Русская еженедельная газета «Единение», Австралия.
Протоиерей Серафим Ган: «По завету преподобного Серафима, владыка Лавр стяжал этот мирный дух, восстановил мир в Церкви, в результате чего тысячи людей сейчас спасаются».
Протоиерей Серафим Ган
Протоиерей Серафим Ган, личный секретарь нынешнего Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Илариона и приснопамятного митрополита Лавра, не подозревал, что ему уготована роль в процессе восстановления утраченного единства Русской Церкви.
Уроженец Калифорнии, он рос в епархии архиепископа Антония (Медведева), большого духовного друга и героя владыки Лавра, архиерея старой «антониевской» школы, постриженника митрополита Антония (Храповицкого), подвизавшегося на заре своего монашеского подвига в Мильковском монастыре, обители, которая дала Зарубежной Церкви десять архиереев, включая святителя Иоанна Шанхайского.
Судьба сподобила отца Серафима служить в церкви, которую основал его дед, а ныне быть наставником прихожан в храме, основанном духовным отцом его матери. В храме, освященном во имя преподобного Серафима Саровского, небесного покровителя отца Серафима.
Отец Серафим, Вы служите в храме, устроенном на американской земле в честь почитаемого русскими в Отечестве и за рубежом преподобного Серафима Саровского…
— На Лонг-Айленде, районе Нью-Йорка, где находится наш храм, — большая русская колония. Люди тоскуют по России, и находят ее в наших храмах.
Есть у нас прихожане из Марокко, из Парижа, потомки старых эмигрантов и много эмигрантов новых. В Пасхальную ночь я заметил, что процентов семьдесят — это прихожане вновь приезжие. Наши храмы здесь стали православными посольствами России: здесь люди чувствуют себя как дома, здесь находят покой, утешение.
Люди воцерковляются, находят поддержку, чтобы жить в нелегких заграничных условиях.
Наш приход был основан добрым пастырем епископом Митрофаном (Зноско-Боровским; + 2002 г.). Он начинал свое служение в Бресте, потом оказался в Марокко, где росла моя мама. Она хорошо его помнила, и первая ее исповедь была у отца Митрофана.
Мне приятно, что в начале своего служения я познакомился с харбинской стороной моей семьи, а далее — с местами, которые связаны с памятью моей матери.
Сам я на этом приходе оказался неожиданно. В храме освободилось место настоятеля, и владыка Лавр попросил меня временно окормлять прихожан.
В январе 2005 года, в день преподобного Серафима, я приехал туда и совершил там богослужение. С тех пор приход стал для меня семьей. Это очень важно, потому что если рассматривать прихожан как свою семью, тогда начинаешь их и уважать, и о них заботиться. А если возникают разногласия, то как и в семье люди не перестают любить друг друга, так и в церкви — терпят недостатки и любят до конца. И тогда приход держится вместе. Я сразу почувствовал этот семейный дух.
«Друг друга тяготы носите, — сказал апостол Павел, — и тако исполните закон Христов». На приходе должно быть стремление к этому. Если весь приход будет друг друга тяготы нести и исполнять закон Христов, это будет самой сильной проповедью Православия и христианства вообще. И тогда люди будут чувствовать себя комфортно и приходить в церковь. Христос сказал: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». И эту любовь надо воспитывать в людях, поощрять и поддерживать.
Наш приход с самого начала поддерживал процесс единства с Русской Православной Церковью. На приходе с пониманием относились, когда я вынужден был уезжать на встречи, и конечно, поддерживали владыку Лавра в его служении.
— Отец Серафим, Ваше духовное возрастание началось, можно сказать, с благословения Вашего великого дедушки — известного в Китае и Австралии протоиерея Ростислава Гана…
— Мой дед, протоиерей Ростислав Ган, родился в 1911 году в на Китайско-Восточной Железной Дороге. Закончив Харбинский политехнический институт, он поступил на богословский факультет Харбинского университета, был рукоположен во священника и служил в Шанхае вместе с будущим святителем Иоанном (Максимовичем).
