляется новый храм. Вот эти 2 кривые идут параллельно. Убито 300 000 священников…
— Количество новых храмов, которое было построено преступниками, которые так хотели замаливать свои грехи, вплоть до сегодняшнего дня, Вы же сами знаете…Это все из области: вот я построил и я попаду в рай.
— По этому поводу есть даже один анекдот.
— Да, и не один.
— Зачем нам уже на такой уровень опускаться, Владимир Владимирович?
— Да, Марсель Пруст. Итак, читали?
— Пруста? Читал. Последний раз….
— Читали?
— Да.
— Хорошо. Когда и где Вы были более всего счастливы?
— Вообще я всю жизнь счастлив.
— Что Вы считаете своим главным достижением?
— Вообще никогда об этом даже не думал. Пожалуй, мои три детских дома.
— Что Вам больше всего не нравится в Вашей внешности?
— Я бы хотел, чтобы живот был поменьше.
— Как бы Вы хотели умереть?
— Тут две позиции. С одной стороны, лучше всего отдать жизнь за Христа, но с другой стороны, как и любое живое существо, я этого устрашаюсь, поэтому предпочел бы безболезненную, непостыдную и мирную кончину.
— О чем Вы больше всего сожалеете?
— Вообще-то, что иногда не хватает терпения.
— Какую добродетель Вы цените выше всех или выше всего?
— Смирение.
— Ваша любимая птица?
— Синица.
— Ваш любимый композитор?
— Стравинский.
— В каких случаях Вы лжете?
— Вот так прямо, чтобы лгать – нет… Но я могу урезать фразу Черчилля или, например, могу совсем не все сказать человеку. Это вот такие вещи, о которых Амвросий Оптинский говорил, что это проявление духовного такта. Например, если ты прячешь человека, за ним гонятся и приходят люди, и говорят: “Такой-то к тебе приходил?” Сказать правду — его предать.
— Оказавшись перед Богом, что Вы ему скажете?
— Я скажу: “А как там наш Владимир Владимирович Познер?”
— Это был Дмитрий Николаевич Смирнов. Спасибо Вам большое.
— Пожалуйста.
Фото с сайта Первого канала