Как скульптор, двоюродный внук знаменитого Евгения Вучетича, автора волгоградской «Родины – матери» стал священником? Как он избежал, казалось бы, неминуемой гибели в Афганистане? Об этом и о многом другом рассказывает читателям портала «Правмир» протоиерей Леонид Калинин, настоятель храма сщмч. Климента в Замоскворечье, член Патриаршего совета по культуре.
Непоправимое не произошло
Я рос в семье людей нецерковных. Папа был истовым коммунистом и убежденным противником веры и Бога. Мама, правда, хоть тоже была коммунисткой, но бытие Бога внутренне для себя не отрицала. Так, она рассказывала мне эпизоды Священной истории, связанные с жизнью Иисуса Христа, не как какую-то легенду, а как реально бывшие события. Отец, естественно, всегда старался такие разговоры пресечь.
Но, несмотря на атеистическое, по большей части, окружение, я с самого детства, почти бессознательно, ощущал, что не все так просто в нашем мире, как пыталась внушить нам советская пропаганда. И сама жизнь давала подтверждение этому.
Однажды я, некрещеный ученик седьмого класса, сидел на парапете дома как раз у храма святого Климента. Зарисовывал фрагменты храма, любуясь красотой, церковной архитектурой. И вдруг почувствовал, неожиданно ярко и ощутимо, что должно случиться что-то ужасное, непоправимое. Почти не осознавая, что делаю, я вскочил на ноги, шагнул вперед и услышал позади себя страшный грохот. Меня отбросило словно взрывной волной. Когда я пришел в себя, то увидел, что за моей спиной с крыши дома упала огромная глыба слежавшегося снега. Этот случай произвел на меня сильнейшее впечатление, я долго переживал случившееся, поскольку понимал: шансов остаться живым у меня не было, если бы не явное чудо, о котором я не мог вразумительно ничего сказать, как-то объяснить его.
Вообще на пути ко Крещению у меня было много случаев, явно показывающих присутствие Божие в нашей жизни. Много чудес было связано с моим приходом к вере, а позднее и моих родителей, моих близких. Я вспоминаю об этом не из-за какой-то саморекламы. Просто, оглядываясь назад, понимаю, что заставить меня по-настоящему поверить было сложно. Но в некоторых случаях Господь ведет человека так, что невозможно сопротивляться…
Пытаясь отыскать некую духовную основу, платформу, без которой практически невозможно жить, в юности я интересовался различными религиозными учениями Запада и Востока. Но все это оказывалось не тем, что требовала душа, и ничуть меня не трогало.
А потом я приобрел Евангелие — в Вологде, куда мы, ученики старших классов Московской средней художественной школы им. Сурикова, ездили на практику. Оно было еще дореволюционного издания, на церковнославянском и русском языках. Каким же пустым или более того — наполненным мраком показалось мне то, что я читал раньше во время своих духовных исканий! Когда же я открывал Евангелие, возникало ощущение, что его страницы излучают свет. Буквально за пару дней я прочитал все – от корки до корки, а потом вновь возвращался к тем или иным отрывкам, все больше проникаясь открывающимся смыслом.
Следующим шагом на моем пути к вере стала поездка в Грузию. Я тогда уже учился в Суриковском институте.
И вот мы, студенты, вместе с Ией Гаруновной Максудовой, замечательным педагогом и человеком, путешествовали по святыням Грузинской Церкви. Невероятно красивые храмы, монастыри, производили тогда тяжелое впечатление: почти все они были закрыты, разрушены… На меня незабываемое впечатление произвел собор Светицховели (XI век). А когда мы зашли внутрь храма, оказалось, что здесь существует традиция, согласно которой самый младший из паломников должен разливать святую воду из колодца, расположенного в алтаре. Поскольку в нашей группе я был моложе всех юношей, священник сказал, что в алтарь идти мне. На робкие признания: «Я некрещеный, мне нельзя», батюшка смерил меня взглядом с ног до головы и сказал: «ничего, приедешь в Москву и крестишься». Что собственно, и случилось через некоторое время. А моей крестной матерью стала Елена Сергеевна Тимрот, преподавательница перспективы, как она сама говорила больше не линейной, а духовной.