С владыкой Иоанном они были одного духа. Моего деда интересовала церковная история, святоотеческие творения, он переписывался с афонскими монахами и сам был склонен к монашеской жизни: часто служил Божественную литургию, причащался Святых Христовых Таин, вел аскетический образ жизни. А когда его перевели служить в Харбин и он расстался со святителем Иоанном, то последний часто говорил, что потерял кусочек своего сердца.
Вскоре дед с семьей переехал в Австралию, в то время как многие русские стали уезжать в СССР. Среди них был мой двоюродный дедушка — архиепископ Ювеналий (Килин; +1958). В Харбине он был настоятелем Казанско-Богородицкого мужского монастыря, главой типографии, главным редактором православного журнала «Хлеб Небесный».
В то время в обители была многочисленная братия. Среди них — известные своей прозорливостью подвижники: схиигумены Игнатий и Серафим и схимонах Михаил.
Архиепископ Ювеналий получил Ижевскую кафедру. Интересно, что даже в 1950-е годы у него были хорошие отношения с местным уполномоченным по Делам религий.
Владыка Ювеналий любил совершать богослужения, проповедовать. Владыка много ездил по приходам, и уполномоченный этому не припятствовал. Говорили, что у него даже горела лампадочка перед иконой, и что это владыка Ювеналий оказал на него доброе влияние и убедил его в том, что Бог существует и действует в нашей жизни.
Когда владыка Ювеналий умер, то нашли его завещание, в котором он просил похоронить его под левым приделом ижевского собора и освятить придел в честь апостола Иоанна Богослова. Но новый архиерей решил освятить придел в честь другого святого. Уполномоченный разгневался и добился его снятия.
— А как сложилась судьба Вашего дедушка отца Ростислава в Австралии?
— В пригороде Сиднея — Кабраматте — отец Ростислав построил соборный храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, который расписали в древнем русском стиле. Он много занимался с молодежью, и особенно тем, что «выписывал» русских людей из Китая в Австралию, был председателем комитета по оказанию помощи русским беженцам.
При храме был открыт колоссальный старческий дом на 200 коек, который существует и поныне; он организовал богословские кружки, пастырские курсы, много заботился о воспитании и образовании духовенства нового поколения. Почти всех служащих сегодня в Австралии священников именно отец Ростислав посылал учиться в Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле.
Дедушка также писал статьи на литургические темы, а владыка Лавр, в то время возглавлявший типографию в Джорданвилле, их печатал в «Православной Руси» и издал его книгу о церковном уставе. Таким образом наша семья уже тогда познакомилась с будущим митрополитом Лавром.
А когда я стал обучаться в семинарии, владыка Лавр дал мне миссионерское послушание: поручил посылать в Россию православную литературу.
Меня многие журналисты спрашивали, когда начался процесс восстановления единства. На мой взгляд, с нашей стороны все началось уже тогда, когда владыка Лавр печатал в Джорданвилле книги и переправлял их в Россию. Мы посылали творения святителя Феофана Затворника, «Толкование на Священное Писание» и другие душеполезные книги.
Владыка Лавр всегда заботился о том, чтобы снабжать людей литературой там, где не было возможности ее найти.
Семинарию я окончил в сане дьякона, и меня направили служить в кафедральный собор вЧикаго, а спустя полгода, по просьбе прихожан покойного дедушки, меня благословили ехать в Астралию уже в сане священника.
Мне был 21 год, и я с большим страхом принял назначение. Я боялся пастырского служения, но меня утешили слова, которые я нашел в дневнике своего дедушки — отца Ростислава: «Нужно выслушать человека до конца, а потом сказать слова утешения. Главное, не осуждать людей, не отлучать, а поддержать их». А также мысль святителя Николая Японского: «Нужно сначала завоевать любовь, а потом нести слово». Нужно сначала построить добрые отношения, полюбить свой приход, и тогда только нести слово Христово.
Эти мысли меня успокоили и направили мое служение на одном из самых больших приходов Зарубежной Церкви.
— Чем запомнилась Вам Австралийская епархия?
— По моему мнению, Австралийская епархия — самая богомольная епархия Русского Зарубежья. Мы часто совершали богослужения, прихожане часто исповедывались, причащались, соблюдали все благочестивые традиции.
