Межсоборное присутствие разработало и опубликовало ряд проектов документов, в числе которых — «О подготовке ко Святому Причащению». Подобные документы претендуют на то, что отражают соборное мнение Церкви по важным вопросам её жизни. Сейчас есть возможность обсудить представленные проекты и побудить членов соответствующих комиссий внести в них изменения. Предлагаем вашему вниманию отзыв на проект документа «О подготовке ко Святому Причащению» протоиерея Федора Бородина, настоятеля храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке в Москве.
Протоиерей Феодор Бородин
Документ хороший, нужный. Слава Богу, что Межсоборное присутствие стало обсуждать животрепещущие вопросы церковной практики, жизни христианина. Много вопросов накопилось еще со времен Синодального периода, когда не работал механизм соборного обсуждения. А уж в советское время и подавно все эти вопросы были законсервированы, и не могли никак решаться.
Сам этот документ обозначает очень большую разницу между существующей традицией и практикой — тем, с какими вопросами и вызовами пришлось встретиться Церкви.
Теперь о важном. Меня очень порадовало, что в проекте документа несколько раз упоминается о том, что к каждому человеку должен быть индивидуальный подход. Именно священник, духовник, знающий конкретного человека, вместе с ним может решить и понять, что для этого человека важно. Потому что бывает так, что для человека важен уже не пост как воздержание от пищи, а, допустим, какой-то благотворительный труд. Или важно еще более усердно читать Священное Писание.
Бывает, что человек 15 лет подряд читал три канона, и они просто уже отскакивают от его мозгов, совершенно не цепляя внутреннюю жизнь его души. Иногда нужно поменять это правило, ему нужно почитать Псалтырь или просто сказать: «Сколько читаешь? Полтора часа? Давай ты почитаешь Иисусову молитву все это время». (Есть такая практика, она закреплена в канонниках старого издания, что вместо всех богослужений в части приготовления ко Святому Причащению можно читать Иисусову молитву).
Прекрасно, что этот документ предусматривает такую, достаточно широкую свободу в этом вопросе.
Немного смущают два момента. В документе упоминается о практике семидневного поста в связи с редким Причастием. Но надо сказать и о сложившейся практике для тех, кто причащается часто. Сейчас нередко бывает, что христиане, в течение многих десятилетий живущие напряженной духовной жизнью, опытными духовниками, не сговаривающимися друг с другом, освобождаются и от одного дня поста перед Причастием. То есть достаточно большое число пожилых опытных священников — по 20, 30, 40 лет окормляющих много людей — приходят к выводу, что достаточно человеку поститься по уставу (многодневные посты, соблюдать среды, пятницы).
Человек, привыкший к такой напряженной жизни и живущий радостью во Христе, может не поститься, допустим, в субботу перед воскресным Причастием. Некоторые благословляют воздерживаться от мяса вечером или просто поменьше есть.
Эта практика, строго связанная с благословением духовника (чтобы сам человек не брал непосильного), должна быть закреплена как возможная, как цель евхаристической жизни, к которой надо идти.
Про исповедь
В документе не отражена и возможность причащаться без исповеди. Она сведена только как исключение ко времени Страстной и Светлой Седмиц. А мне кажется, что также должно быть отражено следующее: человек, живущий давно напряженной и радостной духовной жизнью, соблюдающий все посты, регулярно причащающийся, может исповедоваться тогда, когда ему необходимо по его христианской совести, но, допустим, не реже, чем раз в месяц. И причащаться тогда, когда он сочтет нужным. Но только по совместному решению с духовником.
Мы подходим к тому времени, когда все больше и больше людей дорастают до возможности понести такую благодатную евхаристическую жизнь. Мне кажется, что это должно быть отражено в вопросе поста и в вопросе исповеди перед причастием.
В документе констатируется, что исповедь дает возможность священнику свидетельствовать «об отсутствии канонических препятствий к участию в Евхаристии». Эта последняя функция исповеди за последнее время многократно подвергалась жесткой критике: фейс-контроль, властолюбие священников, церберство у Чаши и так далее. Да, бывает, что священники ведут себя неверно, не видят свое место, встают на пути человека к Богу.
Но, во-первых, посмотрите, каноны, прочитайте эту потрясающую книгу, и вы увидите, сколько раз там сказано о церковном наказании и причастившегося недостойно, и причастившего.
По мнению составителей канонов, мы, иереи, несем ответственность за преподание Святых Даров тем, кто их сейчас не должен принимать.
Вот стоит парень на исповедь, он мне незнаком, скорее всего, он не знает, что сожительство с женщиной — это грех. Он живет как все, и возможно, он действительно, очень хороший парень. Вот стоит женщина. Она, возможно, не думает, что сделанные ею когда-то пять абортов — кошмар, который, дай Бог, преодолеть за десятилетия. Хорошо еще, если люди сами говорят: «Я не изменяю своей жене Великим Постом, потому что я пощусь» или: «Я грешна, изменила своему бой-френду». Так что порой приходится, хотя очень не хочется, задавать наводящие вопросы незнакомым людям.
И вот теперь во-вторых. Если бы не было этой практики обязательной исповеди перед причастием, как бы можно было помочь воцерковлению огромной массы людей, пришедших в Церковь за последние двадцать лет? Меня один автор обвинил в поминовении Святого Духа всуе. Но я повторюсь: это Он руководит Церковью и это Он Своим промыслом подал нам современную практику исповеди. Или вы думаете, что Господь, сказавший «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), оставил эту важнейшую часть церковной жизни без попечения и руководства? Я не верю в это.