Фото: Ирина Галий
Правнук протоиерея Валентин Свенцицкого
Большую роль в моем воцерковлении сыграл прадед: протоиерей Валентин Свенцицкий, священник Белой армии, впоследствии известный московский протоиерей, блестящий проповедник и выдающийся церковный писатель. Он был репрессирован и умер в ссылке в 1931 году. А узнал я о нем где-то лет в семнадцать, когда, наконец, после долгих уговоров вынудил бабушку признаться, что за фотографический портрет юноши в дореволюционной студенческой форме находится в семейном альбоме. Обычно родственники уходили от ответа. В этот раз бабушка сказала, что на фотографии – ее отец в юности и поведала его историю, в том числе о его дружбе с выдающимися философами начала ХХ века, а так же с отцом Павлом Флоренским. А вскоре мне попалась статья игумена Андроника (Трубачева) как раз про Флоренского, в которой было упоминание про о. Валентина Свенцицкого. И тогда я понял, что нужно ехать к отцу Андронику, в Троице–Сергиеву Лавру. Отправился я туда еще будучи некрещенным. Тогда, перед уходом в Армию, я еще курил, вел обычный молодежный образ жизни, естественно, в рамках приличия…
Поездка оказалась содержательной, и через какое-то время я вновь был в Лавре. Так я приезжал к отцу Андронику несколько раз, и с каждым разом мне становилось все интереснее и интереснее. А потом как раз была та самая поездка в Грузию, после которой я крестился.
Крестил меня протоиерей Георгий Бреев, причем крестил полностью, погружательно, индивидуально, без всякого сокращения чина. Таинство до такой степени на меня подействовало, что до сих пор помню то радостное, светлое чувство, которое я испытал, отойдя от купели. Практически сразу после крещения мы со студентами поехали в Кирилло-Белозерский монастырь, который я считаю своей второй духовной родиной.
Армия
Все эти события очень мне помогли, когда я попал в армию. Уже оказавшись там, я месяца четыре ходил окрыленный. Постепенно духовный восторг от Крещения начал успокаиваться: обстановка не располагала к духовным занятиям. Нас, молодых, били, иногда даже жестоко. Но вера осталась и даже закалилась во мне. Иначе бы я не знаю, как выстоял, выдержал. Было очень тяжело, я как будто оказался в другом мире, в котором моя еще недавняя, до-армейская жизнь казалась чем-то нереальным. Хотя я начинал службу в подмосковном Реутове, было ощущение, что до Луны ближе, чем до моей квартиры, до моих дорогих родителей и младшей сестренки…
Но как раз вера научила меня ценить то, что имеешь в конкретной ситуации.
А потом в моей жизни произошло еще одно чудо. Когда мама приехала ко мне в воинскую часть, ее очень расстроили условия, в которых я жил: казармы располагались в очень сырой, с постоянно мокнущими стенами, пятиэтажке. И она пошла к командованию и сказала: «У вас очень плохие условия для жизни, моему сыну нужен сухой, чистый воздух». Командир части обрадовался и ответил: «Замечательно, мы отправим вашего сына в Афганистан, пусть подышит свежим горным воздухом!». И меня начали готовить в Афганистан.
Практически перед отправкой я неожиданно заболел тяжелейшей ангиной, с осложнениями: у меня настолько раздуло правый голеностопный сустав, что он не влезал в сапог. Так сильно я не болел ни до, ни после армии. И когда пришла команда, чтобы забрать меня, я лежал с температурой под сорок и то и дело впадал в забытье. Очень смутно помню каких- то людей, которые ходили вокруг, крепко ругали меня за то, что я не могу двигаться. Затем принесли носилки чтобы на них доставить меня «к дальнейшему месту службы», но когда они увидели мою распухшую ногу, на которую нельзя было надеть сапог, они еще раз выругались и уехали… Через несколько дней я поправился.
А мой взвод уехал и сразу же был отправлен в Афганистан.
И весь – погиб, включая и рядовых солдат, и офицеров. Их направили копать какие-то траншеи. В это время советские войска отступали и про наш взвод просто-напросто забыли… Одним выжившим оказался я.
Сквозь знаменный распев
Когда я вернулся из армии, долго не мог найти себя, в том числе в церковной жизни, метался по разным храмам. Начал ходить в Малый собор Донского монастыря, где тогда только начали совершать богослужения. Меня очень тронула обстановка этого древнего московского храма: он был намоленный, древний, с надгробным плитами в полу.