Там свадьбу справляли три дня: по пятницам были венчания, в субботу и воскресенье приглашали гостей, но при этом не пропускали воскресные богослужения. Это было умилительно: русские люди переехали в Китай, потом — в 1960-70-е годы — в Австралию, и там продолжали жить русской церковной жизнью.
Многое в России на тот момент изменилось, но они жили той старой жизнью, как их родители и прародители. Каждый приход там был словно кусочек старой России. Мне это было интересно, и я постоянно обогащался новыми знаниями.
В Австралии я служил до 2001 года, когда владыка Лавр стал первоиерархом и призвал меня к служению в качестве своего секретаря.
— Отец Серафим, Вам случалось уже тогда, в начале 2000-х годов, слышать от владыки Лавра мысли о желании восстановления единства Зарубежной Церкви с Церковью в Отечестве?
— На тот момент владыка Лавр уже принял твердое решение, что пора восстановить единство внутри Русской Православной Церкви.
Помню первое мероприятие после встречи митрополита с Владимиром Путиным. Это было Всезарубежное пастырское совещание, которое проходило в Наяке в декабре 2003 года. Это был первый проект, который мне поручил владыка как начало диалога с Русской Православной Церковью. Перед открытием этого совещания владыка мне сказал, что такова воля Божия о Русской Церкви — нам надо быть вместе. И через четыре года был посписан Акт о каноническом общении.
Это были тяжелые годы, и я видел, что этот процесс «высосал» из владыки Лавра все соки. После подписания Акта он начал угасать. Фактически, ради единства он пожертвовал своим здоровьем, своей жизнью.
— То есть давление со строны противников и нападки были столь велики?
— Все было чрезвычайно сложно. На митрополита нападали, с ним очень грубо обращались и клирики, и миряне. Между тем те, кто тогда был против, сейчас не сомневаются в пользе единства. Люди поняли: чтобы оставаться русскими, необходимо поддерживать живую, серьезную связь со здоровыми силами в России. Если процесс возрождения прошел бы мимо нас, это был бы большой грех, потому что мы бы отворачивались от России, от тех положительных перемен, которые там происходят. Мы должны были обязательно в этот процесс включиться и обогащаться в духовном и интеллектуальном отношении через общение с Россией.
— Несмотря на разделение, владыка Лавр уже тогда много ездил по России…
— Ездил инкогнито, и из всех деятелей Зарубежной Церкви он больше других понимал Россию, потому что во время своих многочисленных поездок не гнушался встречами и общением с представителями самых разных слоев населения.
Когда мы были в Дивееве, у мощей преподобного Серафима владыку приветствовали дивеевские монахини, и он, человек по характеру немногословный, рассказал им, как русских эмигрантов в Германии почитание преподобного старца поддерживало в тяжелые годы. Там было много чудесных случаев по молитвам святого Серафима.
Посещал владыка и места, связанные с памятью Царской семьи. Он не показывал своих эмоций, но было видно, сколь отрадно ему было молиться в тех местах.
Владыка Лавр бывал в Почаеве, ездил по святым местам Украины. Там произошла его встреча с митрополитом Черновицким и Буковинским Онуфрием. Думаю, что они сразу полюбили друг друга, потому что оба — люди истинно монашеского духа. Они не говорили о разделении; они говорили о монашестве, о молитве. Я видел, как владыка Онуфрий сиял, когда они разговаривали, он видел во владыке Лавре своего человека. Несмотря на то, что митрополит жил в Америке, он рассматривал его как русского иерарха и монаха, в первую очередь.
Помню, как еще до моего приезда в США из Австралии мне довелось быть на Патриаршем богослужении в Москве. Когда я подошел под благословение к Святейшему Патриарху Алексию Второму, Святейший сказал мне, что если владыка Лавр станет митрополитом, мы сможем решить многие вопросы, что с «этим человеком мы сможем работать: в России его знают».
— Отец Серафим, Вы решили расписать храм и посвятить эту роспись восстановленному единству Русской Церкви?