Если бы у нас двадцать лет назад было бы, как сейчас в Греции, то есть исповедь — по желанию, а Причастие — когда хочешь, это было бы ужасно. Да, каждый священник провел тысячи часов в исповедях-беседах, но так было нужно. Это была милость Божья о нашей Церкви, единственная возможность приблизить к церковному пониманию души тысяч и тысяч людей.
Сейчас уже можно медленно, обдуманно менять эту практику для тех, кто живет в мире с Богом, о ком духовник знает, что «он не имеет канонических препятствий к участию в Евхаристии». Кстати, такие люди обычно очень смиренны, потому что именно смирение является результатом правильной и долгой церковной жизни. И они не требуют себе права причащаться без исповеди. Приходится их уговаривать.
А для тех, кто только на пути к этой мере (таких людей пока больше), исповедь, хотя бы краткая, перед Причастием все же необходима.
Покаянное чувство и исповедь
Еще мне кажется, что надо более широко обозначить вопросы детской подготовки к Причастию. Во-первых, в ребенке, конечно, должно родиться покаянное чувство.
Как-то я шел поздно вечером мимо комнаты одного из моих сыновей и услышал сдержанные рыдания. Захожу — он плачет. Обнимаю его, целую, говорю: «Сыночек, что такое?» Он говорит: «Я такой грешник! Как же меня Господь простит?» То есть у него родилось покаянное чувство. И никакие регламенты здесь не нужны. Мы стремимся, чтобы оно родилось в детях.
Нельзя просто сказать семилетнему ребенку: «Ты обязательно должен исповедоваться и обязательно перед каждой Литургией». Это может быть просто губительно для него, он должен постепенно войти в культуру и практику исповеди.
У себя на приходе мы пришли к следующему выводу: в семь лет мы просим, чтобы ребенок первый раз подошел на исповедь, а затем — чтобы он подходил иногда раз в месяц, раз в два месяца. Чтобы родители его готовили, объясняли ему, разговаривали с ним, обсуждали, какие ошибки им были совершены.
Рассказывали случай, когда в одном монастыре отказались причащать ребенка, потому что ему в этот день исполнилось семь лет, а к исповеди его по привычке не подвели. Бедная мама только потом говорила: «Как же я не сообразила сказать, что ему вечером исполняется семь лет. Тогда бы допустили…» Это просто ужасно.
О русском языке и другом документе
И еще раз скажу: документ прекрасен тем, что наконец-то дает существенную степень свободы духовнику и прихожанину, предлагает дифференцированный подход к прихожанам.
Давайте этот же подход применим и к другим областям церковной жизни. Например, к вопросу богослужебного языка. Мне кажется, острота вопроса не в том, чтобы переводить или не переводить, а в том, при каких обстоятельствах применять русифицированный текст.
У меня был такой случай: 20 лет назад чуть ли не в первый раз я пришел соборовать в одну московскую больницу тяжко болеющего человека. Там лежало шестеро больных в небольшой палате. Я начал совершать Таинство Соборования. Сидели какие-то родственники, ухаживающие. Попросили соседи больного, два или три человека, тоже пособоровать. В палате не было ни одного даже чуть воцерковленного человека.
Я читал первое время все по требнику и осознавал, что люди ждут со смирением, пока это закончится, но ничего не понимают. Я начал переводить самостоятельно хотя бы Апостол и Евангелие. И увидел, как у людей просто засветились глаза. Люди умом стали входить в Таинство, оно действительно коснулось их душ через осознание, понимание.
Или другой случай. Я выхожу из алтаря на отпевание умершего, много народу. Во время каждения понимаю: почти все собравшиеся — абсолютно нецерковные люди (они не знают традиции кланяться кадящему). Может быть, они вообще больше никогда не придут в храм. Я чувствую, что нужно достучаться до них, просто нельзя терять эту возможность. Медленно, громко я начинаю переводить пронзительные стихиры Иоанна Дамаскина. И это звучит как откровение практически для всех стоящих: головы поднимаются, люди начинают думать, это видно по их глазам. Многие потом подходят после отпевания.
Ну так дайте мне хороший перевод всего чина, выпустите в Издательском отделе и позвольте использовать на мое усмотрение. Поверьте, я не буду злоупотреблять, я люблю церковнославянский намного больше русского, но иногда мне необходима эта возможность.
Еще один пример: недавно я разговаривал с одним человеком, который периодически живет в Ирландии. Там есть приход Русской Православной Церкви. В этом приходе русских очень мало, но там латыши, эстонцы, поляки, украинцы, белорусы, кавказцы — и все постепенно начинают говорить на русском. Для них это общий язык формирующейся общины. Он пока очень тяжел, церковнославянский же вообще непосилен. Они даже при желании еще очень долго не освоят его.
В таких ситуациях очень нужны тексты чинов Соборования и Отпевания, других чинов, может быть, даже вечерни и утрени, тактично, бережно русифицированных и предложенных как возможные для совершения в определенных обстоятельствах. И в зависимости от обстоятельств прихода, от того, кто молится за спиной, священник мог бы принимать решение о том, какой текст ему сейчас использовать.