Фото: Ирина Галий
Однажды к нам в институт пришел с лекциями Борис Павлович Кутузов, исследователь знаменного распева и рассказал, что в Спасском соборе Андронникова монастыря служба совершается на древнерусском знаменном распеве. Меня это заинтересовало, и я пошел туда в ближайшую субботу на всенощную. Аскетичность, красота, особый, какой-то по-настоящему молитвенный строй всей службы произвели на меня очень сильное впечатление. К сожалению, подобное порой не встретишь в тех храмах, где много золота и помпезности в убранстве. И батюшки становятся словно недоступными из-за этого внешнего великолепия… А тут и батюшка был доступен — замечательный священник, настоятель, отец Вячеслав Савиных, и люди вокруг какие-то особенно хорошие, и пение потрясающее. Я вспомнил слова послов князя Владимира, после их посещения храма Святой Софии в Константинополе: «Мы не знали, где находились – на земле или на Небе». В итоге — стал ходить в тот храм регулярно, на все службы. И вставал всегда на одно и то же место, на один и тот же камушек. Я вообще люблю постоянство… Потом меня заметили, пригласили петь, читать. Поскольку у меня было еще и музыкальное образование, я стал регентом левого хора.
Так постепенно – я и шел к священству. Большую роль на этом пути и вообще в моей судьбе сыграли три человека: старец, о. Иоанн (Крестьянкин), о встречах с которым и сослужении у Престола я никогда не забуду, митрополит Минский и Белорусский Филарет, поручивший мне, тогда еще студенту второго курса Суриковского института большую и ответственную художественную работу — сделать Врата в один из главных храмов Епархии и архиепископ (тогда – еще епископ) Истринский Арсений, который отнесся ко мне с большой теплотой. Его рассказы, касающиеся духовной жизни, были для меня очень значимыми…
Когда церковное искусство теряет смысл
Консультантом по художественному убранству палат и трапезных строящегося храма Христа Спасителя я стал совершенно неожиданно, совсем не желая этого. Потом, постепенно, меня избрали членом Комиссии по художественному убранству, а затем назначили руководителем Координационной группы специалистов, которые работали непосредственно с художниками — от эскиза до исполнения в натуре. После чего комиссия по художественному убранству принимала работу практически безотказно, потому что она доводилась до максимально качественного уровня.
Вообще во время росписи храмов нужно думать не только о том, как заполнить пространство стен, а о насыщении его духовным смыслом, о стремлении выразить в росписи жизнь горнего мира.
Фото: Григорий Кузьмин
Случается, что настоятель храма уверен, будто он разбирается в изобразительном искусстве (в том числе в исполнении мозаики и фрески), в литературе, в кинематографе, в поэзии, в музыке и прочее, и прочее… Но таких людей, в том числе настоятелей, не существует. И, конечно, я тоже не такой. Если мне встречается такой увлекшийся батюшка, делающий критические замечания по любому поводу, я всегда предлагаю ему выступить вечером в Большом зале Московской консерватории и сыграть на рояле Первый концерт Чайковского. А чего сложного, если человек все-все на свете знает?
Человек должен разбираться в чем- то главном, в своем. И если у него хватает ума обращаться к профессионалам, тогда получается хороший результат. Великий император Юстиниан, который жил в VI веке и построил храм Святой Софии в Константинополе, не считал зазорным признаться в том, что он знает далеко не все. Он говорил: «Секрет успеха Нашей Империи в том, что Я не обладаю знаниями во всех областях, но всегда опираюсь на тех, кто имеет такие знания». Поэтому он и выбрал для строительства Софии Константинопольской лучших художников, лучших строителей. А если бы он сам вмешивался во все, указывал всем, как строить и как расписывать, сейчас мы бы этот храм не видели: он давно превратился бы в груду разбитого кирпича.
Надо иметь смирение, пользоваться советами профессионалов… Зачем искусственно делать вид, будто ты разбираешься в том, чего не понимаешь? Ведь в результате этого порой в храмах сбиваются старые росписи и на их месте появляются другие — бездарные и бездуховные.
О светском искусстве
Светское искусство полезно и необходимо, если оно воспевает красоту Божьего мира (пусть иногда и не через исключительно радостные сюжеты), рождает чувства любви к природе, к Родине, воспевая подвиги героев и выдающихся людей, а не пытается изменить и перестроить его по своей собственной прихоти. Реалистическое искусство отличается от прочих всевозможных «измов» тем, что в нем незримо присутствует мерило нравственных ценностей. Оно призывает человека к красоте, к чистоте, к любви.
Мой двоюродный дедушка, заслуженный артист России и Литвы, Анатолий Борисович Свенцицкий, племянник протоирея Валентина Свенцицкого, говорил: «В произведениях классики в диалогах всегда незримо присутствует третье действующее Лицо — Господь Бог».