— Мысль расписать храм возникла, когда скончался митрополит Лавр, потому что хотелось сохранить память о нем и о том великом деле, которому он посвятил свою жизнь. Вскоре после этого скончался и Святейший Патриарх Алексий Второй. Поэтому роспись храма, главным образом, будет посвящена памяти тех, кто восстановил единство, и тех, кто помог нам найти правильный путь, а также истории Русской Церкви, и эта история будет изображена, начиная с Крещения Руси и до исторического события воссоединения Русской Церкви.
Первый этап росписи завершен, в августе планируем освятить алтарную часть. В алтаре изображены святые, связанные с памятью людей, благодаря которым это дело свершилось: святитель Московский Алексий, мученик Лавр, а также покровители тех наших отцов, которые очень трезво рассматривали наше разделение и никогда не считали Церковь в Отечестве безблагодатной — блаженной памяти митрополитов Антония (Храповицкого) и Анастасия (Грибановского). На основании их высказываний и их учения о Церкви нам удалось найти правильный путь к единству.
Так, например, когда в 1950-х годах говорили о прославлении в Зарубежной Церкви праведного Иоанна Кронштадтского, и даже православные сербы обращались к нашему Синоду с такой просьбой, митрополит Анастасий ответил, что «мы — лишь часть Русской Церкви и не вправе совершать такие деяния».
Также и высказывания, в частности, священномученика митрополита Кирилла (Казанского) помогли обеим сторонам найти верный путь к единству.
Надеемся, что по завершении росписи наш храм станет храмом-памятником восстановления единства Русской Церкви. Я считаю это очень важным, потому что в единстве исполнились чаяния многих людей на разных континентах, которые ждали возрождения России, освобождения ее от безбожной власти.
Храм расписывает иерей Павел Акмолин, ученик известных иконописцев русского зарубежья архимандрита Киприана (Пыжова) и иеромонаха Андрея (Эрастова). Мне нравится манера письма отца Павла: его лики напоминают лики преподобного Андрея Рублева, они мягкие, милостивые. Пред такими иконами, на мой взгляд, современному человеку легче молиться, они дают человеку надежду.
— Уже два года с нами нет митрополита Лавра. Отец Серафим, что, в первую очередь, хранит Ваше сердце как память о Вашем авве?
— Его молитвенность, тот свет, который разливался на всех, кому доводилось с ним встречаться.
Что еще на меня всегда производило сильное впечатление, это то, что владыка Лавр все воспринимал как дар Божий, все принимал как бы от доброй, любящей руки Божией, которая все направляет ко благу. Так, он воспринимал события в своей личной жизни, в своем служении, в монастыре как дар Божий. И когда ему было трудно, когда на него нападали в связи с переговорным процессом, с подписанием Акта, он все воспринимал как дар. Даже когда люди, которых он любил и которых знал с малых лет, от него отворачивались, он и это воспринимал спокойно, как дар Божий.
Он всегда вспонимал слова панихиды, над которыми я никогда не задумывался: «Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезная всем подаваая», то есть Господь с глубокой мудростью устраивает жизнь человека и его спасение, как устраивает и жизнь Церкви, и наше служение Церкви — с глубокой мудростью и любовью. Поэтому он все воспринимал с верой в Промысел Божий, всегда был спокоен, в нем чувствовалось мирное расположение духа.
Не скажу, что владыка не волновался и не чувствовал колоссальной ответственности за Церковь. Но когда другие люди раздражаются и начинают роптать, сплетничать и идти против друг друга, он все воспринимал как волю Божию. А если такова воля Господня, то это хорошо и спасительно для нас. И всем нам будет гораздо легче жить, если мы будем именно так воспринимать события нашей жизни и верить, что над нами — крепкая рука Господня, по слову апостола Петра. И преподобный Серафим говорил о стяжании мирного духа, от которого тысячи вокруг вас начнут спасаться.
Владыка Лавр стяжал этот мирный дух, и восстановил мир в Церкви, в результате чего тысячи людей сейчас спасаются. Но этот спасительный шаг восстановления братства, единства, мира потребовал огромного мужества, большой любви. И все вошли в этот поток любви в результате восстановленного единства.
Беседовала Татьяна Весёлкина, Нью-Йорк